Кто кого хитрее?

      Познакомьтесь с Его Величеством Генрихом III! Вот он, во всей красе. Обыкновенный король. Глазищи синие в пол-лица, усы щёточкой приглажены. Брыжи — во! Корона, по наследству полученная.       Сидит Генрих на троне, уши навострил, головой по сторонам вертит — смотрит, не надумал ли кто его свергнуть с тёплого местечка. Чуть какая опасность — поляки там, например, или братец Анжуйский — как даст стрекача! К верному шуту Шико под крылышко. Шико — лучший друг Генриха, он всегда поймёт и даст дельный совет. У него на все случаи жизни есть свои увёртки — абсолютно на все, даже если тебя, скажем, потусторонние силы вздумали пугнуть среди ночи.       У себя в покоях Генрих никого не боится. Ну, разве что Гласа Божьего иногда, но на этот случай под рукой всегда есть колокольчик: позвонил разок-другой — и Шико хоть с самим Всевышним договорится. А Генриху уже не страшно. Закутается в одеяло, как куколка, перевернётся на бок, глаза закроет и спит. Когда мы спим, мы все хорошие.       Когда Генрих не спит, он шныряет по Европе. Короны собирает и примеряет. Примерил польскую — тяжела, зараза, оказалась! Не выдержал, забросил в траву высокую и дал дёру от греха подальше. Примерил французскую — долго пыхтел, удержать пытался, пока колокольчик не отыскал. Дзинь! — и верный Шико тут как тут, венец монарший поддерживает.       Поэтому Генриха считают немножко трусоватым. Он так, разумеется, не считает. Почему? А вот потому. Ибо не по чину королю труса праздновать!       Генрих уверен, что лучший друг Шико его всегда и во всём слушается. Что ни говори, а золотая голова на плечах у друга!       — Я тебя на целых десять лет моложе, Шико, — частенько говорит Генрих, — значит, умнее. Правда? Моя-то голова свежее! Хотя и твоя неплохо сохранилась…       — Уцелела, сын мой, — подсказывает Шико и загадочно улыбается в усы.       — А если бы не уцелела? — сразу же хмурится Генрих, поспешно хватает Шико за руку и крепко-крепко жмёт. — Что бы я без тебя делал, друг мой!       — Тогда бы ты не был на десять лет моложе, — разводит руками Шико и прячет в усах насмешливую улыбку.       Такие вот они, друзья-товарищи!       Однажды Генрих плохо проспал всю ночь. Всё ворочался с боку на бок, охал, кряхтел, глаза таращил… А в окно светила полная луна, большая и круглая, как сковорода придворного повара, и наполняла ярким светом королевские покои. Генрих уж было обрадовался, что не придётся свечами на ночь запасаться — решил, что луна теперь каждую ночь будет гулять около Лувра. Спать мешает, правда, зря… Ляжешь на правый бок — она тебе светит прямо в лицо, повернёшься на левый — отражение в зеркале по глазам бьёт, а на спине вообще спать неудобно — глаза сами собой открываются!       Так Генрих с горем пополам засыпал и просыпался, пока совсем не проснулся. Проснулся, умылся… И понял, что встал не с той королевской ноги. Как ни крути, а делать ничего не хочется! А впереди столько осточертевших государственных дел…       Взял Генрих свой колокольчик и позвал к себе Шико.       — Чего тебе неймётся в такую рань, сын мой? — зевая, лениво потянулся шут.       А Генрих смотрит на него и торжествует, руки потирает от радости — экую хитрость придумал! Самому себе завидно, честное королевское.       — Соверши-ка за меня, друг мой, утреннюю пробежку вокруг Лувра!       — А лопни моя селезёнка! — воскликнул Шико, аж проснувшись от такой неожиданности.       — Шико, ты же мне друг? — вкрадчиво уточнил Генрих и на всякий случай обезоруживающе посмотрел прямо шуту в глаза.       — Ещё какой! — согласился Шико, ибо тут уж ему деваться было некуда.       — Тогда пробегись за меня, будь другом!       Не был бы Шико настоящим другом — точно предпочёл бы досмотреть прерванный сон, в котором он с наслаждением лупцевал герцога Майенского выбивалкой для дворцовых ковров. Но отказать Генриху он не смел — друг, как-никак, да ещё и король!       Вышел Шико на улицу, встряхнулся, попрыгал на месте, похлопал в ладоши, разогнал остатки сна и побежал трусцой вдоль стен Лувра. А Генрих выполз следом, как был, в ночной сорочке, сладко зевнул, улёгся на каменную лавочку под кустом сирени, свернулся калачиком и укрылся собственным халатом с головой. Спит он — и снится ему, будто бы королева-матушка сидит рядом, гладит его по голове и заботливо выпутывает из волос позабытые после сна папильотки.       А Шико всё бегает и бегает, набирает обороты… Вот уже перед глазами цветные круги поплыли, и Лувр подозрительно закачался… «Непорядок, — решил Шико, — сейчас по моей вине дворец рухнет, а я что потом скажу?» Кое-как разглядел перед собой лавочку и поскорее свернул с пути. С разбегу плюхнулся на лавочку, захотел дыхание перевести… А лавочка как заорёт благим матом, как подскочит, как сбросит с себя Шико! Тот аж кубарем скатился в траву.       — Ты что? — обалдевшим голосом спросила у Шико лавочка, вынимая из волос папильотку. — Бегаешь?       Шут невозмутимо кивнул головой.       — Ну, бегай, бегай, — смягчилась лавочка, точнее, разбуженный Генрих. — Мне бегать полезно!       Шико умаялся весь, еле дышит. Сидит в траве, круги перед глазами считает и осторожно спрашивает:       — А может, хватит, сын мой?..       — Ты что, устал? — обеспокоился Генрих.       — Устал, — честно признался Шико.       — Чего? — и королевские усы встопорщились от удивления. — Это я устал! Ты же за меня бегаешь!       — Ладно, — согласился Шико и припустил вокруг лавочки. Бежит, коленца всякие выкидывает — лесного оленя изображает. Вот бы главный королевский ловчий поглядел на это чудо! Бегал, бегал, пока на Генриха не наткнулся и не растянулся на траве во весь рост. Лежит, еле глазами ворочает…       — Может, хватит?       — А как же без купания? — возмутился Генрих. — Полезай в фонтан!       Хотел было Шико спросить, почему в фонтан, да только спорить с королевскими причудами — дело пустое и неблагодарное.       А вода в фонтане ранним утром холоднее холодной! Шико подошёл ближе, разулся, попробовал воду ногой — бр-р-р, до чего ледяная! Но спорить с Генрихом не стал. Разделся до самого исподнего, бултыхнулся в воду и давай рассекать кругами.       Плавает Шико, а Генрих на самом краю бортика примостился и руки скрестил на груди — сидит себе, носом клюёт, досыпает…       — А м-м-может, х-х-хватит? — кричит ему Шико, чувствуя, что руки и ноги уже совсем превратились в ледышки.       Генрих не отвечает — спит, во сне ему грезится, будто бы младший братец, герцог Анжуйский, сердито пнул ногой тяжеленную корону со словами: «Не больно-то и нужно!» Но братец — человек ненадёжный, он и передумать может. Генрих как схватит корону, как пустится бежать… да как проснётся! Так разогнался, что сам себя разбудил. Чуть в фонтан не нырнул! Открыл глаза, а перед ним Шико стоит — мокрый весь, в плащ потеплее закутался и дрожит, как лань перед главным ловчим, а с носа вода капает под ноги.       — Хватит! — решительно велел Генрих и сладко-пресладко потянулся — аж спина захрустела. Шико прислушался к этому хрусту — аж дрожать на миг перестал.       — Эх, — сладко потянулся Генрих ещё раз, — славно я сегодня взбодрился!       А Шико от усталости так и шатается в мокрых комнатных туфлях на босу ногу.        — Так и быть, на сегодня хватит, — великодушно позволил Генрих. — Ты только завтра встань пораньше, чуть солнце за оградой Лувра покажется. И побегай за меня босиком по садовой росе. Но смотри, не отлынивай! Всё равно узнаю. Мне бегать придворный лекарь велел. Ты же не хочешь, чтоб твой лучший друг заболел? Старайся!       Ну так вот. Поднялся Генрих на ноги и сладко потянулся — а всё равно чего-то не хватает…       Солнце поднимается всё выше. Шико понемногу обсыхает. А у него, у Генриха, живот играет печальную павану.       И тут стукнула в его венценосную голову светлая мысль.       — А на кухне сейчас завтрак готовят, — задумчиво произнёс он. — Макаруны.       — Чего? — не понял ещё не обсохший Шико.       — Печенье такое миндальное. Матушкины кондитеры из Италии рецепт привезли, — и Генрих с наслаждением облизнул свои идеально наглаженные усы.       — На кухне, говоришь? — подозрительно переспросил Шико.       — Ну да. А ты думаешь, откуда оно на столе берётся?       — А я о нём не думаю, — скептически фыркнул Шико. — Я его ем.       — Лентяй! — буркнул Генрих.       — Я не лентяй, — возмутился Шико, — я шустрый!       — Королю лучше знать! — возразил Генрих. — Слушай, раз ты такой шустрый, то сгоняй на кухню за макарунами. Всё равно ты мало сегодня бегал, пока об меня не споткнулся.       — Да в уме ли ты, сын мой? — оторопел Шико. — Погоди пару часов, как раз королевскую трапезу подадут.       — Трапезу — не то… Я совсем свежих хочу, — мечтательно протянул Генрих. — С пылу, с жару. Прямо из кухни.        — Прямо из кухни?       — Истинно так, Шико.       — Смерть Христова, — отмахнулся Шико. —На кухню я не пойду! Меня повар оттуда тряпкой погонит.       И скосил глаза к переносице — ух, как крепко влетит ему от повара!       Генрих постучал пальцем по шутовской макушке:       — Темнота! Это он тебя погонит. А ты-то за меня побежишь!       — За тебя я и так три круга вокруг Лувра дал, — напомнил Шико. — И ещё один — за себя.       — За меня — два? А за себя — один? — Генрих ошарашенно потоптался на месте. — То-то у меня пятки гудят!.. Раз ты за себя недобегал, беги на кухню. Хитрый какой!.. Меня чуть до смерти не загонял за три круга, а себе всего один выгадал.       Шико немного помолчал, подумал. Серёжку в ухе потёр, за ус себя подёргал.       — Идёт, — наконец хитро улыбнулся он. — Ты только расскажи да покажи мне, сын мой, как туда лучше добраться.       Делать нечего, пошли Генрих и Шико по дворцовым коридорам. Идут, домашними туфлями шлёпают. За Шико по всей дороге тянется длинная цепочка мокрых следов.       — Главное — хорошо разбежаться, — со знанием дела сказал Генрих.       — А это ещё зачем, сын мой? — не понял Шико.       — Если ты как следует разбежишься, то сразу мимо стражи проскочишь, — деловито объяснил Генрих. — Пока они Твоё Величество разглядеть не успели.       — Моё Вели... О, да! — понимающе протянул Шико.       — Вот я и говорю, — кивнул головой Генрих и вдруг начал по-рачьи пятиться назад. — Главное в этом деле — хороший разбег. Главное, подальше отойти... Главное... Главное...       Наконец Генрих дошагал до того, что упёрся спиной в алебарду, торчащую из руки коридорных доспехов. Алебарда была жуть какая острая и внезапная! Откуда только взялась?       И тут Генрих как разбежался!       И помчался стрелой по коридорам, словно его из катапульты швырнули. Летит стрелой, не разбирая дороги.       А по дороге на кухню как раз миньоны стояли. Подпирали стены по обе стороны ступенек, ведущих на кухню. Стоят себе, байки травят, хохочут во всё горло.       Вот Генрих и влетел в самую гущу событий. Как влетел, так и вылетел прямиком на кухню.       Келюсу содрал изрядный кусок отделки с камзола. Шомбергу изрядно по ногам потоптался. Можирону двинул локтем под дых. А д'Эпернону и того похлеще коленом заехал.       — Смерть Христова! — возопили миньоны, пылая праведным гневом. Генрих-то, конечно, король, но по сторонам хоть иногда смотреть надо!       А Генрих всё летел и летел, пока не вкатился кубарем в дворцовую кухню. Распластался на полу и наконец отдышался.       — Вот что значит хороший разбег!       Сел на полу, осматривается вокруг.       А на кухне чего только нет! Кроме повара. Отлучился куда-то как раз. Зато всяких разных яств — полно! И макаруны тут как тут. Вот они, родные, сложены в две высоченные горы на двух широченных блюдах.       — Это что же получается, — вдруг сообразил Генрих, — мне теперь за Шико печенье с кухни таскать?       Призадумался, почесал в затылке... А Шико как сквозь землю провалился. Нет его, одни груды свежеиспечённых макарунов на блюдах высятся.       Делать нечего, нагрузился Генрих блюдами. В обе руки взял, чтобы побольше с собой унести. А миндальное печенье, свежее и аппетитное, высится Пиренейскими горами с обеих сторон!       Кое-как выполз Генрих из кухни наверх по лестнице. Идёт, не глядя под ноги... Аккурат по ногам каждого из четверых миньонов шагает.       - Кровь Христова! - орут ему вслед возмущённые миньоны.       А Генрих идёт, балансирует на грани... Миндальные Пиренеи на блюдах угрожающе покачиваются. И кто же это только придумал так неудобно складывать?..       Вдруг он остановился как вкопанный. Хлопнул бы себя по лбу, остолопа коронованного, да обе руки заняты!       - Дурень я, дурень! Зачем я такую тяжесть в такую даль тащу? Надо бы... по-другому!       И Генрих заторопился обратно, чтобы поскорее исправить досадную ошибку. Так заторопился, что опять понёсся по коридору, не разбирая дороги. Только на сей раз — уже с блюдами. И опять мимо миньонов!       Келюсу заехал в нос краем блюда. Шомберга пнул локтем в могучую грудь. Можирону изрядно насыпал сахарной пудры на новенький костюм. А у д'Эпернона чуть жемчужную серёжку с мясом не вырвал.       — Смерть Христова! — снова заорали ему вслед миньоны. Ведь даже если ты король, смотри, куда прёшь!       Генрих влетел в кухню, расположился с блюдами на столе. Отыскал две небольшие корзинки, пересыпал туда печенье. А что не влезло, тем набил себе рот - вкусно!       Зашагал Генрих из кухни обратно. Идёт, весь важный такой, в каждой руке по корзине с печеньем. На усах крошки, щёки печеньем набиты до отказа. Как увидели его миньоны, так и покатились со смеху!       - Ха-ха! - хватается за бока Келюс.       - Хо-хо! - громогласно гогочет Шомберг, держась за живот.       - Хе-хе! - заливается Можирон, сложившись пополам.       - Хи-хи! - ехидно насмехается д'Эпернон...       - Н-ны... Ны шмещите меня! - бубнит Генрих с набитым ртом. - Мне шмеятьшя нижжя!       Дальше - больше: выскочили миньоны на дорогу перед Генрихом, потешаются как только могут. Шомберг изображает важное королевское шествие с корзинами; Келюс раздул щёки для пущего сходства... Так и провожают по коридору!       - Н-ны... Н-ны шмищите... - беспомощно бубнит Генрих, силясь подавить хохот. - Ны шми... Ха-ха-ха!       Уже на выходе не удержался Генрих, бросил обе корзины и залился безудержным хохотом. Полетели миндальные брызги во все стороны, миньоны только успели отскочить. Забыв обо всём на свете, Генрих гогочет во всё горло, как безумный!       А Шико только того и надо. Подкрался незаметно, взял обе корзины и давай печенье уплетать за обе щеки! Пока Генрих пришёл в себя, на дне обеих корзин только немного крошек и сахарной пудры осталось.       Вот Генрих отсмеялся, утёр рукавом набежавшие слёзы и давай искать свою добычу... А вместо добычи нашёл Шико с двумя пустыми корзинами в руках. Сидит, довольный такой, усы по-кошачьи облизывает!       - Макаруны где? - угрожающе двинулся на него Генрих. - Съел?!       - Я? Позволь, сын мой, - развёл руками Шико. - Я не один!       - А с кем?       - С тобой!       - Со мной? - так и оторопел Генрих.       - Ты не думай, - покачал головой Шико, стряхивая крошки с камзола. - Я за себя вон ту маленькую опустошил. А за тебя - вторую, побольше!       Генрих рассеянно поскрёб в затылке, выудил из кудрей заплутавшую папильотку:       - Ну да... Всё верно, всё сходится. Одного только не пойму: почему мне есть хочется?       А день тем временем совсем вступил в свои права. Дела не ждут! Вот так и разошлись оба каждый по своим делам: Шико, позавтракавший за двоих, и Генрих, чужими руками сытый.       Вот и думайте теперь, кто кого хитрее?