Коллекции

Мы поехали в дом лорда Говарда по его приглашению. За последние тринадцать дней полицией установлены два взлома флигеля с уникальным собранием древностей. Слава о его огромном состоянии, конечно, способствует интересу преступников, к тому же, последние публикации в научной прессе подробно описывают предметы коллекции, привезенные хозяином из Южной и Восточной Европы, а также Индии, Египта и Греции. Холмс хмурится, равнодушно осматривает дом, но когда лорд Говард ведет нас в свою сокровищницу, немного оживляется. Ему всегда были интересны предметы искусства, особенно оружие и живопись. – А это жемчужина моей коллекции керамики, – лорд Говард подвел нас к небольшой витрине с темным киликом. Холмс все еще задумчиво рассматривал доспехи, развешанные на деревянных болванах. Хозяин обернулся к отставшему сыщику. – Мистер Холмс, мы вас ждем! – Да-да,– Холмс нехотя присоединился к нам и встал позади Лестрейда. – Перед вами так называемый килик – сосуд для винопития. Он вполне обычен по форме, но совершенно необычен по исполнению росписи. С той стороны, что вы видите, сюжет не отличается оригинальностью. Это Зевс. Он держит в руках посох и окружен другими богами Олимпа. Между ними простой разговор, которого мы, увы, не слышим. Но для вас, господа, – лорд сделал многозначительную паузу и сверкнул желтыми зубами в хитрой улыбке, – килик откроет свою вторую сторону. Я открываю ее вам для того, чтобы вы убедились, что это отнюдь не новомодная подделка, а уникальнейший экспонат. Только лишь сам сюжет скажет вам, что килик этот бесценен. Но предупреждаю вас и напоминаю, что нравственность древних была отнюдь не такой, какой является наша. Надеюсь, вы понимаете, о чем я. Лорд Говард, достал из кармана связку ключей и открыл стеклянную дверцу. Осторожно взяв сосуд, он поставил его на стол. – Вот оно – доказательство развращенности греческой цивилизации, - торжественно произнес он и отступил. Мы столпились у стола, рассматривая рисунок на внутренней поверхности сосуда. – Боже мой, какая мерзость!– воскликнул Лестрейд. – Да, да,– поддакнул лорд Говард. – Мерзость. Именно мерзость. – Чудовищно! Ужасно! Кошмар! Отвратительно! – наперебой заговорили гости. – Это настоящее произведение античного искусства, – совершенно серьезным тоном произнес мистер Лонг. – Я видал и похуже, но там были женщины. Но чтобы именно вот так, да еще и кхм… – Теперь вы видите, насколько уникально мое собрание?! – воскликнул лорд, воздев руки к небу. – А теперь, господа, позвольте мне продемонстрировать вам истинную драгоценность из собрания господина Шлимана. Пройдемте в малый кабинет, – коллекционер открыл узкую дверь, наполовину скрытую гардиной. Гости последовали за ним. – Что вы думаете об этом, Уотсон? – я подошел к Холмсу, склонившемуся над странным киликом. – Я думаю, что хотят украсть не его. Кому в наше время нужна чаша для вина, да еще с таким непристойным рисунком? – Ну, развратников много. Даже среди любителей древностей может найтись охотник до олимпийских забав. – Думаете? – Конечно, мы еще не видели драгоценности из Трои. Но исключать этот горшок нельзя. – Это не горшок, Холмс. Это вполне романтичная вещь для влюбленных. – Романтичная? Странные у вас представления о романтике, Уотсон. – Обычные. Просто я много читал о древних обычаях. Вот, видите по краю небольшое затемнение? Это то место, откуда пьют. И это был целый ритуал: вы пьете, за вами пьет ваш возлюбленный, и это означает, что он вас целует. Понимаете? Поцелуй через чашу. – Сакральный обряд или они так странно целовались? Или это чтобы никто не знал о порочной связи? – И то и другое, хотя тогда порочным это вряд ли назвали бы. – Да вы знаток, Уотсон! Тогда зачем такой рисунок? – Думаю, это урок, что и как должно быть, чтобы получить божественное удовольствие. Хотя, насколько я помню, философы ратовали скорее за воздержание, чем за воплощение этого. Любовь должна быть платонической. Но это мое предположение. – Я только одного не понимаю. Кому принадлежит вот этот третий орган? Как думаете, почему художник не дорисовал человека? И почему он перевернут? Наверное, потому, что два Зевса в одной чашке не поместятся. – Вряд ли. Они бы просто еще раз написали слово "Зевс" и была бы понятна последовательность… Скорее, это тот искусственный орган, который встречается в описании вакхических оргий. – Невероятно, Уотсон! Вы говорите о таких вещах и даже не краснеете! – А вы разве покраснели? – я засмеялся. – Нет. Меня это не смущает, – тут Холмс задрал нос, но я понял, что это опять чудеса его актерского мастерства и на самом деле он смущен. Поэтому я спокойно продолжил: – Вот и меня тоже. Я врач, смею напомнить, так что читал и не о таком. – Господи, как вы мне надоели со своими извращениями, Уотсон. Пойдемте дальше, – он толкнул меня в сторону малого кабинета лорда Говарда. – Почему моими извращениями, Холмс? – я нехотя повиновался.– Я могу рассказать вам о весьма страшных и даже смешных и нелепых, но весьма распространенных случаях хирургических вмешательствах в экстраординарных случаях полового поведения. – Нет уж, увольте меня от этого. *** Я пропустил Уотсона вперед и еще раз с порога оглянулся на Ганимеда и Зевса. Значит, если я прикоснусь губами к тому месту, из которого он пил, я его поцелую. Интересная мысль, но слабое утешение. Это место смазано ядом.