Пара для Скотта

Если бы вы знали, как тяжело было Скотту МакКолу, когда он вдруг почувствовал истинную пару в своём лучшем друге, вы бы обязательно сочувственно улыбнулись ему и похлопали новоиспечённого альфу по плечу, опустив глаза в пол. Обязательно бы сказали что-то вроде «Всё образуется», или «Всё будет хорошо». Но Скотту вполне хватало полных горького понимания взглядов Дерека в его сторону, и наглых ухмылок самодовольно потирающего щетинистый подбородок зомби-Питера. Чтоб он сдох. Его самого выворачивало наизнанку от понимания того, как же крупно он попал. Это ведь был его лучший друг. Самый верный бро, с которым он делил все самые странные и от того не менее важные моменты жизни. А волк не понимал. Он скулил от безнадёжности и прятал грустную морду под тяжёлыми лапами. Зверь тянулся к своему человеку, требовал наполнить лёгкие родным запахом и оставить свой на тонкой белой коже. И никогда больше не отпускать, скаля зубы на всех, кто посмеет позариться на его пару. Тёмные пружинистые кудряшки Эллисон и её ямочки на щеках больше не вызывали такого щенячьего восторга, как в первые дни знакомства, когда парень ещё до конца не осознавал, что с ним происходит. Гораздо больше ему теперь хотелось соединять созвездия родинок на белых щеках и ключицах, горячим волчьим языком оставляя влажные дорожки. Вот же чёрт. Альфе хотелось выть, но, будьте уверены, полнолуние тут совсем ни при чём. Ему вдруг стали безразличны короткие юбочки и груди, а вместо них в ночных фантазиях появились длинные жилистые ноги и родинки, много родинок, и слишком большой, слишком выразительный и от того такой порочный рот, поминутно выдающий всякую саркастичную ересь и складывающийся в ехидные ухмылочки разных конфигураций. Когда они сидят на ужине, и Скотт нечаянно поднимает глаза на ловящего языком длинную макаронину Стайлза, он совершено очевидно давится воздухом и по–совиному округляет глаза, с раздражением замечая на себе взгляд одного, а то и обоих Хейлов. Это раздражает. Стилински засел у семнадцатилетнего альфы в подкорке мозга, въелся в кровь и осел сладким запахом на языке. Он крутится, крутится, машет руками и что-то увлечённо вещает о том, что пора бы уже им избавляться от канимы, пока та не сожрала в конце концов полгорода, и возмущённо тыкает в Дерека пальцем, откровенно нарываясь на грубость или сломанную руку. Младший Хейл пренебрежительно морщится и отмахивается от чересчур болтливого Стилински, как от надоевшей мухи, которую, к сожалению, нельзя прихлопнуть. Он не может, потому что знает –пару альфы трогать нельзя. Даже если эта пара целенаправленно лезет не в своё дело, пускай иногда действительно помогая, но больше раздражая своей нервозностью. Однако в один момент всё меняется как-то слишком резко и слишком оглушающе, вводя МакКола в ступор. Однако это не мешает ему прибежать посреди ночи к дому Стилински в бета-релизе и с дохлым кроликом в зубах. Благо, шериф на ночном дежурстве, и оборотню не приходится бегать по лесу от разъярённого Джона, ружьём отгоняющего от своего жилья всякую слишком романтичную нечисть. Когда красное марево волчьего зрения спадает с глаз, перед ним на крыльце стоит взволнованный и растерянный Стайлз, в одних пижамных штанах и растянутой футбелке, смотрящийся таким домашним и родным, что у Скотта внутри сжимаются в тесный клубок все эмоции и чувства, заставляя выпалить всё: о сносящем крышу запахе; о взбунтовавшихся инстинктах и странных желаниях волка. Даже о чёртовых длинных макаронинах. Чтоб их. Парень размахивает руками почти как сам Стайлз, без передышки вещая сбивчивые признания, вперемешку с извинениями. Ему стыдно. Чёрт, как же стыдно. Просто жутко. Краска заливает лицо и шею, заставляя запинаться и хватать ртом воздух, подобно рыбе. Беспомощной и мокрой. Прямо как сам Скотт. Когда у МакКола заканчиваются слова, он замирает, напуганный собственным откровением, и ждущий реакции друга, как смертельной казни. Стайлз растягивает свой неповторимый рот в подобие ухмылки и издаёт странный звук, внезапно заливаясь хохотом. В углах его глаз крохотные морщинки, а длинные девчачьи ресницы дрожат от смеха. На оборотня будто выливают ушат ледяной воды и он подрывается с крыльца, собираясь метнуться обратно в лес, в спасительную чащу, но Стайлз внезапно меняется в лице, становясь серьёзным и крепко обхватывает чужое запястье тонкими длинными пальцами. Его выражение лица становится серьёзным, а из глаз исчезают смешинки. –Какой же ты всё-таки идиот, Скотти, просто незабываемый. Стилински качает головой, так что отросшие пряди чуть колышатся и блестят в свете почти полной луны. Его тёплые обветренные губы касаются холодной от ночного бега щеки, и Скотт чувствует себя самым счастливым альфой на свете. Он принял его. Он тоже любит его. The end~