Прохеренные надежды

С ее бывшим мужем, если так подумать, было намного проще. Просчитать его слова и настроение было проще; Лилит завтракает бокалом шампанского и двумя сигаретами. Комплект хреново сохраняет фигуру, но срать она хотела на это. И на фигуру, и на эту новую-старую жизнь, и на Люцифера. Он приходит под утро, швыряет пиджак на спинку стула и максимум кивает ей. Они так давно знакомы, они так давно уже вместе, что он банальным «привет» ее не удостаивает. — Мне надоело все это, — говорит она твердо. — С чем я тебя и поздравляю. Ей бы собрать вещи и просто уйти. Вместо этого она наливает еще шампанского в бокал, игнорирует желудок, скручивающийся от голода, и поджимает губы. У них общего так мало осталось; она знает, что свои вечера и ночи он проводит совсем не один. Люцифер всегда был ветренным, Люцифер всегда повторял ей что-то про полиаморию, целовал ее в щеку и оставлял одну за другой раны. Раны и мысли, которые вытрахать из себя не получилось еще ни разу. Он сидит на какой-то дряни, она знает. Сдать бы его копам, но одно дело — поджигать его любимую машину, чтобы отомстить, и совсем другое — сдать его и насрать по-настоящему. — Мы с тобой одинаковые, поэтому постоянно и сходимся, — у него смешок пьяный, он пальцем пытается прядь ее волос убрать в сторону, Лилит в запястье его ногтями вцепляется так, что самой больно. — Я совсем не такая, как ты. — Конечно, милая. Ври себе. И он даже целует ее в висок, выдергивает руку из ее хватки и бутылку шампанского с собой забирает. У него одна зависимость на другую накладывается, Лилит длинными ногтями зло по столу стучит, хватает пустую пачку тонких сигарет и швыряет ее в стену. У него зависимости множатся, у нее гнев на саму себя. К вечеру он не досчитывается двух пиджаков. Вид огня всегда ее притягивал. Она кроет его матом, обещает испоганить ему всю жизнь (а жить ему вряд ли долго осталось; она знает, видела и анализы, и пустые шприцы точно не от витаминов), портит его вещи, разбивает дорогущий парфюм, шлюх его за волосы из дома вытаскивает. А он только смеется. Смотрит на нее, в театрально-показном жесте поднимает руки и хлопает ей, разжигая злость, подливая и бензин, и масло, и коньяк, от которого у нее зубы сводит. Лилит, наверное, просто нравится делать самой себе больно. Лилит, наверное, так привыкла чувствовать эту херову боль, что просто боится проснуться однажды и не почувствовать ничего. Люцифер приносит ей кофе в постель, она молчит, что видит тремор, молчит, что у него кайф сменяется ломкой и наоборот. Смотрит на него пустым взглядом и спрашивает: — Ты подумал, что со мной станет, когда ты сдохнешь, эгоистичный ты кусок говна? — Подумал, конечно, — он наливает сливки в чашку, протягивает ей. И она — как и все от него — принимает. — Ты наконец-то будешь счастливы. Ты же этого хотела, правильно? Она кивает. Счастлива, да. Вспомнить бы, умеет ли она вообще быть счастливой.