Дура

      Твой сад наполнен терпким, навязчивым ароматом лилий. Этот запах проникает мне в горло ядовитой дымкой, вызывая приступ отвращения. Точно также пахло от твоих волос, Эмма, когда я, словно обезумевший, жестко трахал тебя на столе в своем кабинете. Эти лилии совсем как ты — яркие, дрянные и вульгарные до тошноты. Чем ближе подхожу к дому, тем громче звуки попсовой песни, которую вторую неделю подряд крутят по радио. Какая же ты глупая, Эмма. И слушаешь откровенное дерьмо. Что ты делаешь под эти звуки? Кривляешься перед зеркалом, держа в тонких пальцах бокал крепкого вина? Или извиваешься в танце полуголая? А может и вовсе, танцуешь на члене того громилы, что неотступно следует за тобой по пятам? При мыслях о том, как огромные ладони цепляют твои рыжие пряди волос, бесцеремонно лапают грудь и хватают бедра, чтобы насадить на член — я злюсь, хочу вырвать свой мозг из черепной коробки вместе с этими мерзкими мыслями. В этом есть твоя вина, Эмма. Ты — самая настоящая дрянь, вызывающая и яркая. До сих пор не понимаю, как такая дура, как ты, может собирать возле себя столько мужчин? Я помню этих кретинов, облепивших тебя, будто мухи. Черствый Тарино, тесно связанный с наркоторговлей — тает около тебя и превращается в ревнивого самодура. А тот итальяшка, который исследовал руками твое тело под самым тупым предлогом — снять мерки для платьев. Твой перекачанный телохранитель, чье лицо не отяжелено ни каплей интеллекта… Все они хотят раздеть, облапать, облизать тебя. Хочу и я. Обглодать до косточек, спрятать от жадных глаз, грязных рук. Больше всего, Эмма, я ненавижу фильмы с твоим участием. Ненавижу смотреть как тебя лапают — по-настоящему, оставляя на коже следы пошлых касаний, а ты улыбаешься. Улыбка твоя манящая, как у прожженной шлюхи, тебе бы сниматься в порно, Эмма. Дверь открывает тот самый громила, грозно глядит.  — Тебе чего надо?  — Чтобы ты убрался и поскорее, — я тоже не отличаюсь мягким характером. Но ты в курсе.  — Это ты сейчас…  — Крис, кто там? — ты появляешься из глубины дома, вопреки моим ожиданиям, не полуголая, а облаченная в светло-розовый костюм, в котором напоминаешь школьницу. Без тонны макияжа, с беспорядочными рыжими кудрями ты совсем ангелочек, Эмма. Когда ты смотришь на меня, в голубых глазах мелькает легкий испуг. Всегда.  — Джефф? Что-то случилось?  — Нам нужно поговорить. Наедине.  — Эмма, давай я… Ты не даешь договорить громиле, легким движением руки обрывая на слове.  — Все в порядке, Крис. Думаю, сегодня ты больше не понадобишься. Твой охранник хмурит брови, когда замечает мою ехидную насмешку. Он не желает оставлять нас вдвоем, будто знает, что я уже трахал тебя, и трахну вновь. Обещаю, Эмма, сразу, при удобном случае. Когда этот безмозглый покидает нас, ты удаляешься в глубь дома. Я иду следом, краем глаза отмечая разбросанные вещи: миниатюрный хаос из кружевных чулок, надкусанного яблока и полуоткрытой книги, брошенной около мягкого дивана с множеством подушек. Я не удивлен, дорогая. Сложно представить тебя с шваброй и тряпками. А вот представить уборщика из клининговой компании, наводящего порядок в доме и параллельно отыскивающего твои маленькие трусики, прижимающего их к лицу — легко. В этих больных фантазиях у него мое лицо. Ты усаживаешься на диван, поджимаешь под себя ноги, скрещиваешь руки на груди. Ждешь. Тяну время — милая, играть на твоих нервах истинное наслаждение, я поднимаю брошенную книгу и вглядываюсь в обложку. Пятьдесят оттенков? Эмма, ты все-таки дура. Бросаю на тебя насмешливый взгляд, а ты отчаянно краснеешь. Мне нравится то, что ты не разучилась смущаться.  — О чем ты хотел поговорить? Я не хочу говорить вообще. Хочу раздеть, освободить от этого кокона невинности, обнажить твою блядскую суть.  — Того кретина, что охотился на тебя, отправили в лечебницу. Он псих. Ты не удосужилась присутствовать на заседании суда, но я решил, что это может быть для тебя интересно.  — В лечебницу? Он же чуть не убил меня! Ты настолько злишься, что забываешь главное — меня тоже стоит опасаться. Даже не столько за то, что принуждаю тебя к сотрудничеству, сколько за то, что тоже мечтаю сделать с тобой что-нибудь противозаконное. Похитить, запереть в укромном месте. Где никто не найдет. Только я смогу смотреть и трогать тебя.  — Наказание определяет суд, Эмма. Кстати, если уж мы заговорили о наказаниях… Скоро у Вуда намечается вечеринка, где ожидается крупная поставка наркотиков. Ты должна будешь попросить у Вуда веселящую субстанцию.  — Джефф, это невозможно! После того как сорвались съемки, Вуд даже видеть меня не хочет. Я даже приглашения на вечеринку не получила.  — Получи.  — Как?  — Сама придумай. Не сомневаюсь, что своим чудесным ротиком ты сможешь выпросить прощение Вуда, — я и сам не знаю, зачем говорю то, от чего мне тошно. А картинка того, как ты вымаливаешь прощение с членом во рту столь быстро предстала перед глазами, что рычащая ярость мгновенно заполнила собой сознание, вытесняя нормальные мысли. Тебя оскорбляет это настолько, что исчезает весь страх окончательно.  — Нет, Джефф! Я не буду этого делать. Я вообще больше не буду тебе помогать. Ты меня достал. Уходи. Ты поднимаешься со своего места и направляешь к выходу, думаешь, что я пойду следом и тихо уйду. Дура ты, Эмма. Я ловлю тебя, грубо схватив за локоть, и тяну к себе. В голубых глазах вновь зарождается страх. Ты похожа на загнанного зверька, мне даже смешно. Эмма, самое страшное, что я могу тебе сделать — оттрахаю так, что ноги не сдвинешь. Но ты всегда смотришь так, будто я убить тебя собрался.  — Не трогай меня! Отпусти! Я больше ничего не буду делать! Отпусти! Тебя трясет, в глазах блестят слезы. Еще чуть-чуть и захнычешь.  — Прекрати, — мой голос спокоен и холоден, — ты же знаешь, что я ненавижу твои истерики. Но ты не можешь успокоиться. Ты вообще слишком эмоциональна для актрисы. Скупые капли медленно скатываются по щекам, прямо к дрожащим губам, по которым так и тянет провести членом. Я лгу. На самом деле мне нравятся даже твои истерики. Тихие, обиженные. Когда я вижу твои слезы, у меня мгновенно встает. А еще мне нравится то, что появляется предлог наказать тебя.  — Ты подхватила звездную болезнь, — деловито озвучиваю факт, пока разворачиваю тебя и силой заставляю встать на четвереньки, — думаешь, тебя все любят? Любят настолько, что узнав о том, что ты предала всех своих друзей, шпионила за ними и делала все, что я прикажу, простят? Они дадут тебе пинка под зад, Эмма. Никто больше не пригласит тебя сниматься, на вечеринках тебя будут избегать. А со временем и вовсе забудут. Всего одно движение — и я разрушу твою жизнь. Ты покорна, когда я стягиваю с тебя штаны вместе с трусами, провожу ладонью по бархатной коже ягодиц. Меня же разрывает желание прижаться пахом к твоей заднице сию же секунду, но я сдерживаюсь. Ты зарываешься и должна быть наказана. Медленно растегиваю и стягиваю ремень из своих брюк. Вновь ласкаю твою кожу, чтобы в следующий момент уже ударить по ней ремнем. С твоих губ срывается короткий крик. Больно? Мне больнее.  — Я стараюсь, Эмма, сдержаться. Не нарушить ход твоей жизни. И требую взамен немного — покорности. Но ты настолько строптивая пташка, что совершенно не хочешь помочь мне. Я даже думаю, Эмма, что тебе просто нравится. Ударяю еще раз. Вновь сдавленный вскрик. Мой член уже готов разорвать сдерживающую ткань брюк.  — Почему? Почему ты сопротивляешься, если знаешь, что последует в ответ? Ты оборачиваешься, смотришь в глаза. И сейчас передо мной ты настоящая. Не та отстраненная скромница в розовом костюмчике. Манящая, жаждущая шлюшка. По твоему смазливому лицу скользит блядская, пошлая улыбка.  — Мне просто нравится, капитан. Моя крыша едет, я беспорядочно наношу удары ремнем, смотрю в прищуренные глаза, на закушенную губу. Перевожу взгляд ниже — на покрасневшую кожу, пылающую, но все еще нежную. Не сдерживаюсь, кусаю тебя за ягодицу. Опять вскрик, ты смотришь удивленно. Похоже, ты просто не представляешь насколько сильно я тебя хочу, Эмма. Я желаю взять тебя всю, завладеть навсегда. Каждой клеточкой твоего блядского тела, овладеть твоей пошлой, развратной душой. Кажется, я даже готов тебя сожрать. Пока ты находишься в ступоре, разворачиваю, поваливаю на пол и накрываю собой. Впиваюсь в столь желанные губы, яростно и жестко. Ты кусаешься, просовываешь меж моих зубов свой язык. Мои руки срывают с тебя остатки одежды, мнут нежную грудь с затвердевшими сосками. Какая же ты шлюшка, Эмма. Я веду себя как последний мудак, а ты, вместо того, чтобы сопротивляться, извиваешься в моих грубых руках, тихо постанываешь и срываешь мою футболку. Тихо шипишь, когда кусаю шею, а потом зализываю место укуса и впиваюсь губами. Наверняка, оставлю огромный засос, который ты не замаскируешь. И толпа твоих несостоявшихся ебырей захлебнутся ревностью, видя, что ты кому-то принадлежишь. Мне настолько нравится эта идея, что я решаю ставить на твоем теле засосы постоянно. Чтобы видели, знали. Ты им не принадлежишь. Ты моя, Эмма. Когда пальцы касаются твоей плоти, горячей и влажной, мне совершенно рвет крышу. Я забываю про презервативы, находящиеся в заднем кармане брюк, про выдержку и желание подразнить тебя. Так всегда, Эмма. Играя с тобой в свою же игру, проигрываю я. Даже не раздевшись, просто стянув брюки с трусами пониже, вставляю член и вхожу одним резким толчком. Ты хрипло стонешь, прикрываешь глаза. Ловлю губами твои вздохи, прижимаю к себе плотнее. Хочу, чтобы между нашими телами совершенно не осталось пространства. Хочу записать этот момент, крутить на повторе, остаться в тебе навсегда. Слегка сжимаю ладонь на твоей шее, другой отвешиваю тебе пощечину. Ты открываешь глаза, в них — отражение моего безумия, волны похоти и наслаждения. Так уж вышло, что мои пристрастия нашли в тебе положительный отклик. Когда я смотрел твои фильмы — да, Эмма, я пересмотрел ВСЕ фильмы с твоим участием. Признаюсь, даже не по одному разу. А если уж совсем честно, не раз я и передернул на сцены с обнаженкой. Так вот, создавалось впечатление, что ты предпочитаешь тех, кто будет иметь тебя на шелках, среди лепестков роз и целовать пятки. Если бы ты действительно была такой, мне было бы легче справиться со своей одержимостью. Но ты, настоящая ты — будто создана для меня. Покорная шлюшка, млеющая от шлепков, укусов и грубого секса. Пока я вхожу в твое тонкое тело резкими толчками, ты стонешь, извиваешься. Расцарапываешь мне спину, кусаешь и целуешь шею. Кажется, ты наставила мне ответных засосов. Пусть будут, твои следы на моем теле только радуют, Эмма. Пахнешь ты терпко, остро. И я хочу, чтобы твой запах окружал меня всегда, въелся в мою кожу, окутывал все мое существование. Внутри тебя так горячо и туго, что с каждым движением мне крайне сложно сдерживаться, чтобы не кончить. Это — сладкая пытка. Ведь в этот момент ты моя, целиком и полностью. Только моя, блядская и больная любовь. Когда ты кончаешь, Эмма, на миг твое лицо приобретает выражение такого умиротворения и блаженства, что мой больной разум сравнивает тебя с ангелом. Ангел, насаженный на член. Это даже смешно. А еще ты сжимаешь мой член настолько сильно, что у меня буквально темнеет в глазах. Я очень хочу кончить в тебя, наполнить своей спермой, оставить еще одну своеобразную метку. Но в последний момент успеваю вытащить член, чтобы издав глухой рык, окатить спермой твой живот и грудь. Вязкие капли оскверняют твою загорелую кожу, на лице блуждает блаженная улыбка, и в приступе эйфории ты размазываешь сперму по коже. Мне нравится мысль, что часть меня впитается в твою кожу. Я бы хотел весь впитаться в твою кожу. Я настолько безумен, что даже понимаю твоих больных фанатов, мечтающих быть твоими трусиками. Я также болен тобой. Когда я начинаю одеваться, чтобы уйти, ты пытаешься меня остановить.  — Я хотела поговорить, — ты смущаешься, прячешь глаза. Смешная.  — Говори.  — Мы с тобой… Между нами… Я прерываю тебя смехом и ты обиженно поджимаешь свои губки. Я бесцеремонно хватаю твое лицо и впечатываю свои губы в твой рот. Лучше молчи, Эмма, когда говоришь — ты такая дура. Я и так не могу отказаться от тебя. Возможно, я разрушу твою жизнь, но остановиться не могу. Улица встретила меня ароматом лилий. Твоим ароматом. Уже отходя от дома, не смог сдержаться, оглянулся. В окне маячила твоя фигура, я скорее почувствовал, чем увидел — твою блядскую, манящую улыбку. Чертова Эмма, какая же ты дура!