Оберег

– Наруто-кун, что ты делаешь? – А?.. Наруто вскочил на ноги и зачем-то спрятал руки за спину. На пол из жестяной коробки из-под печенья тут же высыпались иголки, нитки и разнообразные пуговицы. – Что делаешь, спрашиваю? – терпеливо повторил Итачи, проходя в комнату. За ним невидимым шлейфом потянулись запахи разогретой черепицы, влажной чёрной земли и горьковатого пота. От Итачи несло кровью мёртвых, от его оружия: меча за спиной и связки кунаев на поясе. Наруто невольно представил, как Учиха одним точным движением перерезает горло противнику и из раны хлещет горячая, с металлическим привкусом кровь. Вязкая и… Наруто сглотнул, мотнул головой и бросил неуверенный взгляд вниз. Там, на диване, лежал невразумительный ком из ниток, лоскутков ткани, бусин и чего-то совсем уж неопознаваемого. – Тяжёлая была миссия? – Наруто задал этот вопрос таким спокойным и будничным тоном, словно не он тут подскакивал, пойманный врасплох. И не представлял себе невесть что, стоя с заведёнными за спину руками. – Как обычно. Ничего, стоящего внимания. «Ну да, миссии такого класса – и ничего стоящего. Так всегда». Итачи никогда не рассказывал о своих миссиях – даже если ограничений на доступ не было. Никогда не говорил, было ли тяжело, скучно, страшно. Видел ли что-то интересное в других странах. Как он вообще относился к своей работе. Неджи и Шино, Какаши, Сай и многие другие знакомые и друзья тоже особо не распространялись об этом. Но Наруто не покидало ощущение, что мотивы скрытного поведения Итачи отличались от мотивов молчания прочих шиноби. Тем не хотелось лишний раз думать о смерти и обо всём том, что может напомнить, невольно увлечь к мыслям о ней. А Итачи? Порой он словно был этой самой смертью, а не её орудием… Смерти рассказывать о себе неинтересно. Его не зря называли гением; зачастую противник не мог даже приблизиться к Итачи — за ним невозможно было уследить, его нереально было вовремя заметить. Он всегда так просчитывал ситуацию, чтобы у оппонента даже шанса не оставалось… Учиха Итачи нередко ходил на задания один, никак не объясняя причину. Он всегда возвращался целым и невредимым, не считая регулярных переутомлений и головных болей, связанных с использованием шарингана. Последнее особенно нервировало Наруто, и, пожалуй, это, да ещё суеверие о том, что таким удачливым, как Учиха, однажды обязательно «свезёт» за всё, подтолкнуло его к идее создания амулета. Наруто вздохнул. Некоторых вещей он до сих пор не понимал. Почему Итачи такой? И почему Итачи с ним? Сбросив с себя жилет и маску АНБУ, а вслед за ними оружие, сумку и пару свитков, тот уже вопросительно глядел на Наруто. – Херней маюсь, тебайо, – недовольно пробурчал Наруто, запоздало и невпопад отвечая на заданный несколько минут назад вопрос, и отвёл глаза. – Понятно, – тем же спокойным тоном, что и ранее, которым он обычно говорил: «сейчас ты умрёшь» или «я в магазин», произнёс Итачи. – Я в ванную. Приготовишь что-нибудь поесть? – Ага. Распространённое мнение о том, что Наруто не умел готовить, было преувеличением. Умел и весьма недурно, хотя всё больше простые блюда, чем какие-нибудь кулинарные изыски. Другое дело, что себе готовить – скучно и необязательно, да и слишком он любил рамэн и гренки, чтобы заморачиваться на чём-то большем. А после того как он стал чунином, а потом и дзёнином, миссии посыпались, как горох из худого мешка, и на нормальную домашнюю стряпню времени не находилось иногда целыми неделями. Наруто нарезал овощи и разогревал обед, прислушиваясь к шуму льющейся воды в ванной. И думал о том, что такому шиноби, да и просто такому человеку, как Учиха Итачи, не нужны дурацкие самодельные амулеты. Шум воды стих, и в скором времени до слуха Наруто донеслось шлёпанье мокрых босых ног по деревянному полу. Учиха имел привычку ходить бесшумно, практически ничем не выдавая своего присутствия. Наруто стоило немалых усилий привести Итачи к мысли, что дома не надо вести себя, как на миссиях. Не стоило беззвучно подкрадываться сзади, ни к чему вздрагивать и моментально напрягаться от любого постороннего шороха. И – что больше всего задевало Наруто – не было причин держать собственные вещи в таком виде, будто он приехал в гостиницу на пару дней. Итачи приблизился к Наруто вплотную – слишком близко для привычной дистанции между ними и непростительно близко для человека, чьё личное неприкосновенное пространство измеряется длиной вытянутой руки. Наруто замер. А Итачи протянул руку и стащил кружочек огурца через его плечо, обдав жаром разгорячённого после душа тела. Задел носом светловолосую макушку, украдкой дотронулся – почти неощутимо ущипнул одними губами кожу на шее Наруто. И отстранился. Ощущение чужого тепла исчезло, Наруто рвано втянул воздух носом, унимая сбившееся с привычного ритма сердце. – Посмотрим сегодня вечером кино? – Наруто скрестил пальцы, глядя, как Итачи усаживается за стол. – Я не против, Наруто-кун. Итачи просидел почти неподвижно весь фильм, закинув левую руку на спинку дивана и склонив голову набок и чуть назад. В похожей позе он устраивался, когда у него побаливала голова. Наруто же вольготно раскинулся, прижимаясь коленом к бедру Итачи и уложив голову ближе к его плечу. Яркий электрический свет заливал комнату, делая её похожей на картинку за стеклом рождественской сувенирной шкатулки, и единственной деталью, нарушавшей это ощущение, был звук работающего телевизора. А за окном шелестел ветер в кронах деревьев, уже одевшихся в летнюю листву. Там, снаружи, словно жил другой мир, отгороженный ветром, надушенным запахом сирени, от небольшой квартирки. Наруто лениво смотрел старое кино, неосознанно прислушиваясь к размеренному и лёгкому дыханию Итачи. По лицу, от виска, где топорщились короткие и более мягкие волоски, к щеке, расчерченной лисьими усами, скользнули пальцы. Ниже, сползая по шее к ключице. И обратно, почти невесомыми касаниями подушечек пальцев. Потом эта незатейливая, но успокаивающая нежность, от которой изредка по спине пробегали лёгкие мурашки, сменилась неспешным перебиранием прядей волос. То ласковое и ненавязчивое, то на грани жёстких потрёпываний лохм, как треплют собаку. И всё так же неспешно… Наруто сидел, расслабившись и замерев, лишь изредка поворачивая голову, подставляясь. Ему было так хорошо, что ничего большего и не хотелось. Но когда фильм подошёл к концу и Итачи потянул его к себе, одновременно опрокидывая на спину, Наруто не сопротивлялся и не возражал. Итачи редко прибегал к ласкам перед непосредственным трахом, и так слишком неспешный, чтобы сверх того растягивать процесс занятия любовью и часами изводить Наруто – слишком молодого и темпераментного. Тот закрыл глаза, стараясь дышать глубоко, порой даже сжимая зубы от нетерпения и невозможности заставить Итачи двигаться быстрее, быстрее закончить эту пытку. Мучительную, сводящую с ума, обжигающую вены изнутри и заставляющую тело становиться неуютным и тесным. Итачи навис над ним, уперев колени и ладони в диван по обе стороны от него, и длинные пряди волос коснулись груди, плеч, лица Наруто, лаская, отвлекая, дразня. И, как всегда, неуправляемое желание сжигало сознание, сводило мышцы сладкой и болезненной истомой… В какой-то момент Наруто предсказуемо заёрзал под Итачи, раздражённый, что всё вот так, заметался, придя в ярость, попытался вырываться. Но Итачи, предвидя это, горячими ладонями крепко прижал его за плечи к дивану, глядя на него из-под полуприкрытых век, из-за длинных ресниц – заинтересованно и отстраненно одновременно. Через несколько секунд Наруто, обессилев от тщетных рывков, откинулся обратно на жёсткую диванную подушку, успев пропустить несколько мягких атласных прядей сквозь ладони. И дальше уже просто выгибался навстречу и стонал. А Итачи, уловив момент, гладил его по лицу, губам, лбу, вискам… Когда он сам приблизился к оргазму, то неожиданно потянулся к Наруто за поцелуем – это единственное, что выдало возбуждение Итачи. Поцелуи ложились на губы – обжигающие, глубокие, терпкие, как сухое вино. Наруто цеплялся за Итачи руками, задыхаясь, надрывно скуля, расцарапывая ему спину. Кончил тот, отпустив Наруто. Выпрямившись и запрокинув голову, срываясь на полустон. Затем, улёгшись рядом, помог кончить перевозбудившемуся Наруто, после разрядки уткнувшемуся ему в плечо лбом и ещё долго пытающемуся отдышаться. А Итачи гладил его по спине, по шее, перебирая влажные пряди, и молчал… ...В два ночи Наруто уже бродил по квартире, собираясь на миссию. Двигался он бесшумно – сильное, тренированное тело позволяло быть лёгким и быстрым, вписываться во все повороты и со звериной грацией огибать мебель. Итачи спал, натянув одеяло почти на нос, потому что было раскрыто окно, а снаружи похолодало. Лишь тяжёлая и тёмная масса волос раскинулась на белеющей в темноте подушке – это была его маленькая поблажка самому себе. И Наруто мельком пожалел, что в этот раз он не увидит, как утром Итачи будет долго и кропотливо распутывать и расчёсывать непослушные пряди… Проходя через гостиную, Узумаки поискал под диванной подушкой амулет, но не нашёл его. Нахмурился, пытаясь вспомнить, куда он мог его сунуть, если ещё не выкинул с лишними обрезками. Заглянул под раковину, в мусорное ведро, ничего толком не разобрал, а рыться раздумал. Мысленно приказал себе не беспокоиться по пустякам: Итачи все равно выкинул бы его. Почти стоя на пороге, Наруто ещё раз изумился: и как это ему пришло в голову сделать своими руками подарок-оберег? Итачи – лучший, с ним ничего не случится и без него. Первым, что бросилось в глаза Наруто после возвращения в Коноху, стала прибитая сюрикеном к входной двери его квартиры записка, в которой размашистым почерком было выведено: «Зайди в Госпиталь. Он там». Когда Наруто ворвался в вестибюль, Сакура оказалась неподалёку. Она схватила его под локоть, шикнула и потащила куда-то, остановившись лишь у безликой двери в череде таких же безликих дверей на втором этаже. – Сакура-чан! – не выдержал сосредоточенного молчания подруги Наруто. От сдерживаемых эмоций он был готов уже плеваться словами и выворачивать пространство наизнанку. – Что, девятихвостый побери, с ним?! Сакура посмотрела на бледного и взлохмаченного боевого товарища пристальным взглядом бутылочно-зелёных глаз, затем вздохнула, привычным движением заправляя нежно-розовую прядь волос за ухо. – Жить будет. Я его даже выпишу через неделю, если не будет никаких осложнений. Только не ори, – жёстко добавила Сакура. Наруто весь ссутулился, и она, сжалившись над ним, сочувственно-успокаивающе дотронулась до плеча мягкой прохладной рукой. – Выдохни. Всё в порядке… Просто она не знала. Наруто хватило на то, чтобы неуклюже кивнуть и на деревянных ногах шагнуть за дверь. В просторную и выбеленную палату лился косыми лучами солнечный свет, пол и кровать были рассечены тонкими тенями от рамы. Итачи выглядел беспомощным с компрессом на глазах и с иглой капельницы под тонкой кожей на сгибе локтя. Сквозь бледную, почти землистую кожу просвечивали голубоватые и лиловые вены. Наруто облизнул сухие губы, осторожно приблизился к кровати и сел на единственный стул рядом с ней, стараясь не шуметь. Но неожиданно никак не отреагировавший на его приход Итачи повернул голову и улыбнулся уголками губ. – Привет, – чуть слышно. – Привет. – Вернулся… – Ага. – Наруто улыбнулся в ответ – и наконец-то смог выдохнуть. – И я вот с миссии… вернулся, – обронил Итачи с лёгкой усмешкой. – Я рад, тебайо… Итачи отчего-то замер, лицо его стало сосредоточенным, а вены на руке с иглой капельницы вздулись вместе с мышцами. Наруто понял, что Итачи пытается приподнять и повернуть свою руку, но почти не может ею двигать. Узумаки встал, чуткими пальцами дотронулся и развернул за такое хрупкое сейчас запястье кисть Итачи к себе, а тот раскрыл ладонь. В ней лежал уже слегка замызганный, с пятнами засохшей крови, самодельный амулет Наруто. – Спасибо, – шепнул одними губами Итачи. И у Наруто в животе всё свернулось в тугой узел. Через неделю Итачи, как и обещала Сакура, выписали, и Наруто вёл его через всю деревню к их дому. Они шли не спеша, стараясь держаться зелёных аллей и иногда останавливаясь в тени, чтобы Итачи отдышался. Рваные кружева теней и маслянистые пятна света колыхались на земле, дул лёгкий ветерок и всю дорогу их сопровождал горячий запах травы и нагретого камня. А у дверей Наруто взял Итачи на руки, и оставшиеся несколько метров пронёс так. Итачи не возразил, лишь устало пристроил голову на плечо Наруто и закрыл глаза. На следующий день они, как и до госпиталя, пили зелёный чай с лотосом, сидя на маленькой кухне лицом к лицу. И в какой-то момент Итачи выложил на стол из кармана брюк амулет. – Доделай его, Наруто-кун. – Нет. Выброси, – Наруто упрямо нахмурился. – Почему? – всё так же спокойно, как и всегда, поинтересовался Итачи, но теперь в его голосе чувствовалась ещё и усталость. – Потому что, как только ты его взял, сразу в больнице оказался! – с жаром выпалил Наруто, от избытка чувств даже приподнимаясь на месте. На щеках проступил лихорадочный румянец, глаза горячечно заблестели. Итачи наклонил голову на бок. – Это потому, что ты его не доделал, а я ещё взял без спроса. Это ведь должен был быть подарок, – его слова были даже не вопросом – утверждением. Итачи с такой серьёзностью возразил Наруто, что тот растерялся, не веря, что они говорят всего лишь о глупой самодельной вещице. – Но… зачем он тебе вообще? Итачи долго не отвечал, полуприкрыв глаза. Начал зачем-то медленно размешивать зелёный чай, в котором не было сахара, чайной ложкой для варенья. И, наконец, подняв лицо к Наруто, ответил: – Знаешь, Наруто-кун… На самом деле, лично мне совсем не хочется нелепо или геройски – да разницы никакой – погибнуть на миссии. Погибнуть в полном одиночестве… И посмотрел Наруто в глаза. Прямо, открыто, сосредоточенно, а не отрешённо, как обычно, как раньше… У Наруто перехватило дыхание от этого взгляда. А потом он молча сгрёб амулет в кулак, всё ещё не смея дышать, и сердце по-прежнему бешено колотилось где-то в груди. И улыбнулся. – Замётано, тебайо. – Спасибо, Наруто… кун? – Давай без «кун». – Давай.

11.05.2009.