Всего лишь один кусок

На закате тяжелые дубовые ворота стены Роза открылись, пропуская возвратившийся из экспедиции Разведкорпус. Цокот копыт, ржание коней и восклицания жителей города смешались в один громкий непонятный шум. Вернулся отряд в полном составе. Вылазки, уносившие жизни молодых экспедиторов, последнее время не случались. Отряды вели себя максимально осторожно, по большей части их миссией становилось только исследование территорий и сбор информации, да и самих титанов, а тем более больших и опасных, сейчас стало меньше. Исследователи привозили тяжелые кипы бумаг с разъяснительными записями, новые травы большого мира, которые могли оказаться целебными и стать лекарствами, собирали плоды и семена, которые могли бы оказаться пригодными для посадки и выращивания, описывали животных, которых встретили за стеной. Вот и сегодня Армин, тоже вернувшийся из экспедиции, показывал очередной плод, найденный отрядом на юго-востоке от Троста. Фрукт (после недолгих обсуждений они решили именно так) сладко пах, был сочным, большим, ярко-жёлтым, словно спустившееся с неба солнце. Он привлекал внимание летающих рядом насекомых. И Саши Браус тоже. — Он кажется таким вкусным! Можно попробовать? — её глаза горели от одного только вида. — Нет, подожди, оно может оказаться ядовитым, — спокойно сказал Армин, — надо сначала его исследовать, провести пробы на животных, а потом, может быть, уже попробовать и культивировать. — Но оно же испортится! Ну можно чуть-чуть! Не пропадать же добру! — улыбка Саши вдруг сменилась выражением самой горькой печали на земле. — Нет, — отрезал вдруг подошедший к группе Ривай. Его сладкий плод совсем не прельщал. Спорить с капралом никто не стал. Слово его — закон, а законы не пристало нарушать, тем более если они приправлены фирменными наказаниями Ривая, о которых помнила каждая мышца всех членов Разведкорпуса. Но Саша Браус так легко сдаваться не собиралась. Когда на кону стояла еда, шутки отходили в сторону. — Ну пожалуйста!.. — она состроила самое — ну, постаралась — милое личико, на которое была способна, сложила руки, будто для молитвы, и с огромной надеждой, исходящей из самого сердца, произнесла: — ну можно кусочек?.. — Нет, — ответил капрал. «Черствый сухарь!» — хотелось крикнуть Саше вслед уходящей безукоризненно белой косынке Ривая, но она благоразумно сдержалась. Глубокой ночью, когда на город опустилась ночь, а злосчастный плод стоял одиноко на столе одного из исследовательских помещений, закрытый тканью, Саша Браус вышла на охоту. Она считала это делом своего долга и, в конце концов, чести. Украдкой изучив обстановку и убедившись, что рядом никого нет, она открыла благоговейно ту самую дверь. — Вот ты мой хороший! — подошла Саша к столу и сняла с плода накидку. Неизвестный местной ботанике плод искрился в ночи жёлтыми красками. Она достала из кармана брюк перочинный нож и заранее приготовленную ложку. — Ну вот как такое чудо может оказаться ядовитым… Утро следующего дня встретило всех печальным событием: Саша Браус лежит в лазарете с отравлением. Долго и мучительно тянулись для неё эти дни заточения. Впервые она захотела сейчас бежать по земле и сражаться с титаном или добровольно заниматься изнуряющими тренировками, лишь бы не лежать здесь. Да и кормили здесь плохо! «Вам нельзя кушать больше» — говорили медицинские сестры, принося ей какой-то жидкий бульон, в котором из ингредиентов была только, кажется, ложка. Четыре светлые стены не порадовали её интересными узорами или хоть чем-нибудь, заслуживающим внимания. Насчитав четыре дырки в одной стене и по три в других, она принялась вспоминать о тех днях, когда была здорова и беспечна. Долго тянулась неделя, пока однажды ей не сказали, что завтра, наконец, её выпишут. Тот день для Саши Браус был замечательным с самого начала: завтрак, который сегодня ей дали в лазарете, впервые оказался по-настоящему сытным и вкусным, а такой еды она не помнила уже целую вечность, если не больше. — Вкуснотища! — восхищённо вскрикнула Саша, уминая за обе щёки яичницу с мясом. Куски еды разлетались во все стороны. Конни, сидящий рядом с койкой, удивлённо смотрел на эту картину: нет, он, конечно, знал, что Саша обладает немереными аппетитами, но чтобы настолько… — Вот, что лечит на самом деле! Еда! Дайте мне вкусную еду, и я сразу выздоровею! — Ешь. Не болтай, — сказал Конни. Сашу долго уговаривать не пришлось. Она закончила с завтраком, довольно вытерла рот и положила руки на сытый живот. Если бы Конни сказали описать самого счастливого человека на земле, он бы, непременно, указал на неё. — Когда тебя выпишут уже? — Обещали сегодня после обеда. Так надоело лежать уже... Сашу, и правда, выписали несколькими часами позже. — Как же прекрасно дышать свежим воздухом! — улыбнулась Саша широко-широко, расставляя руки и встречая мир. Улучив момент, она ткнула в бок стоявшего рядом Конни и отпрыгнула. — Думаешь, что, если ты только что из больницы, я тебя пощажу? Не дождёшься! — крикнул Конни, двумя широкими шагами приблизившись к ней и тоже толкая в ответ. Легко и чуть-чуть. А потом достал из кармана маленький свёрток. — Вот тебе подарок. С выпиской. Он протянул руку, в свёртке были любимые её орешки. — Спасибо большое! Иногда ты можешь быть очень даже милым. — Кстати, тот фрукт, который ты съела, исследовали. Он безопасный, просто его нельзя так долго оставлять на жаре. Ты отравилась испорченным. За секунду выражение лица Саши изменилось с ошарашенного на смеющееся, а следом — на радостное снова. — Значит, его можно съесть? — она подвела сжатые в кулачки руки к подбородку и в этот момент напомнила Конни большого ребенка. — Да, ребята сказали позвать тебя. Чтобы ты больше крала и не попадала в лазарет, они готовы угостить тебя. — Вот это действительно хорошая новость. Пошли сейчас же! — схватила Саша Конни за руку. В сером помещении было прохладно и сухо; Армин сказал, что такие условия лучшие для хранения этого фрукта. Здесь собрался почти весь разведывательный отряд на пробы. — Кстати! Нужно его назвать, — с умным видом произнёс Армин. — У меня есть вариант! Саша-дураша! — залился смехом Конни, взявшись за живот. Она в ответ прыснула и одарила его таким злым испепеляющим взглядом, что, если бы она не была Сашей Браус, он бы, наверное, и правда, испугался. — Может, лучше «неудачная попытка» или «больной живот», или «газы рвутся наружу»? — присоединился Жан. И тут терпение кончилось. — Я вас убью! — Саша принялась сначала за стоявшего рядом Конни, отвесила ему подзатыльник, от которого он согнулся в три погибели (в гневе эта женщина была страшна!), после пнула Жана ниже поясницы, от чего он упал вперёд на колени. — Что здесь происходит? — на шум и крики пришёл проходивший рядом Ривай. — Чем вы здесь занимаетесь? — Э-э-э… ничем? — виновница происходящего очень мило завела руку, которая только что оглушительно прошлась по голове её почти лысого товарища, за шею и улыбнулась. — У нас вообще всё спокойно и хорошо. Мы вот тут собрались пробовать это фрукт. Можем дать первый кусочек вам, — она указала на стоявший на столе жёлтый плод, стараясь как можно быстрее сменить тему и сменить гнев капрала хоть не на милость, но на что-нибудь. — Нет, я отказываюсь, — с абсолютно непроницаемым лицом сказал он, обращаясь к Саше, и добавил: — И вам с вашим кишечником бы посоветовал. Присутствовавшие перекинулись смешком. Жан и Конни, потирая один горящую пятую точку, другой — затылок, победоносно скривились в подобии улыбки. — Почему не будете? — спросила Саша, не обращая внимания. — Мне кажется, всегда нужно пробовать что-то новое, а особенно такое вкусное! — Нет. — Снова отрезал Ривай. Никто упрашивать его не стал. Армин решил оставить вопрос названия на неопределенный срок, а пока взял нож и нарезал фрукт на десять кусков, ровно по одному каждому присутствующему. Поставил на тарелку и дал остальным. — Пробуйте, пожалуйста, приятного аппетита, — он сам взял самую маленькую часть и откусил. — Вкуснотища! — выразила общее мнение Саша как истинный гурман. — И теперь он будет у нас расти? — Да, дадим агрономам, они посадят, думаю, на наших южных землях он приживётся, — ответил Армин. — Как здорово! — блестели глаза Саши. Она съела свою порцию, захотела ещё, а потом вспомнила, что добавки нет. Но на тарелке лежала ещё часть. — Это чьё? Кто-то не хочет? — Это моё. Я не буду, — отозвалось глухо где-то в углу. Капрал сидел с безучастным лицом на стуле и наблюдал за всеми. — Н-но… — в голове Саши не укладывалось, что можно вот так добровольно отказаться от такого блюда. Она ведь из-за него неделю лежала в больнице! — Вы ведь даже не попробовали? Возьмите, — она подошла ближе к углу и протянула тарелку. — Вау, впервые в жизни вижу, что сама Саша Браус делится с кем-то едой! — Вдруг тут как тут послышался насмешливый голос Конни. Она не обратила внимания на это и не переставая смотрела на Ривая, предлагая ему кусочек. — Как вы можете отказываться, если даже не знаете его вкуса! — Не унималась Саша. — Нет. — Но вы ведь даже не попробовали! А пока не попробуешь — не узнаешь! — может быть, впервые Саша говорила с Риваем на равных и так уверенно чувствовала себя перед ним. — Нет, — снова холодно повторил он, проявляя удивительное терпение. — Ну как же так!.. — в конец сраженная Саша так и стояла посреди комнаты с тарелкой в руках. Потемнело. Собрание закончилось, и наступила пора расходиться. Ривай Аккерман остался последним, чтобы ещё раз пройтись по кабинетам и закрыть за собой все помещения корпуса. Он снова посмотрел на стол. Желтый, неуместно-яркий и цветастый кусочек так и остался на тарелке. Пышущая жаром Саша с взволнованными, как у белки, глазами, так и не тронула его, и никто больше, конечно, тоже. Капрал взял посуду, чтобы помыть её и убрать, но выбрасывать еду рука не поднялась. В голове всплыли громкие восхваляющие речи Саши, её широкая, как у ребёнка, улыбка,странное наваждение вдруг обрушилось на него и окутало, словно облако, и потом… — Вкусно… — вырвалось у Ривая в ночной тишине. Он ведь ни разу не ел ничего из того, что привозили из своих вылазок экспедиторы. И никто до этого вечера не заставлял его делать это вот так. Вдруг послышался шорох, а потом шум, кто-то выругался и, судя по шуршанию и копошению, тут же поднялся. — Ой, простите… Хорошо, что вы ещё не ушли! Я как раз кое-что забыла, — голос, ругательства, падения принадлежали ей — Саше Браус. — О-о-о! Ну как вам? — посмотрела одобрительно она на тарелку в его руках, потом в лицо Риваю, потом снова на тарелку. — Вкусно? Я ведь говорила! — Ну, вполне, — сохраняя самообладание, сказал Ривай. Плод оказался на удивление хорош. — Вы ведь не понимаете, от чего отказываетесь! — восклицала она, пока капрал закрывал двери. — Вы лишаете себя стольких вкусностей! А ведь это положительные эмоции, а положительные эмоции — это здоровье и счастье! — подняла она указательный палец, доказывая вышесказанное. Её уверенность в своих словах, казалось, можно даже потрогать. — Уже ночь, и люди спят. Тихо, — Ривай откровенно устал. И зачем он сказал ей, что ест только то, что знает с детства? — Ладно, капрал Аккерман, спокойной ночи, так уж и быть, я буду помогать вам, — отдала она ему честь и улыбнулась, озаряя темноту ночи. Луна по сравнению с этой широкой улыбкой отошла на второй план. Саша Браус, засыпая этой беззвёздной ночью, твёрдо решила: она обязана дать капралу попробовать вкусные вещи. Искренне веря в благородную цель своей миссии, она уснула безмятежным сном и не просыпалась до самого утра. Последующие дни члены Разведкорпуса имели возможность наблюдать забавнейшие вещи: Ривай Аккерман с, как всегда, безэмоциональным и непробиваемым лицом скрывался всеми правдами и неправдами от Саши, которая неизменно, держа что-нибудь в руках, искала его. Пирожное, сок, фрукт, овощ —каждый день носимые ею предметы менялись на что-то новое. А когда она, наконец, настигала его, то заставляла (умоляла, слёзно просила) капрала отведать кусочек. Он мужественно терпел, переходил на откровенную грубость, но в конце в итоге сдавался, не в силах терпеть мучения (слёзы, мольбы и вздохи) этой странной Саши Браус. Когда на его лице она замечала малейшее изменения в сторону одобрения, Саша глубоко и облегчённо вздыхала, считая себя спасительницей. — Как вы могли не кушать пирожное с шоколадом всё это время? — недоумевала в который раз она, сидя рядом с капралом, которого сегодня застала на лестнице. Он удостоил Сашу привычным молчанием. Спорить с ней или пытаться остановить было бесполезно. Её назойливость и удивительное упорство были крепче всех трёх стен человечества. — Мда, — подперев рукой подбородок и глядя куда-то вдаль, Саша вдруг глубокомысленно произнесла: — Правду говорят, что отношение человека к еде — это его отношение к жизни… — Она внезапно дернулась и снова оживилась, стала такой, как прежде, будто скинула груз с плеч, — вот я, например, всегда рада попробовать что-то новое, даже если это окажется гадким или я отравлюсь. Но ведь это что-то может оказаться вкусным и полезным! Не угадаешь, конечно, но я предпочитаю думать так. И так во всем, — она снова улыбнулась, но уже не широко, а неожиданно мягко, даже ласково и легко, а после посмотрела капралу в глаза. — И… значит, у вас по-другому? — Видимо, да, — странные откровения обрушились на него, как дождь. Он прервал разговор и встал. — Мне пора идти. Этой ночью Ривай никак не мог заснуть. Выйдя в холодное пространство уснувшего города, глядя на усыпанное ярчайшими звёздами чёрное небо, он думал. О своей жизни, о друзьях, которые ушли слишком рано, о том водовороте, в котором оказалась его орбита. Этот разговор сегодня вдруг вышиб его из привычной колеи. Нет, лучше не пробовать ничего нового, потому что это причиняет боль. Новая история и новые люди — это новая боль. Не впускаешь никого в свою жизнь — так спокойнее и лучше. Если в сердце никого нет, то никто и не уйдет оттуда — убитый, умерший или предавший. Но эта странная Саша Браус думала по-другому и заставляла его каждый день делать то, чего он не хотел и боялся. Почему же так произошло? Много вопросов. Мало ответов. И тихое тяжёлое небо над головой. «Доброе утро, капрал!», «добрый день, капрал!», «добрый вечер, капрал!», тёплая улыбка и какая-то еда — только так его теперь встречал каждый новый день. Снег или дождь, жара или холод — странную Сашу Браус, так неожиданно ставшую неизменной частью его личного расписания, не останавливало ничего. Постепенно разговоры в самых неуместных для перекуса местах, где она находила капрала, становились длиннее, а потом и вовсе она стала приходить к нему без еды. Ривай стоял на ступеньку выше, а Саша смеялась, и солнце искрилось в её глазах, так ему теперь казалось. Сама Саша ловила бабочек, занималась стрельбой из лука, тренировалась и иногда складывала руки на груди — сердце билось сильно и неуёмно. Оно готово было пробиться наружу, если бы могло. Искало чего-то безнадёжно и находило себя около странного и маленького капрала. После очередной разведывательной миссии, в которой участвовали и Саша, и Ривай, отряд привёз внутрь стен новую ягоду. Красная, большая (в ладони вмещалось только три-четыре штуки), она оказалась в поле зрения Саши, но, помнив о предыдущем печальном опыте, Саша взяла себя в руки и решила отложить пробу, пока ягоду не признают съедобной. Она считала дни до этого момента, слёзно просила Армина делать исследования быстрее, беспрестанно жужжала над ушами Ривая и жаловалась, что время тянется слишком долго. В один душный поздний вечер, пахнущий тяжелыми запахами цветов, Саша, уставшая от занятий, пошла в казарму, чтобы уснуть крепко и проснуться только завтра. Но… — Добрый вечер, — услышала она позади себя. — Добрый вечер, капрал! — обернулась она, и солнце совершенно точно ещё не зашло, показалось ему. — Я хочу вам кое-что показать, пройдёмте, если вы не заняты. Саша, несмотря на дикую усталость и боль во всех мышцах, всё же не могла не согласиться, подстегиваемая огромным внутренним любопытством. Ривай привёл её в одну из исследовательских комнат. — Новая ягода! — как всегда, слишком громко воскликнула Саша. — Да, исследования закончились, она безопасна. Высунув от предвкушения кончик языка, Саша взяла одну из ягод и незамедлительно съела. — Вкуснотища! — восторженно выдохнула она, а сердце так и билось сильно и громко. — Да, я уже знаю, — кивнул Ривай под недоуменное лицо Саши. В тот вечер сердце капрала открылось не только для новой (очень вкусной!) ягоды.