Папочка сегодня очень недоволен

Дазай в гневе страшен. Страшен до мурашек по коже, что не пропадают даже тогда, когда тот уходит с поля зрения. До взгляда в пол, который просто невозможно поднять, стоит бархатному голосу с ноткой – даже не злости – разочарования раздаться в давящей тишине комнаты. До сорванного голоса и дрожащих коленок, что всё время разъезжаются от непрекращающихся толчков. Вот и сейчас он был не в настроении, прожигая рыжего коньячными глазами, что в данный момент больше походили на засохшую корочку крови, которой буквально пропитано рабочее место шатена – подвал для пыток и допросов, явно не блещащих легальностью и законностью. — Папочка сегодня очень недоволен, — от медной линии роста волос по виску стекает небольшая капелька пота, а голубые глаза с ужасом смотрят в одну точку на ковре, боясь сделать что-то не так. — Малыш его сегодня неимоверно расстроил. Тело бросает в жар, несмотря на большую рубашку, накинутую на хрупкие плечи, которую хотелось снять, сразу же ложась на прохладные простыни. В памяти всплывают моменты страстных ночей, когда всё что он может делать – млеть от мастерски отточенных действий чужих рук, что, казалось, повсюду, а сам Дазай – будто паук изнемогал жертву и обвивал её в нити похоти своими восьмью лапками, полностью обхватывая. Из раздумий выводит лёгкое касание к плечу отдающими могильным холодом пальцами, что заставляют резко вздрогнуть и осторожно посмотреть в тёмные омуты, со страхом вглядываясь в огоньки где-то на их дне. Он никогда не признаётся, что от их взора ему хочется кончить прямо здесь и сейчас. — Думаю, если малыш объяснит причину своего плохого поведения, папочка будет более снисходителен в наказании, — томный шепот опаляет правое ухо, а от стыда, что идёт в комплекте с нарастающим возбуждением, хочется сквозь землю провалиться, дабы не ощущать настолько давящую ауру, сравнимую только со встречей с самим дьяволом. Да, точно: такое определение как ничто другое подходило под краткое описание Осаму, который с лёгкостью мог довести до сердечного приступа лишь нахождением с оппонентом в одном помещении. Тонкие длинные пальцы проходятся по чувствительному местечку – да Чуя весь одна сплошная эрогенная зона – за ухом, от чего приходиться прикусить губу, чтобы не застонать. Шатен, будто наученный музыкант, умело играл на Накахаре, как на своём инструменте, обдавая комнату то очень тихими всхлипами, то слишком громкими вскриками, что вперемешку создавали неимоверную симфонию, которую имел право слышать только он. — Я действовал вынуждено от ситуации, — от чего-то голос дрожит, хотя в словах чистейшая правда. Он абсолютно не виноват в том, что завтыкал и упустил момент, когда этот обмудок сначала облапал его, а потом и поцеловал. Не смотря на то, что он уже поплатился, украшая своими тупыми – иначе бы не лез против мафии, от чего, собственно, и пришлось послать рыжего под прикрытием легкомысленного юноши, пытающегося закадрить богатенького дяденьку и увести его на территорию порта, где бы с ним и разобрался Исполнитель – мозгами угол в кровавом подвале, мафиози всё ещё злился на несправедливо им же обвинённого Чую. Рыжий хотел было продолжить, но сразу же был остановлен разгневанным тоном кареглазого: — Ты совершенно не сопротивлялся, — с каждым произносимым слогом хотелось всё больше исчезнуть или испариться. Или быть выебаным Дазаем. — И абсолютно не противился этому нахалу. Папочка тебя уже не устраивает, ведь так? — фаланги – которые хорошо бы смотрелись в другом месте – смыкаются на подбородке, не давая повернуть голову, когда захотелось отвести взгляд. — Отвечай! — почти что кричат прямо в губы, и Накахара не сдерживается. Быстро преодолевает это жалкое расстояние в несколько миллиметров и жадно целует. Мило сжимает в кулачках ткань на сильной груди и, пытаясь взять инициативу в свои руки, пользуется обескураженностью шатена. Тот, в свою очередь, даже подумать о подобном не даёт и, собственнически вгрызаясь в искусанные губы, прижимает юношу к ближайшей стенке, от чего он ударяется затылком и болезненно мычит, позволяя бесстыдно лапать себя за задницу. Чуть приоткрывает глаза и шумно дышит, когда отрывается от чужих губ. Лёгкий румянец играет на его щеках, выдавая возбуждённое состояние, а дрожащие ноги уже толком и не держат, заставляя искать опору в чужих плечах. В итоге Осаму не сдерживается и приподнимает любовника, позволяя обвить ногами свою талию и неся к близстоящей кровати. С тихим рыком валит рыжего на постель и вновь целует, разрывая несчастную рубашку прямо на хрупком тельце, что дёргается, стоит холодным ладоням коснуться разгорячённой кожи. От контрастных ощущений выбивает болезненный укус нижней губы, дающий понять, что шатен всё ещё зол и отступать от задуманного не собирается. Вкус крови слишком привычен, что, как говорят несколько отдалённых клеток мозга, как-то неправильно, но сразу же и эти остатки разума откидываются, отдаваясь неразборчивым гулом где-то в сознании. Отпрянув, Дазай приставляет два пальца ко рту рыжего, что сначала противится, пытаясь убрать руку и вновь прильнуть к лицу Исполнителя, но тёмный взгляд отрезвляет, заставляя подчиниться немому приказу. Развратно облизывает и берёт по первую фалангу в рот, слишком громко причмокивая слюной. Осаму кажется, что это выглядит идеально по-блядски: будто голубоглазый представляет на их месте член папочки, еле сдерживаясь, чтобы не застонать и кончить, от того что его оттрахали в глотку. Тот, в свою очередь, заглатывает глубже, уже более активно двигая головой и полностью выпуская конечности, сразу же опускаясь назад. — Сосешь как отменная шлюха, — шатен не может не усмехнуться, любуясь действиями мафиози. — Если бы не был уверен в том, что ты принадлежишь лишь мне, подумал бы, что подрабатываешь в борделе. — А папочку что-то не устраивает? — на мгновенье отрывается от дела, из-под век наблюдая за реакцией партнёра. — Папочку как раз таки всё устраивает, — мажет подушечками по блестящим губам, чуть оттягивая те и откровенно играясь. — Всё, кроме слишком острого язычка малыша, которому можно найти применение получше, — в последний раз толкается во влажный ротик до конца, заставляя паре солёных бусинок невольно блеснуть на светлых ресницах. Исполнитель легко откидывает ранее привставшего на локтях Накахару обратно на постель, грубо раздвигая тонкие ножки и приставляя смоченные пальцы к сжатому колечку мышц, чуть массируя. Входит сразу двумя, от чего Чуя болезненно шипит. Да ещё и без смазки, что лишь придает более ярких ощущений. Смотрит одним глазом на главенствующее лицо Дазая и пытается не простонать от сладостных мыслей о том, как такой же вожделенный взгляд смотрит на него, когда рука сдавливает хрупкую шею, а темп быстрый, но не дающий кончить. Из раздумий выводит давление на простату, от чего воздух враз выходит из груди и вдохнуть почему-то больше не получается, из-за чего ноги сами собой ёрзают по простыни, обжигая о ту кожу пяток. — Хватит, блять, елозить, — говорит, скорее, из вредности, чем от истинного недовольства. Опаляет бедро сочным шлепком с оттягом, заставляя чуть ли не захлебнуться собственной слюной, отхаркивая ту темнеющими капельками на постель. Накахара откашливается, вновь пытаясь восстановить дыхание. Осаму уже просто грубо трахает пальцами, вводя ещё один и наблюдая как его тут же обхватывают пульсирующие стеночки, а сам рыжий почти неслышно мычит, хватаясь за ткань и изредка хрипя, когда комочек нервов задевают вновь. Вскоре и это шатену надоедает, поэтому он приступает к ранее запланированному расписанию вечера. Вынимает пальцы и под недовольный скулёж отходит к близстоящей тумбочке. Отходит всего на минуту, но этого хватает, чтобы голубоглазый мог смутным взглядом рассмотреть того. Манжеты были расстёгнуты, а сами рукава светлой рубашки закатаны по локоть, что придавало мафиози ещё более сексуальный вид. Обычно он так делал, когда в пыточной вырывал у кого-то ногти или отрезал пальцы, чтобы не запачкаться кровью. В подобные моменты хотелось просто упасть ковриком у его длинных ног, желая, чтобы тебя удостоили хотя бы подошвой грязного ботинка. Характерное шуршание и скрип кровати подают знак приготовиться к долгожданному проникновению, поэтому Чуя вздрагивает, когда нечто холодное и продолговатое вводят внутрь, а позже и вскрикивает, когда это "нечто" начинает слишком активно стимулировать простату. Блять. — Я же говорил, что малыша следует наказать, — сквозь еле разборчивые слова Дазая и умопомрачительные ощущения вибрации, чувствуется как на член закрепляют что-то вроде специального ремешка, который не даст в ближайшее время кончить. Да и кончить в принципе, если Осаму не захочет этого, желая помучить. Во всей этой какофонии эмоций рыжий совершенно не замечает, как его переворачивают на живот и кладут на колени, что обтянуты грубой тканью тёмных брюк, что неприятно натирала разгорячённую кожу. Заставляют встать в подобие коленно-локтевой, оттопырив зад и лбом утыкаясь в собственную руку и нагревшиеся простыни. Ловкие пальцы играются с основанием секс-игрушки, теребя ту и то немного выводя её, то проталкивая назад и чуть закручивая, из-за чего юноша шумно дышит, пытаясь не двигаться. Вторая ладонь оглаживает узкую спинку, задирая уже испорченную – как и души людей, собравшихся в этой комнате, – рубашку до лопаток. Проводит самими лишь подушечками по позвонкам, будто пересчитывая те, и рёбрам, сдерживаясь, чтобы не начать допрос о том, когда Накахара в последний раз нормально ел и ел ли в принципе. От таких лёгких манипуляций парень млеет, услужливо подставляясь под приятные прикосновения, словно котёнок, тычущийся в тёплую ладошку, когда его покормили. От причудливых ласк совсем забывается сама суть его нахождения в этой позе, о чём шатен любезно напоминает, огревая ягодицы сильным шлепком. Рука у Дазая тяжёлая. Тяжёлая до искр перед глазами, что фейерверком распадаются во мгле комнаты. До громкого стона, что эхом разносится в ушах. До милых – по мнению Осаму – всхлипов, что поднимают и так завышенную самооценку. Удар – и Чуя целомудренно сводит ножки сильнее, будто сможет таким образом избежать обещания Исполнителя. Ещё один вгоняет вибратор чуть глубже, заставляя его конец проехаться по простате, в который раз вызывая дрожь по всему телу. Ремешок на причинном месте очень мешает, но безнадёжная попытка снять его оборачивается зажиманием обеих кистей рук в одной ладони, резко вдавливающей те в матрац. Кажется, что кожа буквально горит, а приятная боль табунами мурашек разносится по каждой клеточке организма, стоит шатену дать перевести дух. Эти пару минут он вновь успокаивающе водит пальцами по веснучатым лопаткам, выводя лишь себе понятные узоры и символы, совсем чуть-чуть надавливая. Будто кнут и пряник ей-богу. Только вот такие переменчивые действия совсем не пугают и не заставляют насторожиться, в страхе ожидая нового удара или смены режима вибрации. Всё это только подогревает интерес к последующим неожиданным поступкам и подливает масла в огонь страсти и похоти, что сравним только с россыпью медных прядей на белых наволочках, когда в хрупкое тело входят, срывая с уст блаженный стон и ловя взглядом закатывающиеся синие моря-омуты. С вибратором вновь играются, теперь уже активно вводя и выводя тот, наслаждаясь тем, как миловидные вскрики и всхлипы ласкают слух. — Малышу нравится как папочка трахает его игрушкой? — дышать тяжело, а пальцы болят от того, что слишком сильно впились в простынь, скамкивая ту мятыми узорами. Всё прекрасно, но это не то. Хочется не бездушного куска пластмассы, а Дазая. Вгрызающегося в рыжий загривок, до синяков сжимающего бёдра и охуенно заполняющего до упора и точных толчков в простату. Но вместо этого лишь снова предмет, не дающий в полной мере насладиться происходящим. — П-папочка, — умоляющее личико с накатывающимися слезами – запрещённый приём. Именно поэтому Исполнитель чуть приподнимает уголок губ, стоит ему увидеть его. — П-пожалуйста... — Пожалуйста что́? — Позволяет Чуе поменять положение и оказаться сверху на нём, просяще потираясь о выпирающий бугорок, что заставляет на небольшую долю секунды зажмуриться. — Пожалуйста, вставь, — двигаться тяжело, а основание вибратора цепляется за жёсткую ткань, от чего он дрожит ещё больше, сминая чужую рубашку. — Малыш впредь будет послушным. Только, пожалуйста, вставь, — надежда маленьким огоньком проявляется на дне синих глаз, когда Осаму приподнимается и на самое ушко шепчет: — Так не пойдёт. Я же говорил, что тебя следует наказать за плохое поведение и это была лишь малая часть запланированного мною обещания, — Накахара тихо постанывает, когда чуть грубая, но при этом изящная, ладонь проводит по возбуждённой плоти, всё ещё зажатой специальным ремешком. — Но я немного передумал и решил, что если мой мальчик доставит мне удовольствие своим прелестным ротиком, то получит похвалу за послушание, — проводит большим пальцем по алым губкам, чуть приоткрывая те и ожидая дальнейших действий рыжего. Тот совсем растерян и тоже испуганно ждёт, когда мафиози начнёт. Тихо хмыкнув на это, он всё же шагает навстречу, не прилагая особых усилий, чтобы поставить юношу на пол на колени. Сам садится на край кровати, заставляя уткнуться в свой пах. Чуя расстёгивает низ, но снимает не до конца, приступая к белью. Яркий румянец трогает чуть веснучатые щёки, когда аккуратные ручки приспускают ненужный элемент одежды, являя взору уже вставший и сочащийся естественной смазкой член. Головка на вкус совсем чуть-чуть солоновата, когда по ней – будто на пробу – проходятся юрким язычком. Накахара добросовестно старается, даже прячет зубки, что в первый раз такой "практики" постоянно мешали Дазаю в полной мере насладиться добровольно предложенным минетом. Тогда он даже ругаться особо не стал, сразу же тая перед почти плачущим личиком и виноватым взглядом в пол. Парень потихоньку начинает заглатывать всё глубже, активно двигая головой и вылизывая каждую венку, от чего Осаму почти неслышно вздыхает, откидывая голову назад. На секунду опускает взгляд и поверить не может настолько неиспорченному выражению лица и слишком по-милому надутым щёчкам на нём, что буквально с ума сводят этим диссонансом. Всё-таки есть особая прелесть в том, чтобы брать это чудо вновь и вновь, наблюдая за такими целомудренными и стыдливыми эмоциями, что искрами бурлят в закатывающихся от переполняющих ощущений синих океанах. Рыжий забавно морщит носик, когда приходится взять слишком глубоко, а глазки так и блестят от бусинок слёз, что невольно проявляются, стоит подавить ещё один рвотный рефлекс. Чёрт, знал же, что юноша явно не мастер в этом деле, но все равно захотел именно этого. С чего бы? Как бы не хотелось отвлечься – думать об этом некогда, стоит взять до конца, уткнувшись в чужой лобок. Головка непривычно упирается в горло, заставляя расслабить то, ненадолго отстраниться и сразу прильнуть обратно. Мафиози посасывает самый кончик, громко причмокивая, тут же ещё сильнее краснея от своих же развязных действий. Режим на вибраторе минимальный, а поэтому тот практически не мешает, но никак не уходящее возбуждение болезненно отдаётся и не даёт покоя. Радуется появившемуся шансу и тянется к собственному стояку. — Руки, — не повышая тон, но все равно как-то раздражённо произносит Исполнитель, и Чуе приходиться вжаться ладонями в чужие колени. От безысходности хочется волком выть, хотя это сейчас и достаточно проблематично. Не смотря на это, гортанно стонать, когда режим вибрации меняется на более высокий, занятость совсем не служит помехой, от чего Дазай не сдерживается и врывается пальцами в медную копну, до боли оттягивая у самых корней. Рыжий давится, но не вырывается, от чего на светлых ресницах проступает пару бусинок слёз. Шумно вдыхает носом, пытаясь успокоиться и насаживаться ртом в темпе направляющей руки шатена. Всё происходит будто во сне и со стороны, поэтому он не замечает, когда хватка на волосах ослабевает, а по простате во всю бьёт пульсация, заставляя тело содрогаться в приятных ощущениях. Приходится отстраниться, громко дыша и просто надрачивая, когда сил терпеть уже не хватает. Через некоторое время Осаму кончает, стоит в очередной раз провести ладонью по твёрдому стволу и опалить горячим воздухом налившуюся кровью головку. Семя попадает на алые губы и чуть задевает румяную щеку, придавая образу Накахары совсем уж опороченный вид. Тот тщательно слизывает остатки белесой жидкости с кончика, чуть прикрывая глаза и глотая всё до последней капли. Опускает стыдливый взгляд в пол и не сразу реагирует, когда его вновь затаскивают на кровать, грубо прижимая животом в матрац и заставляя оттопырить задницу к верху. Мафиози аж дугой выгибается – ну совсем как ластящаяся кошка – стоит вынуть уже успевшую надоесть игрушку и заменить её на две фаланги, приподнимая юношу над постелью. Исполнитель снимает болезненно сковывающий ремешок и начинает сразу же давить на простату, от чего Чуя в который раз за сегодня давится стоном и изливается на простынь под собой. Если бы не чужая рука, ему пришлось бы встретиться лицом с такими манящими мягкими подушками, но Дазай лишь хитро улыбается, наблюдая за оргазмом партнёра. Он никогда не даст своему малышу кончить от какого-то там куска пластика. Тот дрожит, даже не пытаясь встать в нормальную коленно-локтевую, поэтому и не сопротивляется умелым ладоням, что сами укладывают его грудью на остывшую ткань. Шатен пристраивается сзади, нависая и прижимаясь к горячей спинке, что заставляет кожу покрыться мурашками. Резко входит и наслаждается громким стоном, который невольно срывается с губ рыжего, и умопомрачительной узостью, которая в очередной раз доказывает, почему трахать Накахару так охуенно. Ватные ноги совсем ослабевают, от чего Осаму еле успевает вновь подхватить любовника, прежде чем он бы полностью распластался звёздочкой, из-за долгожданного наслаждения. Позу приходиться поменять – кареглазому, конечно, не трудно удерживать парня на весу, но делать это на постоянной основе весьма проблематично, поэтому переворачивает и укладывает того на тёплую поверхность, закидывая тонкие ножки себе на плечи. Эти самые ножки – отдельный фетиш Дазая. В памяти всплывает капроновая ткань, что иногда плотно обволакивает нежную кожу, идеально подчёркивая формы и изгибы. Зачастую чулки Чуя надевает только по праздникам или во время некоторых наказаний, суть которых зачастую в том, чтобы оставить их незамеченными, пока мафиози будет весь день ходить по офису в обычном костюме, контактируя с весьма не малым количеством коллег и подчинённых. Обычно, после такого, шатен настаивает на уединении в своем кабинете и нарочито пошло шепчет на ушко разного рода нарекания в том, какая он "потаскушка" и "шлюха", раз не стесняется в таком виде перед другими ходить. Естественно, все эти прозвища совсем не ассоциировались с милым и нежным мальчиком, коим был Накахара, а потому использовались лишь для распаления смущения и стыда на веснучатых щёчках. Вспоминаются так же маленькие пальчики, которые слишком уж мило подгибаются, стоит Осаму попасть по простате или войти слишком глубоко, до основания, выбивая весь оставшийся воздух из груди вместе с громким стоном. Рыжий вообще слишком громкий, если говорить о сексе, а поэтому запреты тех же обычных скулежей не имели никакого смысла, что Исполнитель понял в первый же раз такой "процедуры", когда партнёр начал чуть ли не плакать, стоило возбуждению стать слишком сильным, а любым звукам быть неприемлемыми, от чего оставалось только уткнуться в подушку и надеяться на разрешение хотя бы похныкивать. Кляп, кстати, тоже не помогал – мычание всё равно исходило, даже, кажется, ещё громче чем без бесполезного приспособления. Да ещё и челюсть потом болела. Толчок – и пульсирующие стеночки снова приятно обволакивают ноющий стояк, под аккомпанемент нового протяжного стона, что даже отвлекает от приятных мыслей, чтобы заняться не менее приятным юношей. Действия того ещё раз подтверждали, что он совсем не такой, как те дешёвки, которых ранее переодически потрахивал Дазай, дабы снять напряжение, накопленное за день. Слишком живые и неподдельные эмоции чувствовались даже в простых вздохах и цепких пальчиках, что сжали наволочку подушки, когда Осаму наклонился ещё больше, чуть ли не сгибая юношу пополам. Настоящая внешность – ничем не замазанные веснушки на светлых плечах и родинки по всему телу, что было приятно пересчитывать потрескавшимися губами. Порядком намокшую рубашку приходится распахнуть чуть ли не до треска, чтобы наконец-то пробраться к изящным ключицам, так и манящим своей девственно-молочной бледностью. Снова толкается и кусает, от чего у Чуи в глазах всё плывёт, а ощущение горячего члена внутри себя и быстро немеющая боль сразу же отупляют сознание рыжего, оставляя полагаться лишь на чувства и благоразумность партнёра. Тот иногда мог брать до отключки из-за непрекращающегося удовольствия в виде слишком затянутых "марафонов" или простой усталости ранее. Новый толчок прямо по простате помогает в какой-то степени вернуться в реальность, а ещё один окончательно не даёт упасть в небытие. Ноги уже не на сильных плечах, а мокрый язык, совсем как у кота, проводит дорожку от метки до уха, не забывая задеть парочку чувствительных мест по пути. Дыхание уже давно сбилось, но это не мешает приятным для дазаевского слуха стонам эхом раздаваться в достаточно просторной комнате. Снова меткое попадание по комочку нервов и Накахаре опять выть волком хочется от того, насколько прекрасно движение чужого члена, а шатену от того, насколько сильно его сжимают в себе ранее податливые стеночки. Чуя был слишком стеснителен для контакта глаза в глаза, поэтому постоянно отворачивался или пытался прикрыться отросшей чёлкой, не давая взглянуть в переодически закатывающиеся омуты. Но даже такой реакции с избытком хватает, чтобы в полной мере насладиться всей хаотичностью, что заключал в себе юноша: от кончиков подгибающихся пальцев ног, что от трения о нагретые простыни и вовсе горели, и до медных взъерошенных прядей, что, казалось, будет достаточно больно распутывать наутро. Да только вот в данный момент им абсолютно всё равно. Есть только здесь, сейчас и они двое, что доводят друг друга до крайностей – во всех значениях этого слова. И пусть их отношения никак нельзя назвать даже приблизительно нормальными, ибо букетно-конфетного периода у них никогда и не было, а всё что каждый испытывает к другому – жадное влечение и собственничество, подкрепляемые костром грешной похоти, что на века окутала их в свои узы. Чуя и вовсе забывает как дышать, когда возбуждение доходит до болезненного пика, а тянущая нега оргазма всё никак не хочет наступать, являясь только под томным шёпотом на алое ушко: — Папочка разрешает кончить, — веки закрыты, но рыжий точно знает, как сейчас выглядит Осаму: потемневший взгляд, направленный только на него, взмокшие волосы, которые тот потом обязательно чересчур сексуально поправит, и напряжённые руки, что слишком сильно сжали чужие бёдра, оставляя на тех синяки. Просто представив всё это можно было кончить, что уж тут говорить о том, когда Накахара открыл глаза. Наслаждение волнами расплылось по телу, каскадом омывая хрупкое тело, заставляя то полностью расслабиться и не давая сил сделать какие-либо движения. Чуя изливается себе на живот, пачкая ещё и прижавший его сверху живот партнёра, почти засыпая, чего не даёт сделать шатен, почти рыча и снова впиваясь в плечо зубами, кончая внутрь от ощущения охуительной узости и быстро сокращающихся стеночек. Выходит и заваливается рядом, загребая в охапку своего малыша, что вначале даже оказывал небольшое сопротивление, отдавая приоритет прохладной стороне кровати, не задетой их сегодняшним "наказанием", но быстро сдался, позволяя горячему Дазаю прижаться к не менее горячему себе. Слишком грязно, потно и влажно, от чего хочется сразу пойти в душ, а раздирающая лёгкие духота так и заставляет пойти и открыть окно, но крепкие объятия, упадок сил и так и тянущий к себе сон побеждают в этой неравной схватке, давая уткнуться носом в чужую ключицу и быстро провалиться в царство Морфея.