Крещендо

Куда бы я не бежал, Ад будет преследовать меня; Ад – это я сам! Глубокая адская бездна, но бездна внутри меня еще глубже; широко раскрытая ее пасть ежеминутно грозит поглотить меня, и в сравнении с этой страшной пучиной Ад, со всеми его муками, кажется мне Небом! "Потерянный Рай" Джон Мильтон Рей ехала за рулем своего вызволенного из сервиса BMW, когда на глаза попалась вывеска страшно модного последние месяцы ресторана. Вспомнив, что она с утра не поела, а вместо обеда у неё был кофе, девушка стала искать парковку. Затем столик. Затем что поесть. Жизнь человека всегда состояла из поисков. В ожидании своего тунца татаки девушка проверила почту. Ни одного по-настоящему значимого письма. Затем разозлилась на себя. С момента, как дед, отчего-то спевшись с Беном, отобрал у неё дело Сноука, которое она вела полгода, все письма перестали быть интересными. Рей поняла, что устала от наивных, изнасилованных девочек, которым она помогала в надежде исцелить себя. Устала смотреть на ублюдков, которые это делали, и удивляться жестокости в их глазах. Жестокости, которой никогда не было в глазах того, другого мужчины, который… Девушка тряхнула головой. Не стоило об этом думать. Возможно, ей нужен отпуск. Вернется - и работа обретет смысл. А, может, и не обретет, потому что с момента, когда её пальцы заиграли тот самый трудный этюд, она будто вернула себе то, что у неё украл Бен – саму себя. Не окончательно, постепенно, болезненно, но к ней, в её когда-то преданное парнем тело, постепенно возвращалась душа. Обновленная. Очищенная. Душа, которая больше не хотела ассоциировать себя с жертвой. Возможно, в этом была проблема. Она не хотела работать с жертвами изнасилований, потому что больше не причисляла себя к ним и не считала себя частью этого странного, негласного братства, скованного болью. Семь лет закованная в бесчувственность, как в камень, она, наконец, делала свои первые шаги, ощущая, как с плеч падает груз. Тяжелый. Давящий. За это она даже была благодарна Бену. Ведь все эти две недели, пускай он и не выходил больше на связь – чему Рей была рада, - в её доме его усилиями появлялись цветы. Каждый день разные, но цветы. Пионы, гиацинты, гортензии, анемоны. Он вносил в её жизнь, не спрашивая разрешения, яркие краски, превращая её холодный дом в Живерни. Это было трогательно. Как будто от того, заиграет она или нет, у него жизнь зависела. Или Бен просто цеплялся за своё упрямство, как корабль, который уносило штормом, цеплялся якорем за дно. Жаль, что то дно, о которое она когда-то разбилась, было покрыто кораллами. Цепляться якорю было особо не за что. Однажды Рей даже едва не позвонила ему. Это было около недели назад. Она, выйдя из душа, внезапно ощутила непреодолимое желание играть Дебюсси. Так и выбивала из Стейнвея Лунный Свет, оставшись в одном полотенце. А тело-то помнило, как его пальцы касались её обнаженной спины. Помнило и аж горело – так хотелось снова ощутить эти касания. О том, что её тело, вопреки голосу разума, хотело ощутить всего Бена – на ней, в ней, - Рей предпочитала не думать. А если и думала, то как о каком-то психическом отклонении. Она не могла хотеть, хотя бы и мимолетом, своего насильника. Она была нормальной. У неё не было стокгольмского синдрома. Милая парочка, которая сидела за столиком перед ней, закончила свой обед. Когда они ушли, таким образом открыв обзор на другую часть ресторана, девушка резко утратила аппетит – за самым дальним столиком сидел Бен, который разговаривал по телефону, не замечая её. Девушка моргнула. Она знала, что эта встреча, если и была подстроена, то только судьбой, которая решила над ней поиздеваться, потому что Рей выбрала этот ресторан случайно и по дороге. Он же, судя по кофе, уже заканчивал обед. Выходит, приехал раньше. Однажды судьба уже играла с ними, случайно сталкивая их. Больше не хотелось. Судьба оказалась той ещё стервой. Рей, которой принесли еду, к ней даже не притронулась. Наблюдала за Беном. Вот он закончил разговор – видимо, не из приятных. Тряхнул головой. Посмотрел в счет. Положил карту. Что-то сказал официантке. Вежливо улыбнулся. Казалось, будто в Бене внутренне ничего не изменилось. Это то, что Рей бы нравилось в нём, если б они были вместе. Заработав кучу денег, Бен на деле не стал другим. Любил простую одежду. Всё ту же машину. Деньги дали ему больше свободы и уверенности, но, кажется, она была тем единственным, на что он их тратил безоглядно, словно, даже не будучи с ней в отношениях, хотел дать то, чего не мог тогда, семь лет назад. Видимо, в ожидании возвращения официантки мужчина закурил. И Рей проняла дрожь. Он делал это так же, как раньше. Затягивался, слегка закидывал голову, закрывал глаза и выдыхал. После этого всегда был её выход – она забиралась к нему на колени и целовала. А он всегда нежно поглаживал её. Иногда, в момент откровения, Рей нехотя признавалась, что курить начала не от отчаяния, а просто вкус сигарет всегда напоминал ей поцелуи с Беном. Таким был её якорь. Девушке едва не стало дурно, когда она увидела, как он, абсолютно рефлекторно дернул рукой. Будто потянулся, чтобы кого-то коснуться, а в следующую секунду, будто опомнившись, сжал пальцы в кулак. От бессилия. Желание прикасаться к ней он пронёс рефлексом через все семь лет. Это осталось в нем, как мышечная память. А ещё она заметила его сбитые, как в юности, костяшки пальцев. Рей вспомнила, что когда перестала играть на фортепиано и пошла на бокс, повинуясь желанию уметь защищаться, била грушу без бинтов. Будто желая кровью выбить из себя желание играть. Чтобы каждый раз, садясь за фортепиано, испытывать дикую боль. Чтобы больше не хотелось двигать руками. Интересно, а с ним что случилось? Вряд ли он делал так же. Скорее всего, где-то подрался. Это он умел. Рей заставила себя опустить глаза в свой тунец. Она же так любила тунец, разве нет. Она же так любила Бена… Девушка сердито фыркнула. Она могла любить его и дальше, превратив эту любовь в простой, леденящий душу факт и при этом запрещая себе чувствовать. Она делала это все эти годы. Принимала эту любовь как тяжкую повинность и ничего с ней не делала. Так что же с ней происходило? Отчего ее тянуло к нему именно сейчас, когда в её жизни всё было нормально, стабильно, хорошо? - Рей? Его голос прозвучал с удивлением. Конечно, выходя, её было сложно не заметить. Нужно было не надевать ярко-желтое платье, так нет, это ж цвет сезона, не удержалась. Цейлонский желтый, цвет будущего. Все по Пантону. Интересно, какого цвета было её отчаяние сейчас? А желание? А непринятие? В какие бы цвета её душу разрисовал этот модный институт цвета? - Привет, Бен, - она подняла голову. Он выглядел спокойным, собранным, расслабленным. Видно, что несколько растерялся от их встречи. Рей захотелось, чтобы он прошел мимо, просто пожелав приятного аппетита. Как случайный знакомый. Мужчина её желаний не оправдал. Присел. Правда, было видно, что на секунду. Как-то странно посмотрел. Он вообще выглядел удивительно умиротворенным, почти счастливым и было в этом что-то неестественно жуткое, потому что счастливым Бен быть не умел. Интересно, что он задумал? Может, просто рехнулся? Или был под кайфом? - Хотел извиниться, - коротко объяснил он. - За что теперь? - За то, что вмешался. Ты извини. Просто хотел помочь. Иногда так сложно знать, что я больше ни при чем и не должен волноваться. Мы же не чужие, вот и… в общем, не волнуйся, больше вмешиваться не буду. Разве, что случайно столкнемся – тогда угощу тебя коктейлем. Не откажешься, правда? Он говорил, а Рей ощущала какой-то дикий, необузданный страх перед каждым его словом. Что-то было не так. С ним. С его глазами. С его словами. Слишком спокоен. Слишком смиренен. Бен таким не был. Кайло таким не был. Девушка даже хотела спросить, в порядке ли он, но не решилась. Это не её дело, в конце-то концов. - Лучше фрешем. Из красных апельсинов, - хмыкнула она, вцепившись в свой стакан, чтобы скрыть дрожь. На секунду в глазах Бена мелькнуло что-то. Какая-то боль. Как апельсиновый фреш мог вызвать судорогу у человека? - У меня аллергия на цитрусовые, - как-то тяжело, словно человек под наркозом, выдавил из себя Бен. А затем, словно повинуясь порыву, нарушил негласное правило и взял Рей за руку, легонько удерживая пальцами за запястье. Девушка от этого простого прикосновения ощутила себя так, будто зависла в воздухе без страховки. Стало так…хорошо, что аж страшно. Дрожи возбуждения она не ощутила. Может, легкую ностальгию. Помнила, как ей хорошо было в этих сильных руках. Как они её нежно обнимали, гладили, дарили удовольствие, жестоко удерживали, когда он… Рей вздрогнула и Бен тут же убрал свою руку. Она так и не поняла, зачем ему было касаться её. Он ей показался человеком, который падал и схватился хоть за какую-то опору. Что ж, когда-то они были как воздушные акробаты в паре. Не удивительно, что кто-то срывался и падал. - А ручки-то дрожат, - внезапно хмыкнул мужчина глядя, как мелко задрожал стакан в её руках. – Осторожней, Рей, потому что несмотря на всё твоё отвращение, которое я вижу в глазах, тело, похоже, тебя предает. Я помню, почему у тебя раньше дрожали руки. Отнюдь не от страха. Рей посмотрела на дрожащую руку. Она тоже… помнила. У неё всегда была дрожь, когда она хотела его. И начиналась эта дрожь именно с пальцев. - Это усталость. Бен сощурился. Перевел взгляд на её вторую руку. И неожиданно широко улыбнулся, увидев, что на двух пальцах у неё пластыри, а на запястье – повязка. - Неужели ты снова играешь? – Он помнил, как она иногда лечила свои переигранные руки именно таким способом – накладывая под повязки успокаивающие мази. – Это так здорово. – В секунду он словно очнулся ото сна. Широко улыбнулся. Да почему же это было так важно? Она же его все равно не простит, даже если бросит всё и станет пианисткой. - Нет, просто ударила руку во время тренировки, - мотнула головой девушка, проявляя несвойственную жестокость. Бен тут же сник, замкнулся. Нахохлился, как голодная, замершая ворона: - Ясно. Может это и к лучшему. Знаешь, я никогда не любил, когда ты играла Бетховена, на самом деле. С возрастом, когда стал чаще слушать пианистов – приходилось – понял, что это был не твой композитор. И эпоха барокко – не твоё. Тебе бы Эйнауди пошёл больше. - Ты так хорошо разбираешься в фортепианной музыке. - Нет. В тебе. Хорошо разбирался. - Бен, ты в норме? – Не выдержала Рей. Вот это «что-то» в нём не давало ей покоя. Он либо лез на рожон, либо страдал. Третьего состояния не было с той минуты, как они встретились снова. А сейчас же он вел себя так, будто у него все было прекрасно, только вот девушка ощущала, что он весь изнутри покрыт кракелюрами. Будто распадался. - А почему я должен быть не в норме? Из-за твоего ухажера? Боишься, что мне крышу сорвет? Какая, на самом деле, разница с кем ты сейчас. Это не меняет того, что ты не со мной. – Кайло снова пожал плечами. – Дважды ж сердце разбить нельзя. Так что наслаждайся своими идеальными отношениями, без страха, что какой-то псих их разрушит. Все эти киношные трюки с украденными невестами – не моя история. Твой дед, наверное, в восторге? Наконец-то кто-то знатный, достойный и с «чистой» биографией. Так что счастья тебе. Нарожаешь ему щеночков с родословной, ты же такая породистая… Бен резко умолк. Рей закрыла глаза. «Сука». Это злое, невысказанное слово зависло между ними. Девушке так и хотелось сказать – ну, давай, договаривай, но она не стала. И Бен не стал. Нахмурился. Все-таки сорвался. Боль, разбивающая его изнутри, на секунду взяла контроль над разумом. - Я… - Да, ты всё сказал, Бен, согласна. А теперь извини, я бы хотела доесть в тишине. Когда Бен ушел, Рей попросила счет. Посмотрела на все такие же дрожащие руки. Мужчина был неправ. Руки, конечно, дрожали из-за его присутствия, но не от желания, хотя оно где-то там тоже билось, едва слышно. Руки дрожали от эмоций. Породистая сука. Вот, значит, какой она была в его глазах. Рей не стала сердиться. В конце концов, сколько бы он не улыбался, она знала, что ему очень больно. Потому что если даже она, сквозь неудольствие, всегда где-то глубоко прятала надежду, что вдруг однажды её боль пройдет и они снова смогут что-то строить, то странно было ожидать, что Бен не надеялся. Что ж, видимо теперь перестал. Она прямо мысленно возблагодарила Грега за то, что он два года был в её жизни, иначе Бен так и продолжал бы надеяться. А так глядишь – и начнет смотреть вперед, не оглядываясь. Главное, чтобы его ищейки не пронюхали, что её последний визит в США тогда, в апреле, был прощальным. Будто она предчувствовала встречу с Беном и готовилась начать всё с чистого листа. Рей встряхнула свою руку, чтобы унять дрожь. Какой бред ей пришёл в голову. Выброшенные листы чистыми не бывают. Их можно было только достать из ящика и попытаться разгладить, чего девушка делать не хотела. Господи, но как же она хотела его поцеловать всё это время. Просто ужас какой-то. • * * * * - Кайло! Каааайло. Кайло, ау, - роскошная девушка с копной пепельных волос наклонилась к сидящему возле бассейна мужчине. Тот с трудом разлепил глаза и моргнул. – Кайло, где у тебя посуда чистая? Как-то неудобно ходить по кухне и открывать все тумбочки, а ты её сюда не принес. - Лиззи, дорогая, спроси у экономки. Понятия не имею, - отмахнулся Кайло, провожая девушку взглядом. – Ох, Траджен, повезло тебе с женой. Был бы ты не таким давним другом, я бы её у тебя увел. - Увел, а как же, - хмыкнул тот, потягивая пиво. Будто никто не знал, что все семь лет Кайло сходил с ума по одной девчонке. Ещё когда-то давно, когда он среди ночи притащил её с собой в гараж – такую богемную и в то же время дерзкую в коротких шортах и белой рубашке – было ясно, что эта история надолго. Все тогда шутили, что Кайло станет первым, кто сунет голову в брачную петлю. А теперь выходило, что он единственный, кто не сунул. Хотя объект любви или одержимости остался тем же. Трагично. - Ладно, пойду помогу Лиззи. Так где тарелки-то? - Я, правда, не знаю, - ухмыльнулся Кайло, потягиваясь. Тарелки они будут искать, а как же. Пара, которая вместе восемь месяцев, а жената всего три, точно в чужом доме займутся не поиском тарелок. Они были в том безумном периоде, когда каждая поверхность воспринимается, как новый вызов, а в его доме таких поверхностей полно. Нетронутых. Он, прикрыв глаза, посмотрел на свой дом, который располагался в одном из элитных пригородов Лондона. Ультрасовременный. Почти весь стеклянный. Острый. Агрессивный даже. Просто как он сам. Кайло гордился тем, что не выбрал какое-то старинное поместье, а остался беспощадно честен к самому себе. Допрыгнув до верха, он не стал изображать из себя «старую» кровь. «Щенок всегда знал своё место», - подумал он, рассматривая всех своих друзей на поляне. Кто-то занимался барбекю, кто-то - столом, где-то носились дети. Он был рад, что собрал всех просто так, просто потому, что давно не виделись. Теперь здесь они создавали красивую картинку красивой жизни, о которой никто не смел мечтать. Красивой, пустой бессмысленной жизни. Красивый дом, в котором не звучал смех. Дом, внутри которого было полно света, который, однако, не доставал до жившего там чудовища. Дом, ждущий когда его разбудят. Мужчина, потерявший на это надежду. Спиленное в саду дерево, как страшная тайна. Разбитые в погребе бутылки, как признание в беспомощности. Кайло закурил. Дом ему было, действительно, очень жаль. Он словно подвел его. Купил, обустроил – больше под вкус Рей, наверное, чем под свой – но тот так и остался необжитым. Мужчина рассмеялся. Надо же, он даже надежд дома оправдать не смог. Точно, что красивая, пустая бессмысленная жизнь. Без семьи, без сердца, без цели. Кому она такая, бессмысленная, нужна? Прав был Палпатин - безродных щенков нужно было топить, когда те ещё были слепыми. Меньше вреда. Все равно они не сумеют обрести себя. - Кайло, дружище, здорово, что ты нас собрал, - Кардо плюхнулся на шезлонг рядом. – Ты как? В норме вообще? - Да, а почему я должен быть не в норме? Ты снова испортил мясо? А… Викрул тебе рассказал, что я в курсе об ухажере Рей. И что тут такого? Немного сердит, что вы все знали, но… но какая разница? Слушай, я, правда, отлично себя чувствую. Просто встреча с Рей выбила меня из колеи. Я же думал, мы никогда и поговорить не сможем, привык жить без неё, а тут все эти страсти… смешно сказать, даже на секунду подумал, что смогу снова завоевать её… - он умолк. Смешно ему не было с этой надежды. - Все прошло, я снова один и наслаждаюсь этим. То было как затмение. Выздоровел. Кардо смотрел на улыбающегося друга и не верил ему. Он не знал, за какой грех так расплачивается Кайло, но точно был уверен, что сейчас тот лжет ему. Глазами, жестами, словами. Он не был в порядке. Сидел здесь, в этом крутом особняке, и как чужой смотрел на них всех. Как будто бездомный, который ночью заглядывал в окна чужих домов и жадно следил за чужим счастьем. Внезапно Кардо понял, что никогда ещё не видел Кайло Рена таким потерянным, хоть тот и пытался улыбаться, будто всё было отлично. Но не успел ничего спросить ещё - друг поднялся и направился к Ушару, чтобы помочь тому с барбекю. Глядя, как он, весь в черном, суетится, Кардо показалось, что он видит призрака, который вот-вот растает. *** Шив Палпатин любил музейную ночь, которую сам и учредил – единственную ночь в году, когда вся элита разных слоев общества собиралась в Лондонской Национальной Галерее. Выключались камеры, открывался алкоголь стоимостью в годовой бюджет небольших стран, выставлялись картины из частных коллекций, деньги на благотворительные цели делались из воздуха. Рушились репутации. Создавались новые подпольные союзы. Ночь, полная надежд и возможностей. Почти сказочная. Только более земная и грязная, потому что Золушка шла на бал за любовью, а здесь все упиралось в борьбу за власть и влияние. Кто больше заплатит, кто покажет картину поинтересней, у кого её украдут до утра… Если девочка, задержавшаяся на балу, потеряла одну только туфельку, то утром из Национальной Галереи можно было выйти голым. В метафорическом смысле. Для этого здесь были покерные столы, под которыми делались нелегальные ставки. И люди, торговавшие чужими секретами. Ночь грехов, взлетов, падений, становлений. Ночь, когда возможно всё. Почти новогодняя. Только среди мая. И без магии. Только за деньги. Шив Палпатин, находящийся здесь, словно на троне, улыбался, наблюдая за всем происходящим. Ходил. Жал руки. Изучал. Прислушивался. Его внучка все время была где-то рядом. То танцевала вальс с премьер-министром Франции. То обсуждала с нынешними собственниками поместья Петрюс прошлогодний урожай Мерло. То о чём-то шепталась с частным детективом – последнее Палпатину не понравилось, зачем ей был детектив? В целом, он мог гордиться Рей - она была самым дорогим украшением вечера, стоившим дороже всех картин, включая даже те, которые сегодня здесь вышли из тайных частных коллекций. Сверкающая. Скромная. Приковывающая взгляды. Улыбающаяся. В тёмно-синем платье в пол и с открытой спиной. Ни капли пошлости. Красивая и холодная, как северное сияние. Без чудовища, которое могло бы выползти и утащить её, что странно. Потому что чудовище тоже было приглашено на бал, но, похоже, предпочло спиваться где-то в темноте. Или снюхиваться. Палпатину было все равно, как там залечивал раны Бен Соло. Напрягся бывший Королевский атторней только раз – когда началось традиционное состязание пианистов. Это была аукционная часть вечера, в которой участие принять мог каждый желающий. Принцип был прост – кто-то играет, публика платит деньги. Такой вот способ потешить тщеславие и заняться благотворительностью. Когда-то Шив Палпатин это придумал для своей Рей. Она всегда играла в конце – хозяйка вечера, как никак. Всегда изящная, милая, трогающая всех своим исполнением и огромными, горящими глазами. После того, как девушка бросила музыку, он всегда искал её в момент, когда начинались соревнования. В первый год Рей ушла. Во второй лишь побледнела. В третий стояла рядом и даже обсуждала что-то. Сегодня же она, вертя в руках бокал-флейту со своим любимым Шатонёф-дю-Пап – игристым для властных и элегантных - смотрела с вежливым любопытством, будто никогда и не играла сама. Даже заплатила сто тысяч за довольно посредственное исполнение Лунное Сияние Деббюси, при этом странно, загадочно улыбаясь. От пианиста в подарок она получила бутоньерку. Это тоже была традиция. Тот, кто играл, обязательно одаривал чем-то своего «спонсора». Часто бутоньерками или невинными поцелуями в щеку не обходилось. Но Рей всегда держала дистанцию. Когда за рояль начали садиться профессиональные пианисты, ставки возросли. Этой ночью самым дорогим оказался Шопен и молодой американский виртуоз. Благодаря одному из меланхоличных этюдов благотворительный фонд Палпатинов пополнился на четыреста тридцать тысяч. Вот вроде и ночь не совсем законная, зато сколько денег пойдет потом на благотворительность. Все хотели сегодня купить себе индульгенцию. Когда пианист встал, к шикарному Фациоли абсолютно спокойно подошла Рей. Ослепительно улыбнувшись деду и отдав тому свой бокал. Села. Спокойно заиграла. Кто-то, кто помнил в ней пианистку, улыбнулся. Кто-то открывал для себя сурового барристера с новой стороны. Но Рей было все равно, она играла, как будто вырывая музыку из самой себя. Для кого-то, кого здесь не было. Для кого-то, кого она уже давно перестала ждать. Палпатин смотрел на внучку, будто впервые её видел за семь лет. Она была так хороша, так вдохновлена. Но ведь она не была все так же влюблена? Это было бы непоправимой катастрофой. И внезапно адвокат увидел, как из тени появилась фигура. Словно охотник, чующий кровь, Кайло Рен пришел на звуки музыки. Как он угадал её исполнение – непонятно. Но вот он аккуратно, извиняясь, протолкнулся в первый ряд. Наплевав на все приличия, он с таким обожанием смотрел в спину его внучки, что было не по себе. Наверное, если б этот монстр мог, он бы, как призрак оперы, утащил её с собой навсегда. А затем он посмотрел на него. В его черных глазах мелькнуло торжество. Он своего добился. Рей снова играла. Но затем Шив Палпатин увидел в его взгляде кое-что ещё и расслабился. А щенок-то, оказывается, больше не был опасен: чудовище не выдержало давления собственного греха и сломалось. Палпатин видел людей с таким взглядом. Обычно они улыбались на публике, а затем тихо вешались в собственных ванных. Это было бы весьма кстати. Когда утихли аплодисменты, начался аукцион. Рей смотрела на деда, тот – на Кайло. Не хотел, чтобы девушка оборачивалась, да она и не стала бы. Пока звучали ставки, фигура в черном молчала. Кайло слушал, продолжая смотреть на обнаженную спину Рей. А когда прозвучала сумма в триста двадцать тысяч от какого-то герцога, он покачал головой. - Пятьсот. – Прозвучало от него с ледяной бескопромиссностью. В одно мгновение он стал выглядеть хмуро. Ему не хотелось, чтобы кто-то здесь стоял и торговался за Рей, потому вмиг поднял ставку на неприлично высокий процент, нарушая правила. Но он-то правил не знал. Значит, вот оно как. Полмиллиона за Эйнауди. Полмиллиона, чтобы выиграть у него на собственном празднике. Полмиллиона. Такова была цена его любви к Рей. В эту минуту, вешая на её голую спину ценник, он, ещё сам не зная, делал ошибку. Потому что его внучка не любила, когда её пытались купить. Одно дело, когда незнакомые люди играются во всесильных, другое – когда тебе назначают, пускай высокую, но цену. Лицо Рей окаменело. Здесь, этой ночью, в сердце владений своего деда, она не ожидала встретить Кайло. Медленно повернулась, но тут же улыбнулась. Её талант заключался не в игре на фортепиано, а умении держать лицо. - Луи Родерер, 2013, - назвала она свой подарок. Что ж, он платил за прошлое полмиллиона, она готова была расплатиться не цветочным браслетом на руке, а шампанским, которое они пили в их первую ночь. Эти суммы и символы были на грани приличия. Они и сами были на грани. Рей замерзала под его горящим взглядом, Кайло тонул под тяжестью её злых глаз. Но вот миг напряжения прошел – его никто и не заметил, кроме Палпатина. Кайло улыбнулся. Кивнул. Ему подходило. А затем растворился в толпе. Рей вернулась к деду, забрала шампанское. Выглядела она задумчиво. - Отправь своего водителя домой. Там, в твоем погребе, у меня есть пара бутылок Луи Родерера этого года. - Рей, позвоню, но сначала… скажи, ты играла для него? Ты же никогда не любила Эйнауди. - Для себя. – Бескомпромиссно заявила девушка, но голос дрогнул. Она всегда играла для него, даже когда они ещё не были знакомы. Сначала – с предчувствием любви, а затем, после знакомства,– за эту самую любовь. Но если бы она сегодня знала, что Кайло будет здесь, то не стала бы даже прикасаться к клавишам и, тем более, выбирать композитора, которого он снисходительно порекомендовал. Он не заслужил её игру, а по факту заплатил за мелодию полмиллиона. - Ты до сих пор его любишь? – Со вздохом недоверия спросил Палпатин, уже зная ответ. Те, у кого были уши, слышали, как она играла. Даже Бен Соло, если бы был не в таком забитом отчаянии, мог бы это понять. Тем лучше, что не понял. Ведь развернулся и ушел он все с тем же взглядом, который был только у обреченных и потерявших всё. Девушка покачала головой. - Дедушка, ничего не изменилось. Я никогда не переставала его любить. И ты знаешь об этом. Я же тебе сказала в ту ночь. Я буду любить его всю свою жизнь. Это не болезнь, чтобы пройти. Такое чувство даже он убить не сумел. Но это не значит, что мы будем вместе. Не волнуйся. - Ты никогда даже не думала простить его? - Думала. Пыталась. Не смогла. Даже ради самой себя не смогла. Понимаешь? Чтобы снова уважать саму себя. Не вышло. - Тем не менее, ты играешь для него, сама того не понимая, а он швыряет немалые деньги на ветер ради этого, - холодно заметил мужчина. - Отыметь меня стоит полмиллиона? – Вскинула бровь Рей, - ты так думаешь? Твоя внучка так недорого стоит? «Твоя мимолетная улыбка стоит полмиллиона. Для него ты не имеешь цены» - Что он тут вообще забыл? Мы стали приглашать всех подряд? Зачем ты его позвал? Что ты задумал, дедушка? - Мне для аукциона автомобилей не хватало чего-то особого, и я узнал, что Бен не прочь продать кое-какое старье. Но то, что для него хлам – отличные деньги для поклонников. Как никак, а он крутой гонщик, потому пришлось позвать. Я не знал, что ты собираешься устраивать перформанс, Рей. Вы могли и не встретиться вообще. Девушка прищурилась. Всё было не так просто. Дело было не в машине, а в Бене. Но зачем он его сюда позвал? - И какую машину дал тебе Бен? – Быстро спросила она. - Мустанг 2012 года – это его первый автомобиль или что-то такое. Сказал, что эта машина ему больше не нужна. - «Сокол» не продаётся, - резко сказала девушка, - не вздумай его продавать. Я заплачу больше, чем тебе могли предложить. Эта машина останется у меня, а лучше бы ты её вообще не брал. - Зачем Бену было продавать «Сокол»? Неужели он таки решил избавиться от прошлого и идти дальше? Но зачем было продавать то единственное, что он любил? Та машина стоила для него очень дорого. У них даже душа была одна на двоих. - Ну, говори. И что он взял взамен машины? Что ты ему пообещал? - Он ничего не попросил взамен. Но, знаю, что интересовался гравюрами Дюрера по «Потерянному Раю» - вроде хотел купить их у частного коллекционера. Они выставлены в дальнем крыле этой ночью. Ну, в том, куда только покупатели ходят. - Потерянный Рай? – Повторила девушка, теряя остатки злости. Она поняла, что он там будет искать. И в ком. Был только один персонаж в пьесе Мильтона, который выпал из неба. И хоть на одну ночь, она готова была затащить его туда обратно, даже если он будет сопротивляться, потому что до Рей, наконец, дошло, чем вся эта история может закончиться. И такого финала она никому не желала. *** Кайло сидел на полу лучшей картинной галереи Британии и смотрел на стену, увешанную гравюрами Дюрера. Он думал, что забраться на вершину мира – это восхищенно махать рукой с балкона Букингемского Дворца, а оказалось – пить 60-летний Maccalan на закрытой вечеринке в сердце Британии. В одиночестве. Без надежд, амбиций. Без сердца. Знал бы – не пытался бы допрыгнуть. Потому что даже сейчас, со своими миллионами, он все так же не вписывался. Потому что не было ради кого. Как и обеспеченные люди, он рассматривал искусство как капиталовложение и имел свою, очень современную коллекцию, состоящую из Шагала, Кандинского, Макке, даже одного, совсем маленького, но ван Гога. Никаких старых мастеров. Никаких полотен два на пять. Только темные, жестокие, агрессивные краски. Его небольшая коллекция, хранящаяся в одном из швейцарских банков, была олицетворением самого Кайло. Если всю свою жизнь и вкусы он как-то невольно подстраивал под Рей, чтобы ей, если она захочет вернуться, было уютно, как дома, то картины были только его. Тёмные, злые, в каком-то смысле даже уродливые. Но это были его отражения. Не Рей. Она была бы музой Моне, потому что сама была как водяная лилия. А он бы отлично подошел, чтобы позировать такому психопату, как Мунк, например. «Крик» точно будто с его души списывали. Однако с Дюрером была иная история. Когда они были вместе, девушка приносила в его жизнь искусство. Не с целью обтесать своего, далекого от всего этого, вора, а просто оно тянулось за ней, как шлейф. Во что-то, как в музыку, Бен пытался вникнуть. Во что-то нет. Но он точно помнил, как Рей читала «Потерянный Рай», и парню ужасно не нравилось это произведение. Бен не мог понять, почему нужно уходить из Рая, если в нём живешь. Шептал Рей, забирая книгу, что для него рай – это она и уж он-то не собирается его терять. Максимум, может попытаться совратить и стащить вниз очередную «независимую и красивую», ведь у неё тоже имя из трёх букв. Через три дня после того случая он узнал, что такое потерянный рай, когда Рей, свернувшись клубочком, рыдала, а на её тонких запястьях проступали синяки от его пальцев. Узнав и вкус греха. Ничего подобного со вкусом яблока. Всё было ложью. Грех имел вкус крови. Крови на обкусанных губах. Он упал со своих небес. Не был изгнан. А сам подошел к краю и упал. Когда лежал в больнице после страшной аварии – совсем один, в чужой для него стране, – читал «Потерянный Рай» и смеялся. Надо же, Люцифер тут был прямо герой эпоса. Спустился с небес на землю, упустил свой рай, ради высшей цели. Неудивительно, что люди тоже стали делать такую глупость. Бежать за высшей целью и терять по дороге рай. Жаль, Мильтон не написал, как же это больно – разбиваться носом о землю, а потом приспосабливаться к жизни без света. Он так и не приспособился, например. Семь лет бродил, как слепой, натыкаясь на все подряд и, продолжая совершать ошибки. Например, молчал. Или не пытался вернуть Рей. А когда, наконец, решился – стало слишком поздно. Кто-то его опередил. Второй раз рушить её счастье было бы просто худшим поступком в его жизни. Хотя ему же не привыкать совершать глупости. Потому Кайло и хотел скупить эти гравюры, неизвестно как всплывшие в эту ночь. Собрать, наконец, паззл собственного греха воедино. Отдать свой «Сокол» и позволить прошлому умереть. Не оставить ничего от прошлого. Только черно-серые гравюры с демонами. Подарить их этой галерее и пускай люди смотрят, как плохо преступления выглядят вблизи. Даже если их рисует гений. Это будут его собственные письма слепых в назидание зрячим. Когда он услышал шаги за спиной, не стал поворачивать голову. Он не думал, что Рей будет его искать, но, определенно, это могла быть только она. Ведь если ищешь дьявола, то в такую ночь он мог быть только в потерянном раю. - Ты мне обещала, что никому не будешь показывать свою спину, - хрипло сказал мужчина, когда шаги стихли. Она пришла сюда. К нему. Не за ним, но какая разница. – Помнишь, когда-то сказала, что… - Помню. А ещё обещала любить тебя вечно, - её голос звучал без уже привычной холодности. Просто… просто звучал. Красивый голос. Хоть на музыку переложи. – Все мы лжем, Бен, не важно – нарочно или случайно. Кайло хмыкнул. Её удивительность была в том, что она не стала с ним спорить, мол «а ты обещал меня не обижать», а как бы только усугубила собственную вину, которой на самом деле не было. Её ложь – невинная, невольная – оказалась лишь следствием. Ответом на боль. Мужчина повернул голову. Рей стояла, держа в руках бутылку с шампанским. Такая красивая. Вся спрятанная под лазурный шелк спереди, как одна из роскошных девушек Климта, и с обнаженной спиной сзади, как языческая Венера. Как она умела совмещать в себе соблазн, сдержанность и жажду, Кайло не понял до сих пор. - Мне не нужно твое шампанское, - внезапно сказал Кайло, поняв, что это даже неприлично так долго и так пристально смотреть. Он знал, что человеческий мозг был устроен таким образом, что даже шедевр, висящий перед глазами, спустя пару дней становился лишь частью интерьера. Так что было не так с его мозгом? Отчего, каждый раз, когда он смотрел на Рей, никак не мог насмотреться? Привыкнуть к её красоте. - Тогда что? – Спросила девушка, вместо того, чтобы развернуться и уйти. Кайло, не подымаясь, протянул к ней руку. Рей вскинула бровь. Он всегда так делал, когда хотел поцеловать её в прошлом. Протягивал руку, будто приманивал кошку. Девушка застыла. Она знала его семь лет. И никогда он ничего у неё не просил. Ни денег. Ни помощи. Ни даже приготовить завтрак. Он все делал сам. И вдруг – эта немая просьба. С каменным лицом и беспросветной тоской в глазах. Знал ведь, что так нельзя, что эта просьба была слишком личной, но, тем не менее, протянул руку. И улыбнулся. Как-то виновато. Словно тогда, когда пытался её ограбить. Он и сейчас пытался. Рей хотелось уйти, но этот миг был сильнее неё самой. Она медленно, будто сама себе не веря, сбросила туфли, чтобы удобней было присесть. Сама подошла. Сама опустилась на колени, чтобы они были на одном уровне. Сама чуть вытянула шею. Рей не знала, почему она, всегда логичная, так поступает. Так хотело её тело, не она. Так хотел Бен. Видимо, делать то, что он хочет, осталось плохой привычкой, которую не всегда можно было подавить. Мужчина улыбнулся и провел подушечкой большого пальца по выразительной скуле Рей. Та затаила дыхание. Словно к ней впервые кто-то прикасался. Та их история испепелила её, словно она подошла слишком близко к вулкану. Будто он был Везувием, а она – Помпеями. Ничто не предвещало беды, и в один прекрасный день адское пламя проснулось, чтобы сжечь все. Без жалости. А сейчас его полное нежности касание словно тот пепел с неё сдувало. Слой за слоем. В поисках души, которая там жила… и ждала. Рей думала, что Кайло, который сидел так расслабленно, вмиг рванет к ней с ловкостью хищника, но тот лишь погладил её теплой ладонью по щеке и быстро одернул руку. Словно обжегшись. Или вспомнив, что этого нельзя было просить. - Здорово, - тихо сказал он, отодвигаясь. Чтобы между ними, наконец, появился воздух. Рей увидела, что глаза его вспыхнули. Но не триумфом или голодом. Нет, просто зажглись, ожили. Будто прикоснуться к ней вот так – без чувства вины и без того, чтобы она вздрогнула, – было всем, что ему нужно. – Нет, Рей, я не пытался сегодня купить прощение, - неожиданно сказал он, потому что знал, почему девушка пришла к нему. Что её тревожило. - А что ты пытался сделать? Заплатить за все пропущенные тобой концерты? - Она все же протянула ему бутылку. – Я не за рулем, - поймав подозрительный взгляд Кайло, поспешила сообщить она. Тот кивнул и стал ловко сдирать фольгу вместе с кольереткой, на которой был указан год. Будто если вычеркнуть его из жизни, то вдруг все вернется на круги своя. - Прекрати улыбаться, я серьезно спрашиваю. - А все-таки ты играла для меня, Рей, - рассмеялся мужчина, медленно снимая мюзле и доставая ключи от машины. Глаза девушки округлились. Как он собирался снимать эту пробку с помощью ключа? Конечно, она была несколько нестандартная и просто рукой не выкрутишь, но такой радикализм зачем? - Я всегда играла только для тебя, Бен, - пожала плечами девушка. – Я не ждала, что ты сюда попадешь, но это справедливо. Все же это ты заставил меня снова играть. – Она милосердно промолчала о том, что он же отбил у неё желание играть вовсе. – Не думала, что это случится. Но хоть все те цветы, которые ты присылал, не пропали зря. Они вдохновляли меня. Спасибо. Но всё же. Расскажи, что ты задумал. – Она старалась не смотреть, как Кайло раскурочивает дорогую пробку ключами. Оставалось надеяться, что пробка сейчас не вылетит из-за давления и со скоростью 40 километров в час не выбьет глаз Люциферу на одной из гравюр. Это было бы слишком. – Ты никогда не выбрал бы деньги, как способ самоутвердиться. Или утвердить меня, мол, смотрите, эта пианистка лучше всех. Или «о, это моя собственность, я её купил». Если ты заплатил эту сумму – в ней есть смысл. Какой? - Полмиллиона – это твой стандартный гонорар за любое дело об изнасиловании. Я интересовался. Взял сумму, сколько ты берешь за один час, и помножил на количество часов. Всегда выходит как-то так, - спокойно ответил мужчина, наконец, вытолкав пробку. Та, повинуясь силе его рук, не выскочила, а выскользнула. Шампанское будто издало тихий вздох. Протянул бутылку Рей и та, услышав, что он сказал, ощутила желание выпить всё за один раз. – Когда ты… я…черт возьми, когда… - Рей впервые видела, чтобы ему было тяжело что-то сказать. Кайло нахмурился. Отпил из своей бутылки виски. – Когда я тебя изнасиловал, не было у тебя адвоката, хотя у твоих ног была целая империя. Потому что дела не было. Ты не подала на меня заявление. Это такая ирония – то, чем ты сейчас занимаешься. Будто пытаешься дать тем, другим девочкам защиту, которой сама себя лишила. Дальше говорить он не смог. Сцепил зубы. Втянул воздух через нос. Впервые сам сказал вслух, что он сделал. Хотя в глаза посмотреть – не хватило мужества. Рей отпила свое шампанское. Тоже из бутылки. Какая они примечательная парочка. Сидят перед шедеврами Дюрера и пьют элитный алкоголь, как шпана из подворотни пьет пиво, обсуждая вежливым тоном, какая она молодец, что не заявила на своего насильника. Которому до этого сотни раз отдавалась сама. Парочка безумцев. - И что? Решил, что заплатив мне гонорар, ты сделаешь…. что? – Не поняла его логики Рей. – Или хочешь, чтобы за эти деньги я стала адвокатом для тебя? Защитила тебя? Может, ещё и простила? - Я хочу, чтобы ты простила себя, - совсем тихо и хрипло сказал Кайло. – Неужели ты не понимаешь, что не была виновата ни минуты. Так прости ты уже себя за то, что полюбила монстра. За то, что сама ему отдавалась. За то, что впустила его в свою жизнь. Рей, ты была… неповторимой в каждом нашем моменте. Это я сплоховал. – Он ухмыльнулся. – Причём, с первой встречи. - Ты не был монстром, Бен, - покачала головой девушка. Да, у него были приступы гнева. Или ярости. Она знала, что бывают моменты, когда его перемыкает. Когда он выключается и не соображает, поддаётся эмоциям или желаниям. Впервые она увидела это тогда, в ночь безумного секса на капоте, когда у Бена напрочь снесло крышу. Но пока ей было хорошо, она не задумывалась. Так же бездумно поплатилась. Ну как ей было простить себя после такого? - Значит, им меня сделала твоя любовь? – Зло полюбопытствовал Кайло, снова поворачивая голову. Увидел, что Рей внимательно, напряженно изучает его лицо. – Знаешь, почему я оставил этот шрам? Ведь его со временем можно было исправить. Изменить. Но я хотел, чтобы люди видели меня таким, каков я на самом деле. Чтобы никто, включая меня самого, не заблуждался на мой счет. Рей моргнула. Вот, значит, как он решил. Оставил клеймо, как символ раскаяния. Спрятался за ним. Нашёл оправдание одиночеству. - Как ты вообще можешь приходить сюда и сидеть рядом со мной? Ещё и спину свою обнаженную показывать не боишься? Я же в неё сначала загнал стекло, будто проверяя твою реакцию, а затем воткнул туда нож, когда предал тебя. Так почему ты здесь? - Потому что я скучаю, Бен, - с ошеломляющей простотой сказала Рей, будто бросая в его спокойствие камень и проверяя, из чего эта стена, которой он оградился от всех, выстроена – из кирпича или стекла? - Ты всегда умела ставить меня на колени своей правдой. - Но ты таки отымел меня за это. – Горько улыбнулась Рей, но со странной легкостью. Да какая разница за что. Порой ей даже казалось, что какая разница, что он с ней сделал. Главное, что последствия они не могли преодолеть. - Стоя на этих самых коленях. В прямом смысле. - А ты, вот, кажется, не против, чтобы это случилось ещё раз. – Огрызнулся Кайло, пряча за злостью свою растерянность, так как чётко видел, как она смотрит на него сейчас. Зрачки расширены. На шее учащенно бьется пульс. В одну секунду девушка вся стала воплощением желания. И его. И собственного. Или лишь темнота музея играла злую шутку? Она совершенно точно знала, зачем пришла сюда. Зачем опустилась рядом. Зачем пила – как когда-то тогда. Всё было банально и удивительно – Рей пришла сюда сейчас, потому что хотела. Не могла дать прощения, но готова была дать свое тело, потому что оно её предавало все сильнее и сильнее. Рвалось к нему. Ещё тогда, когда в том модном ресторане её пальцы начали дрожать от его прикосновения. Её тело всегда хотело к нему. Да, он был удачливым насильником, ведь спустя семь лет жертва пришла и глазами попросила ещё. Мужчина наклонился, словно что-то проверяя. Потянулся к ней. Все так же медленно. Будто давая ей время уйти, но нет, она все так же сидела перед ним. Не видение. Не бред. Настоящая. Живая. Первое, что ощутил Кайло, закрыв глаза, это её руки, которые обняли его за шею, а только потом губы. Теплые. Терпкие. Страстные. Губы, которые раскрылись в поисках его поцелуя. Как же он мог забыть насколько это было прекрасно. В одну секунду смешалось все. Их жадный поцелуй, их объятия, их общий выдох. Слишком быстро. Очень страстно. Опасно. Но ведь кто-то должен был опомниться. Так было нельзя. Они не дети больше. И не пара. Они не могут сдуру заняться сексом в музее. Раньше могли бы, но сейчас – нет. Кайло отстранился первым. Его глаза пылали, губы хотели ещё, но частичку разума ему удалось взять под контроль. - Рей. Тебе пора. Уходи. Он быстро поднялся. Ощущал, как весь горит. А она сидела, все ещё ошарашенная, и смотрела снизу вверх. Проклятие, если она не уйдет, всё повторится. Он снова может обидеть её. Больше все эти круги ада он не сможет проходить. Неужели Рей этого не понимала? Он больше не хотел ни ада, ни рая. Ни снаружи, ни в душе. - Послушай. Я очень пьян. А ты очень красивая. Я очень плохо себя контролирую, - словно давая ей шанс, говорил Кайло, делая акцент на слова «очень». Протянул руку, помогая ей подняться, и едва заставил себя отпустить ладонь, когда Рей встала. - Я тоже плохо себя контролирую, - прижимаясь к нему, выдохнула она. И, действительно, трезвой она в эту секунду не была, только вот от чего пьянела – от шампанского или от него? – К чему это всё сейчас, Бен? Идеальный пьяный момент для… ты же хочешь меня, зачем отпираться? – Она улыбнулась, потому как, прижимаясь к нему, ощущала насколько сильно он ее хотел. - Не играй со мной, Рей. – Предупредил Кайло. Зачем ей было это нужно? Ничего не значащий секс? Она покачала головой и неспешно, будто впереди вечность, расстегнула верхнюю пуговицу на его рубашке. Затем ещё одну. И ещё. Бен не шевелился. А она дернула его за воротник и потянула на себя. - Тоже…хочу…тебя… - выдохнула она. Это было так сладко. Ещё час назад он и мечтать не мог, чтобы к ней прикоснуться, а сейчас девушка сама сгорала под его поцелуями. Как мотылек. Слишком близко к огню. На грани с огнем. Они целовались, желание разгоралось и оба знали, к какому безумному финалу их это приведет. Но плевать. Руки Бена скользили уже требовательней, вспоминая. Из-за того, что верх платья облегал её грудь и талию, как вторая кожа, он протестующе зарычал. Его руки хотели на её кожу. Туда. Ближе к сердцу. - Ты все ещё можешь уйти, - напомнил Бен, когда Рей лихорадочно стала выдергивать его рубашку из брюк, затем быстро и ловко расстегивать ремень. Годы работы с отмычками явно пошли ей на пользу. - Ты тоже. Она расстегивала на нём штаны, а он, как истукан, продолжал смотреть на неё, ища сомнения. Но его не было. Как не было и любви. Просто похоть. Просто желание. Просто они взрослые и могло быть и так. Так ведь даже лучше. Никто никому не будет должен. Она его не простила, значит, потом он не будет виновен. Значит потом, утром, когда девушка узнает, что он натворил, ей не будет больно. А ему сейчас будет хорошо. Так зачем сомневаться? Каждый имел право на свой кусочек неба. Или осколок. В какой-то момент Рей отвернулась. Развернулась спиной, будто предлагая взять всю себя именно так. С голой спиной, которая так сильно восхищала Кайло. Она хотела его, но не хотела видеть его лицо? Хотела секса, но так, чтобы не видеть, кто с ней? Просто шла на поводу у своего тела? - Нет, - внезапно зло прорычал Кайло, разворачивая её. Прижал к стенке. Немного даже болезненно. Рей ахнула – старинный мрамор неприятно холодил. – Нет, только лицом к лицу, - она должна была точно знать, кто с ней. Не закрывая глаз. Не представляя того, другого. Раз Рей решила отдать себя ему именно сейчас, будто предчувствуя неладное, она должна была быть только с ним. Только его! Было горько. Когда-то она любила именно так. Глаза в глаза, стоя, по-безумному. И потом жаловалась, что у неё немеют пальцы на ногах от того, что он такой высокий. Рей не стала возражать, позволяя зажать себя у стены. Ощущала, как умело пальцы Бена, который, наконец, очнулся, задирают подол её платья. Видимо, привык иметь дело с шикарными нарядами. Плевать. Сейчас плевать. Сейчас он был её. И его пальцы, скользящие по её чулкам, подбираясь все выше и выше, касались её и чихать было на то, где они ещё были. Они спешили как два человека вне закона. Спешили совершить свое преступление против самих себя. Или преступлением было бежать в разные стороны, убеждая себя, что они больше не любят друг друга? Рей хотела, повинуясь привычке, привстать на кончики пальцев, но Бен покачал головой, и она послушно развела бедра, позволяя ему себя подхватить. Обнимая его таким образом и руками и ногами, Рей вдруг вспомнила его злые слова в машине под Скотленд-Ярдом. «Сама-то тоже охотно раздвигала передо мной ноги». И, похоже, не стала умнее, если продолжала это делать, замерев в жадном ожидании, когда же он перестанет возиться с собственными брюками и скорее уже возьмет её. Когда он вошел в неё, они оба замерли. Семь лет, проклятие, целых семь лет они жили этим моментом. Когда снова встретятся так. Лицом к лицу, глаза в глаза, губы к губам, тело к телу. Когда он, наконец, войдет в неё снова, наполнит, соединит их разбитые души. Рей невольно поморщилась. Отвыкла от него. Она всегда меньше, хрупче против его силы. Кайло зло сощурился. Да жизнь просто смеялась над ним, когда девушка сжалась от боли. Это тело ему больше не принадлежало, хоть и так сильно желало его - он это ощутил, когда стаскивал с неё мокрое белье. Но оно его забыло. Вот так бывает. Мужчина сжал её ногу, которой она прижималась к нему, чтобы сильнее впустить его в себя. Ей было всего на миг больно физически и это уничтожало. Да может ли у них быть что-то ещё, кроме проклятой боли? - Прости... - Ничего. Бен. Ну же. Он двинулся резко. У них не было времени на любовь, на ласки, на привыкание. Даже поцелуи они воровали у этих нескольких минут. Им нужно было только безумие. - Бен, - тихо простонала Рей, невольно впиваясь ногтями в его шею, за которую и держалась, и обнимала его, - нежнее… ты же можешь… - и хотя её тело хотело именно так – жестко и быстро, девушка не могла позволить Кайло отыметь её, как в ту ночь. Она не знала, что будет завтра и наступит ли оно для них, но сегодня ему придется играть хоть по минимальным правилам. «Бен, я люблю тебя» «Ты никогда ничего не стоила для меня, чувствуешь это?» Она все время шептала его имя, будто пытаясь стереть с головы его жутковатые слова той ночи. Бен не слышал зова прошлого, он проникал в Рей и у него мурашки по коже шли, когда она разрывала тишину звуками его имени. Он почти забыл, как оно звучит. Он почти забыл, как это – когда ты любим. Пускай на минуту, пускай это больше было похоже на кражу, чем на акт любви. Но все же любим. Любим женщиной, которую боготворишь. Которую обожаешь. Которую обидел. Которую предал. «Просто маленькая богатая шлюшка, которой было так приятно манипулировать». В которой ему было сейчас так хорошо. Которая пахнет пионами. Которая дарит себя. Это было как последнее желание, случайно сбывшееся перед казнью. Она всегда была его последним желанием. Даже когда не хотелось жить дальше. Она была словно искусственное дыхание для тонущего. Бен уткнулся лбом в стену, Рей - в его плечо. Так было удобней. Когда он находился в ней, они всегда были как-то устойчивей. Они занимались любовью – спонтанно, безумно, упоенно, а со всех средневековых гравюр на них смотрели грешники, которые заранее знали – это ничего не изменит, они больше не обретут свой рай. Даже сейчас, когда им было так восхитительно хорошо вместе. Ведь даже сейчас, словно боясь того, что они делают, они оба закрывали глаза. От страха, от стыда, от удовольствия. В какой-то момент Бен отстранился, не прекращая движения. Девушка подумала, что вот сейчас, так невовремя, он решил что-то ей сказать, однако нет. Бен молчал всё время, пока они предавались безумию – видимо, наговорился в тот, последний раз. Или пытался не нарушить их единения. Открыв глаза, Рей увидела, что он смотрит на неё со смесью тоски и надежды. Словно чего-то ожидая. Чуда. Не много, не мало. - Да хоть солги ты, но скажи, - вырвалось у него. Он так хотел это услышать. Пускай это будет неправда. Пускай последний раз. Но пускай скажет. Пускай притворится. Пусть наполнит этот отчаянный секс каким-то смыслом. Если он не может заслужить её прощения, то хоть ложь-то получить имеет право? - Навеки – твоя, - прошептала Рей. И пускай этому "навеки" осталось длиться не так уж и долго, Бен блаженно прищурился и поцеловал её в висок. Это была первая нежность за время этого неправильного секса. Впервые он благодарил кого-то за обман. Его девочка так красиво научилась лгать. Так правдоподобно. Ясно, почему ложь не была грехом. Она дарила надежду. Он ощущал, как Рей пробивает дрожь в его руках. И вместо того, чтобы ускориться, Кайло задвигался в ней медленней, расстягивая вдруг весь этот момент, когда они оба были на грани оргазма, которого оба так хотели, а он, нарочно, его вдруг стал отдалять. Ради возможности ещё немного побыть в ней. Ощущать эту ни с чем не сравнимую пульсацию. - Нет, нет, нет, даже не вздумай, - простонала Рей, понимая, что он просто растягивает удовольствие, но поделать ничего не могла. Это зажатое положение между ним и стеной никак не позволяло ей особо двигаться и все зависело только от толчков Бена. - Не говори мне "нет", - вздрогнул мужчина и впервые в его голосе прорезалась вся та боль, что он прятал. Умом Бен понимал, что Рей его не отталкивает, что её "нет" звучит в другом контексте, но когда они были так близко, в момент секса ему не хотелось слышать проклятое "нет", которое мгновенно вернуло их туда, где всё закончилось. Девушка едва не застонала от досады, покуда поняла, что он начал уже считать. Один раз "нет", два раза "нет", три раза "нет". Только не сейчас, им нельзя в прошлое. - Так возьми и выбей из меня это "да", - ей хотелось дать пощечину, но вместо этого она лишь нашла его губы и прикусила их. И выдержка, желание продержаться дольше, подвела, сгорела. Он двинул бедрами, слегка приподнимая Рей руками. А затем опуская. И постепенно наращивая темп, забываясь в страсти. Она и забыла, каким он мог быть восхитительным, когда не удерживал её голову в подушке и не насиловал. Девушка закончила первая, выдохнув то самое, долгожданное "да". Ему как-то почти всегда удавалось улавливать этот момент и удерживать себя на грани. Бену никогда не было все равно, как ей было с ним, он не был эгоистичным козлом, которого интересовало собственное удовольствие. Практически, никогда. И пока Рей, тяжело дыша, поглаживала его по волосам, Кайло, что-то прохрипев, кончил. Девушка замерла. Она не ожидала, что сейчас, в этой галерее, он сделает это в неё. О чём он думал, она же уже с месяц ничего не принимала! Хотя, судя по тому, как он дышал, словно загнанный зверь, ни о чем Бен не думал. Да хрен с ним, разберутся. Точнее, разберется. Она не маленькая. Рей думала, он её отпустит, но Бен обнимал её, продолжал прижиматься губами к виску. Делал жадные вдохи носом, втягивая в себя весь её запах. Он был странно притихшим, словно она его ранила. Что ж, секс может ранить - она это знала лучше многих. - Бен? - Ещё минутку, - пообещал он, крепче сжимая её талию.Неужели ей так хотелось, чтобы он быстрее отпустил? Он бы мог стоять так вечно, лишь бы слышать, как сильно и быстро её сердце. – Я знаю, что после такого люди обычно говорят, что это была ошибка и расходятся, неловко расправляя одежду. Но, не поверишь, я впервые дышал за семь лет. «И аж целых десять минут не ощущал себя ублюдком, Рей. Знаешь, как это здорово?». Он медленно отстранился. И в полном молчании они приводили себя в порядок – кто штаны надевал, кто юбку поправлял. Это было странно – тела, наполненные легкостью и души, аж воющие от тяжести. Секс никогда не был лекарством. Особенно, секс двух разбитых людей. - Бен… - Ничего не говори, ладно? – Он будто знал, что Рей скажет. – Я люблю тебя, Рей. Ты всегда тянула меня к свету. Спасибо. За всё, что было тогда, потому что в тот год я был неприлично счастлив. Помнишь, я смеялся и говорил, когда ты читала Мильтона, что, если бы попал в рай, то точно не стал бы из него убегать? Я такой дурак тогда был – не понимал, что уже год в том раю и жил. – Кайло подошел, и Рей увидела, что его глаза всё так же сияют спокойствием. Погладил её по щеке. - И за сейчас спасибо. Так приятно… приятно быть свободным, - он наклонился и украл у неё поцелуй, по-хулигански улыбаясь. - Навеки - твой, маленькая, - как-то очень по-особому выговорил Бен, будто в первый раз такое сказал, будто желая, чтобы эти слова отпечатались у неё в голове, а затем ушел, исчезнув в той тьме, из которой и вышел. Это было милосердно с его стороны - уйти вот так - быстро и без лишних бесед. Все равно их слова ничего не меняли, а затягивать неловкость не хотелось никому. Они не были парой, которая, хихикая, могла б обсуждать это безумие. Они вообще не понятно кем были. Никем. Они были никем. Как вместе, так и порознь. Девушка, минуту назад стоящая на ногах, тихо сползла по стенке – ноги по-прежнему дрожали. В её глазах стояли слезы, которые, к счастью, он не увидел, иначе бы решил, что снова всё было плохо. На самом деле, всё было хуже, чем плохо. Всё было просто ужасно. Этот запах, эти поцелуи, это чувство, когда он в ней. Это было полное фиаско понимать, что лишь с ним может быть так восхитительно. И в то же время больно до ужаса. Рей, закрыв глаза ладонями, ощущала себя такой грязной. Но не потому, что они занимались любовью, Бен в неё кончил и она вся была в нём, а потому, что солгала. Ей показалось, что этим она сделала что-то ужасно непоправимое. Или за то, что недоговорила до конца, раз начала. Что не сказала главного. Но, похоже, ему и этого было достаточно, ведь Бен ушел таким умиротворенным, словно секс залатал трещины. Будто ей удалось сдвинуть его с края в нужную сторону. Хоть о чем-то не стоило беспокоиться. А то она ж такого себе в голове придумала. Хорошо, что ошиблась. Бен тем временем улыбался. Пока выходил. Пока прощался. Пока садился в машину. Улыбался, пока неспешно ехал сквозь темноту домой. Его глаза сияли. Ему было хорошо. По-настоящему хорошо. Он был с Рей. Недолго. Но был. И это было всё восхитительно. Конечно, он был достаточно умен, чтобы ощущать, что не любим ею на самом деле, но эти десять минут вознесли его истерзанную душу так высоко, что даже стало страшно падать. Приближаясь к опасному повороту, Кайло посмотрел в зеркало заднего вида. Машин не было. Что ж, сегодня, со вкусом поцелуя Рей на губах,который ничего и не значил для неё, он был готов дойти до конца и поставить свою точку. Не переставая улыбаться, он резко нажал на газ и повернул руль влево, а не вправо. Машина, которая так и не заменила ему «Сокола», завизжала и её сильно повело в сторону. Бен, который, как отличный гонщик, знал, как можно раскрутить Мустанг обратно, только сильнее нажал на газ. И упрямо выкручивал руль в противоположную от правильной сторону. В секунду от удара, когда Форд, отчаянно цепляясь колёсами за асфальт, пытался остановиться, словно живой, Бен перестал, наконец, улыбаться, снимая маску, что носил последнее время. Он так устал, так устал. И так запутался в этой беспросветной тоске и жизни без малейшего смысла. Удар был быстрым и сокрушительным. И это совсем не больно. А даже хорошо. И правильно. Хороший гонщик должен был знать всё, даже как правильно разбивать свою машину. Вот да, это было оно. Счастливый конец для одинокого чудовища. То, на что он заслужил. Полный покой. Наконец-то, полный, мать его, покой. *** Дорогие читатели. Хм. Чувствую, что немного должна объясниться. Нет, Рей не шлюха, которая залезла на Кайло, потому что снова начала играть. Проблемы остались. Боль осталась. Но она достаточно умная, чтобы понять, ощутить, что он забрался на грань и решила подтолкнуть его в сторону света. Может, она и себя пыталась вытолкать из темноты. Нет, Кайло не псих. Ему не нужно к психиатру, как кто-то советовал - может, это просто я его неправильно раскрываю. Он не маньяк, не безумец, не умалишенный. Цель глав о современности показать боль сильного человека. Боль, которая не утихает и медленно, потихоньку загоняет человека в полный мрак, из которого он видит только один выход. И все эти главы мы видели, что он сам к этому идет. Теряет иллюзии. Рей. Себя, в конце концов. И знаем, что у него с юности срывало крышу. Сорвало и в конце. Но, повторюсь, нет, я не считаю его психом. Или слабым. Я считаю, что боль убивает всех. Ещё хочу сказать, что уходим с бетой на каникулы. Непродолжительные, но дней до пяти точно. Эта гонка длиною в 100 с плюсиком страниц за две недели очень хороша, но... немного устали мы. Нужно попить вина в тишине, поесть клубники, почитать светлые книги. Думаю, вы понимаете:) Мы и эту-то главу были не уверены, что сможем закончить) Встретимся уже после дня Джедая. Или на день Джедая. Где-то там, в общем. Если что, 4 мая Дисней Плюс будет транслировать все девять частей Саги. Сила прибудет с вами... всегда.