Следуй за Воронами

      Джону казалось, что он умрёт, если в ближайшее время не покинет город. Ему казалось, что раскалённый воздух выжжет лёгкие, как пустыню, выбьет кислород, а вскоре высушит мышцы, которые съедят стервятники. Он смотрел на автобус, который увезёт его подальше от всего этого, хотя бы в соседний штат, и не верил, что именно сегодня он уедет. Уедет и… да, возможно, вернётся, а возможно, не вернётся — тут уж кто знает, но, кажется, заставит себя вернуться, ведь в Альбукерке — вся его жизнь, все его друзья и всё остальное, что необходимо ему как человеку. Он испытывал физическую зависимость от города, любил его всей душой, но в дни после четвёртого июля он понял, что оно того не стоит. Надо давать себе отдыхать от города, который на недолгое время выпил его, надо девать себе вдохнуть полной грудью и выдохнуть, а потом… Потом вернуться с новыми мыслями, идеями, хорошим настроением, а ещё желательно прикупить новую тачку.       — Остаётся только пожелать тебе удачи, — пожал плечами Кевин. — Отдохни, возвращайся, мы всегда будем ждать тебя.       — Спасибо, — ответил Чонгук.       Шутка ли, но только Кевин смог его проводить, потому что остальные будто бы резко нашли себе работу и только устно через провожатого сказали, что будут ждать Джона. Возможно, обновлённым, возможно, нет, но не важно — главное, чтобы просто приехал, так как их небольшая коммуна без него не выдержит и загнётся.       Молодой человек запрыгнул в автобус и устроился около окна; жар шёл от сидений, от стекла, даже от собственного рюкзака, но в нём лишь одна бутылка воды и та не поможет охладиться, если вылить её всю на себя. Чонгук прикрыл глаза и вздохнул, вспоминая празднование Дня независимости, обернувшееся смертью Нэтти и кражей машины.       До Санта-Фе он тогда доехал, составил заявление, позвонил друзьям, которые приехали за ним через некоторое время, потом уехал домой. Вроде всё. Вроде небольшое приключение, а чувствовалось, как прошла вся чёртова жизни перед глазами, когда на него направили оружие. До сих пор Чон понять не мог — что же это было такое, почему он не пошёл выяснять отношения, а поджал хвост? Он боялся умереть, как и многие, тем более что пока ничего толкового в жизни не сделал, кроме как родился и опозорился, позволив украсть у него машину. Чонгук вынырнул из прошлого — не надо этого вспоминать, теперь главное — небольшое путешествие, а всё то, что последует дальше, надо воспринимать как небольшое послабление от Бога, который всё-таки сжалился над парнем.       Спасибо, что хотя бы не перед самой смертью.       Пассажиры загружались в автобус медленно, Чонгук успел уже сто раз разглядеть все облака, что лениво текли в одну сторону, всех людей на улице и вспомнить похороны Нэтти. Она была такой… Юной, милой, красивой, в него влюблённой, а он буквально всё растоптал. Всё убил. Её убил. Жаль, что не обладал даром воскрешения, жаль, что не молился усиленно в церкви, жаль, что не смог защитить и дать поддержку. Жаль, что он вообще родился, потому что не смог удержать на этой грешной земле людей, которые дорожили им самим.       — Ваш билетик, пожалуйста, — Чон порылся немного в рюкзаке, достал книгу и вынул нужную бумагу. — Отлично. Удачного путешествия.       — В автобусе можно окна открывать?       — Нельзя.       В тот момент началось незабываемое приключение Чонгука, который умирал от нехватки прохлады, и даже приоткрывающиеся окна на остановках не позволяли ему хоть чуть-чуть насытиться холодом, задержать это чувство у себя, и потому много пил. Много пил и в итоге чуть не вылил из себя остатки воды, когда автобус резко затормозил. Возмущённые пассажиры, в основном женщины, уже решившие не работать, а посвятить остаток жизни семье и внукам, стали проклинать водителя, и Чонгук вздохнул. Везде одно и то же, везде одна ругань и ощущение, что каждый раз, взаимодействуя с женщинами, тебя окатывают помоями.       Нет, Джона никогда не привлекали мужчины ни в романтическом, ни в сексуальном плане, хотя педерастов он видел, преисполнялся отвращения и пренебрежения, но всё же пара девушек в его окружении говорила, что такие люди — самые лучшие и искренние друзья. Чон не верил, только морщился, а потом, анализируя, понимал, почему же. Потому что для девушек они друзья, а не для парней. Они не изнасилуют, не станут как-то флиртовать и не опозорят семью подруги. Стало даже как-то мерзко от самого себя, что он мужчина, а не кто-либо другой, и Чонгук не сразу сообразил, что даже водитель вышел из автобуса, а он остался в салоне один.       Куда все подевались? И вскоре ответ на вопрос был найден.       На раскалённом асфальте прямо перед бампером большого и в некоторых местах ржавого автобуса лежал юноша, видимо, немногим старше Чонгука, и сердце почему-то сжалось, потому что смазанные грязью черты лица говорили о том, что этот юноша — кореец. По самому Джону можно было с лёгкостью сказать, что в нём течёт азиатская кровь, потому что гены матери оказались многим слабее, и он вспомнил, что отец в детстве целенаправленно говорил с ним по-корейски, чтобы приучить к культуре, к языку. Скудными знаниями в области языка он обладал, не думал, что лежащий на асфальте обезвоженный незнакомец знал хотя бы азы английского, потому что он испугался женщин, что заговорили с ним, закачал головой и просто стал показывать жестами, что хочет пить и есть.       — Какое твоё имя? — спросил Чонгук, и незнакомец вскинул на него голову, в его глазах промелькнуло понимание — неужели действительно угадал с языком? — Меня зовут Чон Чонгук, тебе не надо волноваться, тебе не сделают ничего плохого.       — Помоги, — внезапно хрипло произнёс парень и поднял руку, дабы убрать с лица жирную прядь волос, — помоги мне.       — Как? — Чонгук опустился на корточки перед парнем.       — Вода, — проговорил он и показал на язык, — сухо. Очень. Меня зовут Тэхён… вроде. Я сбежал из Мексики, я не знаю, что там делал. У меня… наверно, потеря памяти.       — Есть у кого-нибудь много воды? У него обезвоживание, — громогласно произнёс Чонгук и протянул ладонь Тэхёну, и тот аккуратно схватился, поднимаясь через силу и практически падая в объятия других людей, поморщившихся от неприятного запаха. — У него произошла беда, потому он так и выглядит, — Чон открыл бутылку воды и протянул её новому знакомому, — выпей. Тебе не помешает вода. Я заплачу за тебя, мы едем в Санта-Фе. Хочешь быть рядом со мной?       — Да.       Хорошо, что у Чонгука обнаружились лишние деньги: он долго говорил водителю, что этому молодому человеку срочно нужна помощь, в больницу, желательно, как можно скорее. Старый мужчина, у которого щёки были покрыты бороздами, а взгляд недобро осматривал местность из-под кустистых бровей, практически не думал, соглашаться или нет, просто сжал несколько купюр в пальцах, разделил напополам с кондуктором и пробормотал что-то по типу «поехали уже». Чонгук показал путь Тэхёну: зашёл в автобус, поднявшись по ступеням, и проследовал к собственному месту, хлопая по сиденью рядом с собой. Да, от Тэхёна пахло, пахло ощутимо и очень неприятно, но пришлось внутренне сжать брезгливость до размеров молекулы и попытаться осмотреть его.       Штанина на левой ноге была разорвала и окроплена кровью, под ней — рана со въевшейся по краям грязью, которая явно причиняла дискомфорт и страшно болела. Куртка вся тоже вымазана в грязи, испачкана в зелёной траве, а в некоторых местах и порвана вовсе, виднелись круглые дыры будто бы от пуль, и в голове Чонгука всё перевернулось. А если он придерживал рядом с собой преступника? Но он больше походил на жертву: взгляд дикий, показывающий лишь страх, лёгкую неприязнь ко всем и непонимание, что же с окружающим миром не так. А не так с ним всё, по мнению Тэхёна. Этот мир отчаянно желает его убить, отчаянно хочет, чтобы он сдался, но ради чего?       Ким, как назло, не помнил.       — Где тебя так помотало? — раздался голос Чонгука, и сосед сглотнул. — Ты выглядишь так, будто на тебя напали бандиты с собаками.       — Я попал в передрягу, — прошептал Тэ — он до сих пор боялся, что его кто-то подслушает, куда-то сдаст, пускай умом вроде и понимал, что кучка старых женщин во главе с таким же старым водителем и юношей, протянувшим руку помощи, не сделает ему ровным счётом ничего. Силёнок не хватит. Возможно, даже у самого Тэхёна, чтобы отбиться. — И я не помню, какую передрягу. Я из Мексики. Но не из Мексики, понимаешь? Самое ужасное, я не помню, кто я, зачем и почему я оказался в той стране и почему в меня стреляли в этой.       — Ты беженец?! — у Чона открылся рот, он беспомощно уставился в проход между креслами, а потом вздохнул. Не стоит так излишне реагировать, возможно, новый знакомый находится не только в шоке, но и в каком-нибудь другом состоянии сознания. — Это же… это же преступление, ты понимаешь?       — Нет, — покачал головой Тэхён, — прошу, помоги мне. Я просто не понимаю, где я, кто я. Мне трудно, сложно и очень одиноко, а ещё очень болит нога и я скоро могу умереть. Ты бросишь умирающего?       Картины прошлого встали перед глазами: Анатчайя, её глаза, слова, действия, и Чонгука силой вины вжало в сиденье, он сжал подлокотник пальцами так, что побелели костяшки, а голова стремительно разболелась. В прошлом он оставил умирающего, убежал в истерике, что же ему мешает сделать это и сейчас? Прошлый опыт. Он не бросит умирающего, потому что не заслужил прощения Нэтти, девочки, которой он нравился. Он всегда это знал.       Жаль, что не уберёг её маленькое и такое хрупкое сердце.       — Нет, я умирающего не брошу, — честно говоря, ни умирающим, ни страдающим парень, сидящий напротив, ни был. Только немытым, грязным и дурно пахнущим. Будто бы Чонгука, как в детстве, запихнули в погреб с картошкой, которую выкопали в сентябре и оставили гнить до февраля. Тэхёна даже касаться не хотелось, казалось, будто можно испачкаться, как о ту же самую картошку, покрытую землёй, пылью и гнилью, что она расплющивается в руках от одного только нажатия. — У тебя хоть что-то есть? Паспорт? Или?..       — У меня ничего нет, — Чонгук раздражённо вздохнул, — но мы можем… не знаю, украсть у кого-нибудь права?       Тэхён настолько изменился за то время, пока бежал от границы с Мексикой, что начал по крупицам собирать свою сущность, то, кем раньше был. Да, его точно звали Ким Тэхён и ему точно было двадцать четыре, оставалось загадкой лишь то, что он забыл в Мексике, почему не знает английского или хотя бы испанского и почему картель охотится за ним. Он думал, что, оказавшись в США, разгадает эту тайну, но здесь не стало легче: за ним погнались пограничники, спустили собак, и удалось одной из тварей порвать пасть, слыша перед её смертью лишь громкий визг. Да, она успела его цапнуть, но вся кровь, что находилась на куртке и штанах, не принадлежала самому парню. Это всё собака. Мерзкое существо, позволившее себе сомкнуть челюсти на его ноге. Жаль, что не было пистолета — смерть наступила бы многим быстрее.       — Давай так: я дам себе свой паспорт, ты пройдёшь по моей страховке, как получишь помощь, отдашь мне мои документы и скроешься с моих глаз. Согласен? Как тебе такая перспектива? — Чон потёр переносицу. Ему постоянно говорили, что азиатов не отличить, потому что они все на одно лицо, только почему ему самому было просто различать американцев? Может, дело в банальной лени?       — Хорошо, — сказал Тэхён. — Я потом найду деньги, чтобы отплатить тебе за добро.       — Уж постарайся, — пробормотал Чонгук по-английски, чтобы уж никто его не понял.       Автобус сделал обязательную остановку на заправке, чтобы пассажиры могли размять ноги и сходить в туалет, а водитель — заправить бак и прикурить. Чонгук знал, что на таких заправках, как эта, всегда был грязный туалет, который не мыли со дня открытия, заляпанные стёкла и порой просроченные шоколадные батончики, которые питались всучить за цент как подарок к бензину. Да такое даже бесплатно есть опасно, не то что за деньги! Но размять ноги и немного отдохнуть от дурно пахнущего соседа стоит, потому Чон и вышел из автобуса, разминая колени.       Он не любил быть в поездках пассажиром, не любил просто смотреть мечтательно вдаль — не его романтика. Ему бы держать руль, крича, и ехать навстречу ветру, который трепал волосы и рубашку на плечах. Если рядом будут находиться друзья, любимая девушка — ничего страшного, они должны разделить радость, разделить счастье, разделить его любовь к поездкам, палящему солнцу и холодному ветру, бьющему прямо в лицо. Жаль, что у него так бездарно украли машину. Жаль, что он позволил случиться этому прискорбному событию. Жаль, что…       Погодите.       А это не его ли машина?       Практически рядом с автобусом стоял автомобиль Чонгука, из которого вылез тот самый парень, который некоторое время назад угрожал ему дробовиком. Чонгук до мельчайших подробностей запомнил ту ночь, и дело вовсе не было в тои, что незнакомец ему понравился внешне или же дело в отпечатавшейся на подкорке гибели Нэтти. Его машину тогда украли, машину, горячо любимую, которую он бы никогда никому не продал, никому бы не отдал, потому что она была его и ничья больше, ни для кого она не предназначена, кроме как для Чонгука.       Он знает всё, что находится внутри неё: сам перебирал двигатель, покупал какие-то мелкие безделушки, которым порадовалась бы, сидя в салоне, каждая девушка. Он с любовью наполнял бардачок нужными вещами: влажные салфетки, небольшой набор инструментов, даже пару презервативов туда кинул чисто так, на всякий случай, чтобы было. Друзья вообще как-то смеялись и говорили, что уж проще всю машину обвешать презервативами, чтобы к Джону точно стали приставать девочки. Нет, в женском внимании он, конечно, купался: рассекал водные глади их любви, льнул к груди, когда они хотели потрогать его волосы, целовал губы, когда они того позволяли или он сам хотел быть потенциальным, но зачастую так складывались обстоятельства, что его соблазняли, а он этого не понимал. И в жизни часто бывало такое, что ему отчётливо пытались что-то сказать, а он не понимал, а потом грешил на свою невнимательность и отстранённость.       — Просто переставай думать о чём-то своём, когда с тобой разговаривают, — фыркали в такие моменты друзья. — Потому что если с тобой разговаривают, ты должен участвовать в диалоге.       И теперь, думая обо всём, что произошло, Чонгук с наливающейся в венах яростью понимал, что свою машину надо отнимать, а этого премерзкого засранца — убить, и то это будет милосердием с его стороны. Как вообще мир таких гнид носит, которые запросто отжимают машины у обычных людей и просто уезжают? Джон не удивится, если у этого парня вообще прав нет, да и новые вмятины и грязь на машине кричали о том, что новый хозяин её не любит, не бережёт и не ласкает. Будто бы поникший бампер требовал внимания, а замутнённые окна — воды, как обезвоженные люди.       — Я схожу ненадолго, — Тэхён кивнул на место за заправкой — туалет был занят дамочками среднего возраста, вонь после них будет намного страшнее, чем вонь тэхёновой кожи сейчас, потому и храбро решил, что ему проще отлить на улице.       А Чонгук в это время думал лишь о своей собственной машине.       Чимин вылез из салона, слегка прихрамывая — не рассчитал силу, когда захлопнул как-то дверь, она больно врезалась в бедро. Никаких видимых дефектов не обнаружилось, и Пак просто махнул рукой, мол, не выпирает кость, значит, ничего страшного. Только вот его личные страхи никуда не делись; эта мерзкая паутина опутывала его, как только в поле зрения попадались люди, паранойя захватывала воспалённое сознание своими большими ладонями, и Чимин в такие моменты уже не внутренне, а внешне кричал, прося помощи. Но как только на него обращали внимание — уезжал, гонимый страхом разоблачения, страхом того, что его арестуют, что его посадят в тюрьму. Он не хотел в тюрьму, бежал от всего, что могло бы её напоминать, и, кажется, вроде справился с этим, потому что никого нового по пути не встречалось, а машины на трассе, такие безликие, как и их водители, ехали вдаль, забывались и не преследовали его. Чимин ликовал: кажется, наступило спокойное время, жаль, только, что напарник-идиот не с ним — застрелил же собственноручно, как скотину, потому что с Паком нельзя шутить, эта затея боком обернётся.       Только вот разъярённое лицо рядом с собой говорило, что это Чимина сейчас пристрелят.       — Это ты угнал мою машину! — Чонгук в порыве ярости толкнул парня на автомобиль, и тот чуть ли не сбил рукой зеркало. — Отдавай ключи, иначе я сейчас же вызову полицию и ты надолго присядешь!       Чимин помнил этого юнца, что был в тот момент, в тот день, настолько испуганным, что почти без сопротивления отдал и машину, и ключи. Сейчас же, видимо, придя в сознание, успокоившись и пережив нечто, что его морально травмировало, он стал зверем. Зверем, которого было никому не остановить, да и, если честно, никто этого сделать не пытался. Да, на них посматривали, как на двух сумасшедших, но никто не пытался разнять, а в воздухе тем временем начинало попахивать озоном перед предстоящей дракой. Между парнями летели искры, проходили молнии, и Чонгук чувствовал тяжесть в будто бы наливающихся кулаках. Он хотел драться, мечтал дать этому парню в лицо и отобрать ключи.       — Эта машина теперь моя, — фыркнул Чимин и покрутил ключами прямо перед лицом Чонгука. Это была словно красная тряпка, тряпка, которую хотелось разорвать, которую хотелось выбросить, из-за которой хотелось завыть, прикидываясь волком. У Чона дёрнулся глаз, справедливость заиграла в венах, но Пае убрал ключи в карман. — Потому что теперь я на ней езжу и её заправляю.       — Это ничего не значит, — вдох-выдох, и вроде бы успокоился на чуть-чуть, теперь не хочется прибить незнакомца. — У тебя нет на неё документов, у тебя явно нет прав, чёрт, да ты явно не заботишься о ней!       — Говоришь так, будто бы я у тебя родного ребёнка забрал, — самодовольная усмешка с чуть подрагивающим из-за нервного тика уголком губы украсила лицо Чимина, и тот выдохнул. — Мне она нужнее. С помощью неё хотя бы могу передвигаться.       — Моя машина и есть мой ребёнок, но ты незаконно присвоил её себе, угрожал мне оружием и вёл себя как конч… — Чимин резко открыл дверь машины и вынул дробовик, которое всё это время покоился на заднем сиденье. Ему уже надоел этот малец — идёт, пищит что-то, пытается угрожать, не зная, что самая главная угроза — оружие. Оружие в руках человека, который знает, как им управлять, как из него стрелять, как перезаряжать. Чимин знал многое о своём дробовике, он был буквально продолжением руки долгое время, потому и лёг в ладони под крики женщин, спешно забирающихся в автобус, как влитой.       — Давай, закончи свою фразу, а я потом скажу полиции, какие на запах твои мозги, — жёстко сказал Пак. Чонгук от нервов закусил губу и приподнял ладони, стараясь всеми силами показать, что всё нормально, нервничать не надо, он не враг и уж тем более не причинит физического труда. — А знаешь, как они пахнут? Как сахар, как ваниль. Так же сладко.       — Ты ненормальный убийца.       — Я честный грабитель.       — Что тут происходит?       Чимин не выдержал и выстрелил в небо, пугая не только опустившегося на корточки Чонгука, который таким образом попытался прикрыть голову, но и Тэхёна, что упал прямо на асфальт и на ломанном испанском запричитал «не убивайте!» Пак хмыкнул, положил ружьё в салон и взглянул вслед уезжающему на всех парах автобусу, из которого пропали два пассажира; о них не хватятся, потому что они никому не нужны, и чёрт с ними — сами найдут дорогу домой.       Вот таким вот образом Джон второй раз в жизни оказался без средства передвижения.       — Блядь, да чтоб тебя! — Чонгук пошёл вслед за Чимином, норовя схватить его за карман штанов и вытащить ключи. Тэхён, еле как пришедший в себя, потрусил следом, вечно оглядываясь. — Отдай ключи и разойдёмся! Если тебе надо, я подвезу тебя до любого города, но отдай ключи!       Когда Чонгук был маленьким, в его венах кипела справедливость: каждому, кто нуждался, надо что-то отдать, у кого-либо что-либо много — это надо отдать нуждающимся. Такой своеобразный синдром Робина Гуда — отобрать у богатых и отдать бедным, не помня про себя самого и лишь выживая благодаря родственникам и соседям. Родители часто ему говорили, что и о себе тоже думать надо, потому что нельзя выжить в мире, где ты всё всем отдаёшь, а тебе самому ничего не перепадает, но Джон, выросший слишком хорошим для такого человеком, внутренне с ними не соглашался.       Но, правда, отдать за просто так собственную машину он не был готов.       — Говоришь, подвезёшь меня до любого города? — они втроём проникли в помещение, чтобы заплатить за бензин — всё-таки, деньги у Чимина для заправки были, и это не могло не радовать. В голове спелым фруктом зрел план, чтобы проучить этого мальчишку, который попался ему на пути, потому Пак ухмылялся, доставая банкноты и отсчитывая нужную сумму. Недавно он ограбил какую-то несчастную пару, которая думала уединиться в уютном местечке рядом с кладбищем, сказал «вы в курсе, что совершаете грех?» и выстрелил в машину. Они отдали всё, лишь бы выжить, убежали в неизвестном направлении, и Чимин обокрал заодно и машину: вынул всё, что неровно лежало, слил бензин, но его надолго не хватило, и прихватил пару кассет с музыкой Роя Орбисона. — Кажется, тебя Чонгуком звать?       — Да.       — А это чучело тебе кто? Любовник? — Чимин повёл подбородком на Тэхёна; он до сих пор не понимал, что происходит, почему автобус уехал без них, почему они сейчас стоят перед каким-то непонятным парнем, который говорит только по-английски, будто бы даже без акцента, и настолько насмешливо смотрит, что становится неприятно.       — Он мой друг, — Чонгук скрестил руки на груди. — Он не понимает английский. А так как ты явно кореец, приглашаю тебя поговорить на родном языке, — Тэхён наконец-то начал хоть что-то понимать, вздохнул спокойно, а потом заметил практически ненавидящий взгляд Чимина. — Что, не умеешь?       — Умею, — прошипел Пак на чистом корейском, — сдачу отсчитайте, — сказал девушке, которая была ответственна за кассу, — слушайте, вы, щенки, — Чимин с превосходством посмотрел на обоих парней, а потом фыркнул, — вы ещё не знаете, с кем связались. Меня зовут Пак Чимин. И я был в розыске несколько раз, потому что грабил и убивал. Хочется у такого человека отобрать машину?       — Хочется, — твёрдо сказал Джон, — потому что это моя машина. А ещё на тебя лежит заявление в полицию.       — Да блядь!..       — А меня вообще надо отвезти в Санта-Фе, но ты спугнул наш автобус, — сказал Тэхён, схватив Чимина за запястье, когда он собирал центы, протянутые девушкой, в кошелёк. — И скажи мне на милость, как я обработаю свои раны, где я переночую, если здесь нет автобусов, которые едут до Санта-Фе — они просто тут не останавливаются. На попутке? Я уже бросился под колёса, хватило, автобус остановился и Чонгук за меня заплатил. Отдай ему ключи от машины, если это его машина. И не зли меня.       — Слушай, ты, мальчик, — грубо начал Чимин, — если ты не видел, то в салоне авто у меня дробовик, а в душе желание вынести вам обоим мозги, то напоминаю — у меня дробовик, я преступник, а вы будто бы мечтаете быть убитыми мною.       — Тогда ты просто отдашь малышу ключи от машины, — Джон встрепенулся — какой он малыш? Неужели Тэхён всё же понял, как назвал его этот свихнувшийся? — Нам всем втроём нужна эта машина. И чем быстрее мы получим то, что желаем, тем быстрее разойдёмся, как в море корабли. Хочешь спокойствия и чтобы Чонгук забрал заявление из полиции? Отдай ему ключи, назови населённый пункт, где тебя высадить, и съебись из наших жизней.       Удивительно, что Тэхён столь резко обрёл уверенность в себе, но благодаря этому и получилось так, что Чимин при выходе из помещения заправки передал ключи Чону. Младший же собрался действительно выполнить обещание, данное преступнику: отвезти в определённый город, вышвырнуть из салона и никогда больше о нём не вспоминать. После этого надо будет поехать в Санта-Фе, забрать заявление, отвезти Тэхёна в больницу, дождаться, когда его подлечат, и с ним тоже расстаться. Привычная жизнь вернётся в свою колею, наполнится близкими друзьями, а потом он и вовсе забудет об этом дне, как и о сотне других, что не были такими уж примечательными.       Тэхён присел на переднее пассажирское, лишь бы не касаться дробовика, Чонгук занял водительское, заправив машину и откатив кресло назад — у него были длиннее ноги, чем у Чимина, Пак же завалился позади всех. Он осторожно опустил оружие на пол, не ставя на предохранитель; в голове созревал план, из-за которого подрагивали уголки губ, и становилось смешно от себя же самого — насколько он умный, раз смог обдурить двух простачков. Они даже расслабились полностью, будто бы находились в безопасности, и Чимин сдержал себя, сдержал даже тогда, когда они вырулили на трассу.       — Куда тебя довезти, Чимин? — Чонгук посмотрел в зеркало заднего вида на попутчика, к которому ощущал лишь лютую ненависть и ничего более. — Я могу выехать за пределы штата, меня ничего особо тут не держит, единственное — чем дальше мы отсюда, тем быстрее Тэхён может умереть от какой-либо заразы. Так куда тебя везти.       — В Клейтон, он в пределах штата, — Чимин назвал первый город, который вспомнил, и улыбнулся. — Клянусь, за всю поездку я вам не помешаю. Мне это ни к чему.       — Ну-ну.       Некоторое время они ехали, ничего не предвещало беды, как позади раздались полицейские сирены, и у Тэхёна это спровоцировало панику. Настолько сильную, что он выхватил руль у Чонгука, вильнул куда-то вправо, а Чимин зря времени не терял. Он в принципе не любил терять времени зря, был спонтанным и не продумывал никаких планов наперёд. У них с Уаем всегда так было.       И так будет всегда и без Уая.       Чимин открыл окно, когда машина, чуть ли не заваливаясь, оказалась боком к полицейским, и высунул дробовик, понимая, что если из этой машины будет совершён выстрел, он с парнями будет навек повязан одним преступлением. Ему не впервой стрелять в копов, он ненавидит этих свиней больше собственной жизни и своих родителей, которые не спрашивали у него, хочет ли мальчик родиться, а просто взяли и вытянули его из влагалища матери, грубо перерезая пуповину, что в будущем неправильно срастётся. Даже вспоминать о них противно.       — Чимин, не смей! — только и успел выкрикнуть Тэхён, заметив каждое телодвижение молодого человека.       Но Чимин уже выстрелил — запахло порохом, раздался характерный хлопок, и машина полиции вильнула в сторону, но патрон пробил лобовое стекло, оставив одного из копов в крови и без сознания — в плечо, шею и грудь вошло стекло с остатками патрона, и жаль, что это был не водитель. Пак расхохотался, перезаряжая дробовик, и в этот же момент Чонгук вернул себе контроль над управлением, выруливая ровно и крича обоим парням:       — Вы оба конченые уёбки! Один набрасывается на меня, другой — на полицию!       — Твою машину уже будут искать по другому поводу, крольчонок, — произнёс Пак и для уверенности выстрелил ещё два раза: первый выстрел выбил из строя синюю лампочку на крыше машины, вторая протаранила колесо. — Нападение на полицию — серьёзное преступление. А так как тебя не найдут в твоём собственном доме, какие выводы напрашиваются?       Чонгук застыл. Пробило осознание. Он не хотел такого, видит бог, не хотел, но чёртов Тэхён, бросившийся под колёса автобуса, чёртов Чимин, появившийся так не вовремя!       — Блядь, сука, из-за тебя я теперь соучастник! — Чону хотелось многое сделать: и пришибить Чимина, и вытряхнуть его из машины, и размозжить его мозг по асфальту, но он не мог этого сделать. Не мог, потому что Пак будто бы отчаянно цеплялся за всё, лишь бы остаться в этой компании подольше. Они теперь повязаны одним преступлением, скрепили своеобразную дружбу кровью полицейского, и жаль, что её не разорвать. Можно разбить лишь ценою собственной жизни. — Ты самый мерзкий человек, который только мне в жизни встречался!       — За дорогой следи, — Чимин поцеловал ствол своего дробовика и улыбнулся, — и истеричку свою успокой, смотреть противно. Так и знал, что вы педики. А педик, который ведёт себя как истеричная баба, — Тэхён скривил лицо и сжал ладони в кулаки, — это ещё хуже, чем просто педик. Можете целоваться, только без меня.       — Так получается, в больницу мы не попадём? — спросил Тэхён, посмотрев на водителя. Он решил пропустить всё мимо ушей, потому что ничего хорошего изо рта Пака не вылетало.       — Не в этой жизни, — бросил Чонгук. — Говори, мразь, куда ехать. Придётся быть с тобой.