потому что в кузнице не было гвоздя

– Твой мужик болен, – брезгливо сплюнул через губу капитан. – Да и ты, к примеру, могла уже от него заразиться. Не возьму. К примеру. Мерзкая привычка вставлять к месту и не к месту это “к примеру” бесила не меньше отказа. Авелин полчаса пыталась уговорить толстого как бочка эля и столь же вонючего Джосса Рыбью Печень взять их с Уэсли на корабль. Кажется, она потратила на него все свои запасы терпения и сейчас только чудом, не иначе, сдерживалась, чтобы не врезать ему. Еще хотелось плакать. Она вернулась под навес, что давал хлипкое укрытие от дождя ее мужу и еще примерно полсотне беженцев. Капли все равно просачивались сквозь прогнившие доски, а от холодного пронизывающего ветра с моря и вовсе ничего не защищало. Уэсли был почти черный, и его колотило. Авелин понимала, что надежды нет, давно понимала. Но все равно продолжала надеяться. Каждый день она искала, где бы раздобыть еду, и капитана, что согласится взять их на борт и увезет так далеко от Мора, как только можно. С каждым днем находить еду становилось все сложнее, а с кораблями дела с самого начала не задались. Муж твердил ей, чтобы она бросила его и спасалась сама. Просил облегчить боль. Прекратить страдания. Но Авелин не слушала его, просто не могла. В конце концов они дали обеты пред ликом Андрасте, в благостном свете самого Создателя. В последнее время она часто думала о религии, своих свадебных клятвах – и смерти. Когда она вернулась в этот раз, Уэсли уже ни о чем не просил, он был без сознания. Она встряхнула его раз, другой… Это не помогло, и Авелин забормотала, не переставая теребить мужа: – Нет-нет, ты не можешь умереть, пожалуйста не оставляй меня. Ты не можешь, не можешь умереть, – а потом, сама не понимая зачем и почему, добавила: – К примеру. От нелепости собственных слов, их неуместности и бессмысленности, она разрыдалась. Потратив несколько часов, чтобы насобирать дров на нормальный погребальный костер, с трудом, с двадцатой, тридцатой, а может, и сороковой попытки добыв огонь, Авелин просидела весь вечер и всю ночь на поляне за чертой города, бессмысленно разглядывая языки пламени, что уносили последнее дорогое, что у нее еще оставалось. К утру тело занемело, а зубы выбивали дробь, в желудке урчало, но она, не заходя в Гварен, прямо от костра отправилась по дороге, ведущей обратно во Внутренние земли. Авелин собиралась найти любую армию, любой отряд, любой жалкий очаг сопротивления и сражаться с тварями. Она осознала, что зря тогда бежала, ведь это совершенно не в ее духе. Она – не беженец. *** Засев неподалеку от эльфинажа – так, чтобы при необходимости оказаться на месте за пару минут – Фенрис размышлял. Этот Ансо оказался очень-очень странным. Сказал, что недавно на поверхности и все никак не привыкнет. Фенрису нечасто доводилось общаться с гномами, но он был достаточно умен, чтобы понять, что вряд ли тот успел обзавестись достаточно хорошими связями в городе людей. И все же выбора не было: когда ты беглец, за которым неотступно, как тень, идут преследователи, чей счет приближается к сотне, не до переборчивости. Его снедало любопытство, что может находиться в этом домике в эльфинаже. Это с одной стороны. С другой, – даже слепой котенок бы понял, что это засада, и на что рассчитывали охотники за головами, пытаясь его в нее заманить, было непонятно. Видимо, они полагали, что он слишком туп, чтобы понять их коварный замысел, конечно, какой спрос с раба? Ну а с третьей стороны – он ведь тут? А значит их план хоть частично, но сработал. Должен ли Фенрис порадоваться своей предусмотрительности или наоборот, посетовать на свою глупость? Он сидел на плоской крыше, в тени от соседнего, прилипшего вплотную здания, и наблюдал немалое оживление на подступах к эльфинажу. Туда-сюда сновали небольшие отряды вооруженных людей, потом послышались звуки сражения, потом – тишина. Почти прямо под ним остановился какой-то человек, прислушиваясь к лязгу оружия и крикам боли, и Фенрис сначала предположил, что это припозднился праздный гуляка, но почти сразу в лунном свете на его доспехах блеснули офицерские бляхи охотника за головами. Этот был тот, кто устроил засаду в эльфинаже. Не успел Фенрис разозлиться и решить, как поступить, как к офицеру подбежал солдат и отрицательно покачал головой. – Демон его раздери! Возвращайся, и ждите дальше, он еще может попытаться сунуться. Я сейчас приду! В голосе охотника тоже была злость, но было и что-то еще, чего Фенрис не распознал. Он собирался драпать отсюда, как можно быстрее, как только офицер отойдет к своим, но тот дождался, когда подчиненный убежит в эльфинаж, сделал несколько глубоких вдохов-выдохов и полез за пазуху. К вони Нижнего города примешался яркий, сладкий аромат антиванского бренди, густо булькнувшего в карманной фляжке. И тогда Фенрис понял, что услышал в голосе тевинтерца – это был страх. Не успев подумать, как следует, он мягким прыжком оказался перед лицом человека и удостоверился – точно, страх. Глаза охотника распахнулись в ужасе, на висках мгновенно – это было видно даже в неверном свете луны – выступила испарина, а алкоголь пошел не в то горло. Человек закашлялся, складываясь почти пополам, но не отводя взгляда от объекта своей охоты, и одновременно пытался отступить назад, одной рукой он шарил по стене в поисках опоры, второй прижимал к себе фляжку. Он пятился в ужасе от него, Фенриса, настолько отчетливо боялся того, кого должен был загонять, как дикое животное, что эльф почувствовал в темных глубинах своей души немалое удовлетворение. Это было малой платой за годы собственного страха и бегства, но все же платой. Он собирался просто пырнуть охотника ножом и скрыться, но внезапный всплеск эмоций не позволил решить все так просто. Хотелось стрясти цену побольше. Фенрис сделал короткий мягкий шаг вперед, сокращая дистанцию почти до нуля и с удовольствием наблюдая осознание неминуемой смерти в глазах врага. Не отводя собственного взгляда от его глаз, одной рукой он вынул фляжку из рук тевинтерца, а вторую, мгновенно вспыхнувшую, почти нежно погрузил ему в грудную клетку. Судорожно всхлипнув, охотник наконец попытался закричать, чтобы призвать своих людей, но Фенрис не позволил ему. Резким движением он сжал пальцы вокруг чужого бешено колотящегося сердца, и толком не родившийся крик смялся, застрял в немеющем горле человека. Его тело с глухим лязгом брони шмякнулось на мостовую. Фенрис сделал быстрый глоток из фляжки, заткнул горлышко и, сунув трофей в карман, поторопился скрыться. Пижонская выходка могла стоить ему немало нервов, ведь теперь охотники будут знать, что он все еще в городе. Он дал им опасное знание ради минутного удовольствия. Фенрис корил себя за глупость, бегом несясь в порт. На рассвете его, конечно, тут уже не будет, он покинет Киркволл вместе с утренним отливом, но охотникам будет легче вычислить, на каком корабле он уплыл. Вашедан! Плевать. Он обещал себе, что сумеет преодолеть собственный страх. Тот, что гонит его через весь континент. Так почему бы смерть охотника за головами не сделать первым шагом на этом пути. Раньше он всегда старался избежать столкновения, только убегал, сражался лишь когда его загоняли в угол. Теперь это изменится. Быть рабом страха, пожалуй, не менее унизительно, чем просто рабом. А может, более. С борта корабля Фенрис наблюдал, как удаляется город, охваченный пожарами. Он мог оказаться одним из череды незапоминающихся населенных пунктов на его пути, но стал местом первого шага к его новой цели. *** Варрик окинул хозяйским взглядом “Висельник”, тоскливо вздохнул и отправился в Верхний город. Правую полу щегольского кафтана оттопыривала плотная стопка бумаг. Это были все Варриковы “сбережения”, то, что он сумел собрать, накопить, своровать и сэкономить за последние несколько лет. Когда-то он, конечно, надеялся разбогатеть быстро и легко – с шутками-прибаутками и огоньком авантюризма. Но череда неудач, увенчанная многообещающей экспедицией на Глубинные Тропы, которая в итоге оказалась банальным пшиком, а добытые “сокровища” едва позволили покрыть расходы на организацию, положила конец этим мечтам. Поэтому Варрику пришлось затянуть кушак и вкалывать, как проклятому. Младший Тетрас не жаловался – сидеть на заднице ровно он все равно не желал, но необходимость постоянно крутиться совсем не оставляла времени для любимого дела – всего несколько рассказов и один незаконченный роман только разжигали его писательский зуд. Поэтому Варрик решил, что с этим нужно что-то делать. Он решил купить “Висельник” и жить на доходы от трактира. И вот он преодолевает лестницу за лестницей на пути к крепости Наместника, где его ждут для заключения сделки Корф и какой-нибудь чиновник из администрации сенешаля. ...и капитан городской стражи Дживен. Варрик сразу заподозрил неладное, и нюх на неприятности его не подвел. Дживен затребовал комиссию за обеспечение безопасности такой крупной сделки – мол, мало ли что может случиться с владельцами таких значительных капиталов, а стража – вот она, приглядит. И все бы ничего, Варрик не понаслышке знал, что коррупция в Киркволле сродни вони из Клоаки – также неистребима, и внутренне был готов к чему-то подобному. Но сумма, которую назвал Дживен, была немногим менее половины стоимости всего “Висельника”. Похоже, капитан зарвался, но, к сожалению, осадить его в обозримых пределах было некому. Варрик взглянул на Корфа и понял, что надежды на него нет: он выбил у него такую цену, что просить скинуться на “комиссию” было бы чистым свинством, даже по меркам старшего Тетраса. К тому же, когда они торговались, Варрик пришел к выводу, что подошел к пределу, ниже которого Корф не шагнет никогда – были у него какие-то конкретные планы на эти деньги. И вот по всему выходило, что покупка трактира его мечты в лучшем случае откладывается, а скорее – срывается навсегда. Он попытался объяснить это Дживену, поторговаться и, к собственному удивлению, сумел сбить цену. И все равно деньги были немалые. Оставалось последнее средство. Пообещав, что вернется через несколько дней, Варрик, на все лады понося мерзавца Дживена, поплелся к Бартранду – брать деньги в долг. Придется как следует постараться, чтобы убедить братца в целесообразности такого вложения. После Глубинных Троп их отношения ничуть не улучшились, и попадать в зависимость от старшего брата Варрику очень не хотелось. Но выбора не было. Проклятый Дживен! *** Оставив толпы беженцев под дверью временной клиники, Андерс вышел в вечерний город. Ему было жаль этих несчастных, но сейчас не они и не их гниющие болячки волновали его – речь шла даже не о жизни, о душе его друга! Андерс понимал, что скорее всего это ловушка. Но что ему оставалось? Он не мог бросить Карла одного. Может, следовало попросить того гнома, что как-то приходил за картами? Обменять их на его помощь в будущем? Жаль, эта мысль не пришла раньше. С другой стороны, чем бы ему помог один гном? Нет, лучше рассчитывать только на себя. Да и приличной суммой денег сумел разжиться. Теперь, если повезет, они с Карлом сумеют купить себе проезд на корабле – и ни один храмовник их не догонит. Андерс крался вдоль темной стены Церкви, изо всех сил напрягая глаза в попытке различить хоть что-нибудь. Пока было тихо и никого не видно, но ведь именно такой полагается быть ловушке? Прокравшись еще немного вперед, он наконец различил широкую мужскую спину, затянутую в чародейскую мантию. Слегка выдохнув, он обрадовался – это точно был Карл. Но уже в следующую минуту облегчение сменилось ужасом: Карл повернулся, и на лбу друга Андерс различил темнеющую печать андрастианского солнца. Он бы взвыл, если бы успел, но в этот момент послышался лязг доспехов и тяжелая поступь. Это были рыцарь Церкви. Ловушка захлопнулась. Он успел почувствовать страх, обреченность, ярость, боль и ненависть. Ненависть сильнее всего – и почти тут же провалился во тьму… ...Он пришел в себя посреди улицы. Левая рука нещадно болела, и когда он посмотрел на нее, то понял, что она болтается как веревка и совершенно не слушается. Кожа на лице казалась стянутой, и когда он провел пальцами по щеке, на них остались крошки запекшейся крови. Его мантия обгорела, и где-то потерялся один ботинок. Посоха тоже не было. Слегка напрягшись в попытке ощутить в себе Справедливость, он нашел его, но дух почему-то не отвечал. Не успел Андерс подивиться этому изменению, как за спиной раздались ненавистные шаги. Он обернулся. К нему приближался отряд не менее, чем в две дюжины храмовников, и о том, чтобы сражаться, не могло быть и речи. Он развернулся и побежал. Босая нога то и дело наступала на всякий хлам, но у него не было времени реагировать на легкую боль в ступне. Он бежал, а сам лихорадочно думал, что делать и как поступить. И еще задавался вопросом: “Что натворил Справедливость?” Впереди уже показались городские ворота – и хотя для него это почти ничего не меняло, Андерс странным образом воодушевился. У него словно открылось второе дыхание – он припустил еще быстрее, и почти достиг ворот, когда обо что-то запнулся. – Есть! – раздалось сзади. Загрохотал щит, брошенный ему под ноги, залязгали доспехи, зазвенели клинки. Андерс перевернулся на спину – над ним стояли рыцари, но их лиц не было видно под шлемами. Он постарался собрать силы в здоровой руке, чтобы подороже продать свою жизнь, но один из храмовников с силой наступил ему на локоть. Послышался хруст костей, и Андерс взвыл. – Сейчас ты ответишь за все, что натворил, мразь! – глухо раздалось сквозь пелену боли. – Я ничего не сделал! Это была привычка, сильнее его. Отрицать было бесполезно, но не мог же он согласиться. – Ничего?! – взревел один из шлемов. Андерса грубо подняли за ворот, и он чуть не потерял сознание от боли в сломанной руке, которую неудачно вывернуло от рывка. – Знаешь, сколько там осталось людей? Включая Владычицу и святых сестер? Храмовник указывал куда-то рукой, и Андерс против воли проследил замутненным взором: в Верхнем городе пылала Церковь. “Как Справедливость сделал это?” Ответа не было. Зато пришла новая боль – когда его снова швырнули на землю. А потом удары посыпались со всех сторон, а Андерс даже не мог прикрываться. Боль нарастала, но сознание не желало покидать истязаемое тело – до самого момента, как стальной сапог не встретился с его носом, вминая хрупкие лицевые кости внутрь черепа. – Сука! – один из храмовников не поленился снять шлем, чтобы плюнуть на тело преступника. – Не думаю, что начальство порадуется нашему самоуправству, – в раздумье сказал рыцарь-лейтенант Каррас. – Пожалуй, скажем, что он упал. На наших глазах. Вон с той скалы. Его подчиненные согласно закивали и принялись тянуть жребий, кому нести изувеченное тело одержимого. *** – Если сдашься, можешь выторговать себе усмирение. И это последнее предупреждение, которого ты от меня дождешься, малефикар! – Но я ничего не сделала. Огромные невинные глазищи в пол-лица, искреннее недоумение на симпатичной мордашке, весь облик девочки-припевочки – мог бы ввести в заблуждение молодого храмовника. “Такого, каким я сам когда-то был”, – справедливости ради отметил Каллен. Но рыцарю-капитану не пристало обманываться внешностью. – Брось посох, в последний раз говорю! На самом деле они никогда не бросали. Это знал каждый рыцарь, хоть раз выходивший в облаву на отступника. Обманный маневр, не более – выиграть время, пока отряд окружает опасного преступника. – Я просто помогла этому человеку! Его кто-то ранил ночью, и он почти истек кровью. – Голосок у эльфийки дрожит, губа трясется. Что забыла молодая долийка в городе? Она тут явно одна, без знакомых и покровителей, которые бы сумели объяснить наивному дитю, чем чреват подобный альтруизм. Каллен бы пожалел маленькую дикарку, да только запястья у нее – в шрамах. А в глазах – он научился это распознавать безошибочно – решимость идти до конца. То есть сначала ты видишь в них слезы и немую мольбу, и жалость к себе – но там, за этими ложными завесами, почти всегда – такой страх смерти, что никакая цена не кажется чрезмерной. И несмотря на опыт и знания, рыцарь-капитан недооценил эльфийку. То, как быстро она перешла от оправданий к вееру кровавых капель вокруг, поражало. И она оказалась куда более умелой и опытной, чем можно было предположить по ее виду. Он потерял трех человек, прежде чем храмовники с ней справились. К тому же в пылу схватки кто-то опрокинул свечи, расставленные вокруг эльфийского дерева. Загорелись какие-то тряпки, какие-то ящики – и вот вокруг уже пылает весь эльфинаж. Наблюдая, как эльфы бегут со своим скудным скарбом прочь, Каллен отер пот с лица. Скверно, все получилось очень скверно. Он ткнул носком окованного металлом сапога изломанное тоненькое тельце и перевел взгляд на человека, над которым колдовала малефикарша – что-то она делала с его кровью, то ли откачивала для ритуала, то ли пыталась залить обратно. Человек, похоже, уже полностью пришел в себя, и теперь с опаской косясь на храмовников, тоже ковылял прочь. “Тевинтерец, что ли?” – мелькнула тревожная мысль. Огонь вокруг никто не пытался тушить – в отличие от всего остального города местные лачуги были деревянными. Здесь все выгорит дотла, а потом эльфы вернуться и налепят себе новых убогих хибар. Раскашлявшись от дыма, Каллен напомнил себе, что это не его проблема. Он кивнул своим подчиненным и устало побрел в Казематы. Ребята все сделают, как надо, – тело малефикарши бросят в огонь, погибших доставят в часовню при Круге и выпьют за них поминальную чарку. А ему еще предстоит написать рапорт, и, кажется, у одного из парней была маленькая сестренка на попечении. Надо выяснить и позаботиться о ней, как-то помочь хотя бы на первое время. Вопрос, что могло привести долийку в город, его тоже все еще беспокоил, стоило предупредить патрули, чтобы были внимательнее к эльфам какое-то время. С этими мыслями рыцарь-капитан покинул эльфинаж. *** Себастьян не спал. Он молился, когда услышал грохот и шум в общественной части храма. Не раздумывая, он схватил лук и поспешил на звуки сражения. Узнать их ему не составило труда. Когда он выскочил в главный зал, то увидел, как отряд храмовников нападает на мага. Маг светился яркими синим цветом и, кажется, не столько отбивался от них, сколько творил какой-то ритуал. Себастьян не мешкая наложил стрелу и натянул тетиву, и в этот момент пол задрожал. Он с трудом удерживался на ногах, и первая стрела ушла далеко в сторону, а выпустить вторую он не успел. Маг что-то выкрикнул, стены затряслись, а на Себастьяна посыпался потолок. Он успел подумать, что его род окончательно прервался, и Харриманам больше некому отомстить, а потом его не стало. *** Рыцарь-Командор Мередит стояла на внешней стене Казематов и смотрела на пылающую на самой вершине горы Церковь. Ее кулаки сжимались против воли, а челюсть сводило от стиснутых зубов. – Еще раз, сер Каррас. Это точно был отступник? Не беглец из нашего Круга? – Да, монна. Он прибыл из Ферелдена, как мы поняли из их переписки с магом Теклой. Мередит качнулась на носочках, не отводя взгляда от города. Вынула до середины клинок из ножен, тускло-серо блеснувший на солнце, и с силой загнала его обратно. – Значит, у нас нет причин объявить Право уничтожения. Наши маги не причастны. Но наша вина тут безусловна. Мы, храмовники, плохо выполнили свой долг. Она отвернулась от жуткой картины и прошептала: “Да простит нас Создатель!” – Пойдемте, сер Каррас, нас ждет очень много работы. *** Полыхающая Церковь оттягивала все внимание на себя и кажущийся незначительным по сравнению с ней пожар в эльфинаже был почти незаметен. Аришок переводил взгляд с одного пожара на другой и презрительно кривился. Отсюда, из порта было не очень хорошо видно происходящее, но все же не составляло труда различить суету и попытки тушить огонь в Верхнем городе и полное отсутствие таковых в Нижнем. За год с лишним он возненавидел этот город и был бы счастлив, если бы он весь сгорел дотла. Но очевидная бессмысленность творящегося – когда спасают пустой каменный дом, в котором якобы живет их бог, и совершенное равнодушие к домам живых бас – вызывала яростную волну неприятия. В эльфинаже жили несколько виддатари, которым не хватило места в лагере в порту. Аришок чувствовал свою ответственность за них. Этому городу необходим порядок. Аришок очень надеялся, что не он будет тем, кто станет его наводить, но все говорило об обратном. Ситуация была подходящей, чтобы начать захват, буквально требовала от него взять все в свои руки. К тому же в подчиненном городе вести поиски реликвии будет намного легче. Аришок размял плечи. *** Кунари зашевелились – она это нутром чуяла. Время давно пришло. Изабела хлопнула последний стаканчик рома и обернулась. Трое парней, сидящих за дальним столиком, поймав ее взгляд поднялись и вышли следом за ней. Изабела кинула прощальный взгляд на Висельник, ставший для нее за последнее время чем-то вроде дома, кивнула ребятам и легкой трусцой устремилась к литейным, где в скором времени должна будет состояться передача кунарийской реликвии тевинтерцам. У пиратки были свои планы на этот счет. Еще раз оглянувшись на следующих за ней людей, она в сомнении покачала головой, но это было все, на что ей хватило денег. Нанять кого-то посерьезней или помногочисленней уже не выйдет, а значит, придется изворачиваться. Ну да ей не впервой. В литейных все прошло ожидаемо кроваво, а из нанятых мужиков не выжил никто, но главное – Изабелла сумела выкрасть реликвию у Сэма и теперь драпала со всех ног из города. Связаться с Кастильоном она сумеет и откуда-нибудь из Оствика или Тантерваля.