Придурок

На базе Ориону без должных навыков делать было категорически нечего, посему Рэтчет практически взял его в рабство. Не то чтобы архивист был против. Он, наоборот, старался всеми силами помочь и упростить жизнь медботу. Несмотря на свою просто поражающую воображение неуклюжесть. Орион не подходил телу Оптимуса. Орион вообще не подходил сложившимся обстоятельствам. Он был слишком наивный для войны, слишком добрый для того, чтобы лишить кого-то актива, слишком… хороший. На него было почти что больно смотреть, когда он, пытаясь быть хоть немного не бесполезным, например, рассказывал детям о Кибертроне, пытался вести разговоры на высоком кибертронском диалекте с Балкхэдом или делал ещё какую-то безумно милую, забавную и вместе с тем несуразную и абсолютно бессмысленную чушь. Рэтчет слегка сильнее ненавидел себя с каждым кликом, который проводил рядом с бывшим архивистом. Орион был абсолютно потерян. Несмотря на попытки вписаться, по нему было видно, что он остаётся сосредоточенным на собственных переживаниях, и со временем его перестали трогать. Необходимо было как можно скорее найти космический мост десептиконов и вернуть Ориону память Оптимуса. Иначе это было просто невыносимо. Практически для всей команды Орион стал неким забавным дополнением к общей странной ситуации. Арси позволяла себе слегка подшучивать над бывшим лидером, Бамблби снисходительно рассказывал о том, что происходило во время войны, Балкхэд всё норовил вытащить его покататься по дюнам, а дети неотрывно слушали рассказы об истории далёкой планеты. И только Рэтчету было больно смотреть на старого друга. Он ни в коем случае не считал его жалким или недостойным титула Прайма, о, нет. Его боль была немного иной природы. Он видел Ориона и понимал, что это ненадолго. Их разговоры о прошлом, медицине и истории, просто то время, что они сейчас проводили рядом друг с другом. Всё это скоро исчезнет. И это было хорошо. И всё же медботу было невероятно тяжело смириться с этой мыслью. «Возвращение» Пакса он рассматривал как некое издевательство со стороны судьбы, вроде: «Вот тебе кусочек твоего прошлого, если ты ещё не понял, как много всего ты потерял». Унизительно. Спустя около недели, когда общий шок от появления на базе такого занимательного кадра прошёл, у Ориона появилось ощутимо больше свободного времени, чем когда-либо было. Он постоянно ходил задумчивый, пару дней подряд и вовсе безвылазно сидел в отсеке. По просьбе Рэтчета автоботы не лезли к бывшему лидеру, позволяя тому полностью погрузиться в раздумья. Но в один ужасный день всё изменилось. У Рэтчета почти каждый день был ужасным. Ломающий полезные инструменты Балкхэд, шумящая Мико, бездельничающий и доставучий Бамблби, или все и сразу всегда находили способ вывести медбота из себя. И каждый раз под вечер, когда база пустела, покинутая разъехавшимися опекунами вместе с подопечными, у него было на редкость скверное настроение. Уловив аудиодатчиками далёкие тихие шаги, Рэтчет безошибочно определил, кто направляется в медотсек. Оп… Орион. В тот момент Рэтчет пребывал, непосредственно, в «операционной», настраивая и проверяя необходимое оборудование. Эта часть отсека отделялась от остального отдельной дверью, которую, в своё время, пришлось очень старательно выбивать из Прайма, дабы тот сподобился и помог медботу установить на входе эту огроменную бандуру. Шагающий подошёл почти впритык к двери и остановился. Ждёт, что ему откроют? Много чести, не маленький, сам справится. Орион нуждался в заботе и помощи не настолько сильно.  — Рэтчет, друг мой, — послышался тихий голос из-за двери. «Это он стесняется, или просто металл шибко толстый звук приглушает?» — подумал медбот, — ты позволишь мне войти? У рыжего автобота всё внутри сжалось. Орион был настолько вежливый и тактичный, что иногда аж больно становилось от того, насколько это было мило. Мило? Ах, да. Рэтчет давно смирился с этим чувством. Орион, а в последствии Оптимус, нравился ему куда больше, чем просто товарищ или близкий друг. И это было ещё одной причиной, по которой возвращение Ориона давалось ему гораздо труднее, чем остальным. Вспоминать былое всегда тоскливо. Часто наблюдая за активно общающимся с кем-то из команды Орионом, Рэтчет с грустью вспоминал те времена, когда они общались на Кибертроне. Как приятно было гулять по садам Аякона в компании всезнающего и остро желающего поделиться своими знаниями Пакса. Архивист обожал говорить, а медботу было его не наслушаться. Всегда полностью погружённый в рассказ или тему своих размышлений, он совершенно не задумывался о том, насколько был красив в такие моменты. Мало автоботов или десептиконов могли похвастаться знаниями или характером как у Ориона, но ещё меньше имели настолько же шикарный корпус. Складывалось ощущение, что всех вокруг Праймус лепил как получится, а вот из Ориона решил сделать настоящее произведение искусства. Чтобы остальные, видимо, страдали от того, насколько он был прекрасен. Невероятно стройный и узкий, Орион был поразительно высоким. Тонкие острые грани завораживали, играющий на них свет ранил в самую камеру Искры, не давая и шанса остаться равнодушным к такому корпусу. А оптика… оптика Ориона, казалось, собрала в себе сияние самых прекрасных звёзд и игру всех самых удивительных оттенков светло-голубого. Большая и круглая, всегда смотрящая с теплотой и доброжелательностью. Рэтчет не мог сосчитать всех раз, когда он был готов начать лить омыватель от одного только осознания, что эти прекрасные линзы не будут обращены вечно на него одного.  — Конечно позволю, — ответил с задержкой Рэтчет. Замечтался. Это было больнее всего — осознавать, что Орион, его Орион, никогда не будет с ним. Что в Рэтчете он видел лишь друга и хорошего медика, но не более. И что одним единственным, таким желанным для Рэтчета взглядом своей восхитительной оптики он смотрел не на него, а на какого-то шлакового гладиатора. С тем, что об Орионе, стонущем под или над ним, Рэтчету тоже остаётся только мечтать, он также давно смирился. С мольбой или желанием в оптике на медбота архивист никогда не смотрел. А если и смотрел, то тут же отводил взгляд, не желая провоцировать интерфейс-оборудование. Измены бы Орион себе никогда не простил. «Интересно, он всё также предан Мегатрону после того, что узнал о нём от нас?» — посетила Рэтчета глупая мысль. Даже если нет, Орион никогда не станет его. Оставив (если он действительно оставил) увлечённость гладиатором, Пакс стал просто одинок. Кроме лидера десептиконов ему, наверное, никто до сих пор и не нужен. «Много они перепробовали за тот период, что были вместе?» — Рэтчет одёрнул себя. — «О таком будешь в своём личном отсеке думать, а сейчас, будь любезен, побудь хорошим другом для того, кого так сильно любишь, оплавок». Орион несмело вошёл в «операционную», держа в манипуляторе несколько датападов. Кажется, на них были какие-то цифры. Как и на любых других, впрочем.  — Рэтчет, я… — о, Праймус всемогущий, прекрати смущаться, Орион, если всё же не хочешь превратить своего друга в самый настоящий оплавок. Орион замолчал на половине предложения. Стоя с опущенной головой, он даже не удосужился поднять взгляд в знак приветствия. Рэтчет забеспокоился о его состоянии, но сканировать его вот так напрямую было бы невежливо. С Паксом необходимо было всегда думать о вежливости. Уж слишком тонка и чувствительна была его, как говорят люди, «душевная организация».  — Орион, ты в порядке? Что-то случилось? Кто-то из этих шалопаев повредил тебе что-то? — медбот окончательно отложил инструменты отладки и подошёл к Ориону. «Шарк, это слишком близко. Ты почти нарушаешь его эм-поле, отойди ради Праймуса, не позорься». Бывший лидер автоботов всё так же смущённо стоял, не позволяя себе поднять голову. Несмотря на то, что его корпус изменений никаких не претерпел, он казался немного ниже Оптимуса из-за не настолько идеальной осанки. И так он выглядел гораздо жалостливее. Резко вздрогнув, так, что Рэтчет даже отшатнулся от него невольно, Орион посмотрел другу прямо в окуляры и выпалил:  — Ты не мог бы помочь мне с одной вещью. У меня в отсеке… — видимо, эту часть фразы Пакс ещё не смог завернуть в максимально корректную формулировку, отчего замялся и снова замолчал. Рэтчет себя долго ждать не заставил.  — Мог бы. Пойдём, — нагло пользуясь наивностью Ориона, медбот мягко потянул того за предплечевое сочленение за собой. Конечно же он знал, где находился личный отсек их лидера. Смущённый такой инициативностью друга ещё больше, Орион неровно зашагал за медботом. Тот даже не утруждал себя оборачиваться. Дойдя до отсека Оптимуса, Рэтчет ввёл код и вошёл внутрь, утянув за собой Пакса. Тот, кажется, умудрился зацепить абсолютно всё, что можно было зацепить на входе в отсек, и буквально упал на медбота, поспешно отстраняясь и как будто нехотя вытаскивая манипулятор из цепких кистей друга. «Нехотя, да уж, придумаешь тоже. Давай, ещё начни фонить, чтобы даже ему стало всё очевидно. Придурок» — кажется, приступ самоненависти начался в процессоре Рэтчета даже раньше, чем он планировал.  — Пожалуйста, прости мне мою неуклюжесть, — голубая оптика носилась по отсеку словно мышь по клетке. — Я не хотел.  — Ничего, Орион. Всё в порядке. Я представляю, насколько корпус Оптимуса… — «горяч» — неудобен для тебя. Подобные фразы о понимании и хорошем отношении даже к ошибкам архивиста всегда вызывали на его чудесном фейсплейте смущённую улыбку. Ещё чуть-чуть и Рэтчет действительно растает.  — Так что у тебя случилось? — медбот постарался получше рассмотреть чарующе светящуюся в полутьме отсека оптику друга. Орион на секунду оказался настолько возмущён фактом того, что медботу интересно, зачем его позвали в отсек, что аж открыл рот. И тут же закрыл. «Шлак, если ты сейчас же не перестанешь быть настолько милым, я ударю тебя, Орион, клянусь Праймусом. Почему ты не можешь просто сказать, что тебе, куску раскалённого металла, надо?!» А смущению Пакса всё не наступал конец. Он всё так же не смотрел на Рэтчета, но с каждым кликом делать это становилось всё сложнее и сложнее, из-за чего он, наконец-таки, начал изъяснять причину своей просьбы о помощи.  — Тот я, который является мною в этом времени, — кажется, Пакс путался даже в собственных словах, — всегда старался оставлять небольшие заметки о своём активе для личного пользования. И я решил, что, возможно, тот я, который является Оптимусом, тоже мог заниматься чем-то подобным, — Орион недвусмысленно оглядел небольшую кучку датападов, которые ранее держал в манипуляторе. — Как оказалось, я действительно продолжал вести этот дневник и в настоящее время. Рэтчет непонимающе смотрел на друга.  — А если ближе к делу? — он надеялся, что это звучало чуть менее грубо, чем ему показалось. Орион засмущался ещё больше. Видимо, Рэтчет всё испортил.  — Не то чтобы тут было именно какое-то дело, я просто… — каждый издаваемый Паксом звук давался ему с огромным трудом, — в моих записях, которые, предположительно, относятся к самому началу войны, много говорится о тебе. Медбот заинтересованно изогнул надлинзовые щитки. Становится интереснее.  — Я думаю, для тебя не составило труда догадаться, что даже сейчас я переживаю осознание изменений в Мегатроне с большим усилием. Мне искренне трудно поверить в то, что произошло. И… мне очень больно. Рэтчет был готов залиться омывателем. От жалости к Оптимусу и ненависти к себе. Как он может вообще позволять себе грубить тому, кто просто нуждается в поддержке?  — Очевидно также, я думаю, и то, что и в тот момент, когда все эти события имели место быть, я чувствовал себя ещё хуже, чем сейчас. И в моих записях очень большое внимание отводится именно этому. В общем, Рэтчет, я… — Орион снова замолчал. Ему было очень тяжело говорить всё то, что он говорил.  — Да, мне стоило догадаться, — Рэтчет положил манипулятор на плечевое сочленение Пакса. «Такое огромное. Раньше моя кисть его целиком закрывала» — проскочила в его голове новая претендентка на самую глупую мысль за солнцикл. — Я понимаю, что тебе сейчас как никогда раньше нужна поддержка. Прости, что не заметил этого раньше. Не хочешь сверхзарядки? У меня припасено немного для, — усмешка, — личного пользования и подобных… случаев. Тебе полегчает, обещаю. После этих слов Орион поднял непонимающий взгляд на Рэтчета. «Ах да, ты ведь ненавидел, когда тебе пытались помочь. «Это признак моей слабости», чтоб тебя. Придурок». Медбот сокрушённо убрал манипулятор. Но Орион остановил его, беря одну его кисть в свои. Несмотря на то, что Оптимус был существенно больше Рэтчета в росте, а, особенно, в плечевых сегментах, его кисти были гораздо меньше и… утончённее, чем у медбота. Этот неопределённый жест, кажется, разбудил все интерфейс-системы Рэтчета от многоворнового стазиса, в котором он насильно держал их всё то время, что Оптимус (или Орион) был рядом с ним. Кажется, на клик энергон в его магистралях застыл, а после потёк на бешеной скорости.  — Прости за то, что я заставил тебя думать, будто я нуждаюсь в поддержке, — Орион полностью сосредоточил своё внимание на переплетении манипуляторов. — Но это не то, что я хотел тебе сказать. И не за поддержкой вовсе я пришёл к тебе в этот цикл. Орион соединил свой и манипулятор Рэтчета в замок, накрывая другой кистью сверху.  — В моих записях того времени много говорится о том, как тяжело было для меня смириться с потерей авторитета, друга и… — он снова замялся, — партнёра в лице Мегатронуса. И как много для меня в то время сделал ты. Я писал о том, что ужасно ценю то, что ты почти каждый новый цикл приходил ко мне и, так или иначе, старался утешить и позаботиться. Как в то время, когда все вокруг видели во мне лишь мой титул — Прайма — ты видел во мне живое существо. Сломленное навалившимися обстоятельствами существо. Рэтчет медленно покачал головой. Да, всё именно так и было. Он помнил, как тяжело было приходить к уже ставшему Праймом Оптимусу. Как больно было слышать мычание и вскрики чужого имени, когда его друг тревожно пребывал рядом с ним в офлайне. Как больно было видеть Ориона потерянным, неумеющим обращаться с той силой, что свалилась ему на шеврон. И как же, шлак его дери, было обидно выслушивать бред упившегося сверхзярдкой Оптимуса о его бесконечной любви к Мегатрону, о вине за то, что они так и не стали Конджукс Эндура, ведь наверняка идеальные отношения с идеальным Орионом не позволили бы гладиатору так легко избавиться от него. Так легко разбить его хрупкую камеру Искры.  — И что же ты хотел сказать мне, Орион? — Рэтчет пытался всеми силами подготовить себя к тому, что точно услышит не то, что ему так хочется. Что Пакс не упадёт перед ним в признаниях в любви, что он не станет даже рассматривать такой вариант. Медбот шумно провентилировал.  — Я хотел поблагодарить тебя, мой старый друг, — о, шлак, Рэтчет сейчас действительно разразится омывателем. Ну почему это так больно?! — Ты был невероятно добр и заботлив по отношению ко мне столь долгое время и ничего не просил взамен. Я бесконечно ценю это. Рэтчет вытащил манипулятор из рук Ориона чуть грубее, чем хотел. Пришла его очередь прятать оптосенсоры.  — Это всё? — чуть дрогнувшим голосом осведомился он. «Конечно всё, что он тебе ещё скажет? Если только поблагодарит ещё раз, да покрасивее так».  — Нет, но — Рэтчет резко взглянул на Ориона, который всё так же продолжал держать манипуляторы рядом с тем местом, где раньше была кисть его друга, — я вижу, что ты не настроен более меня слушать. Прости за то, что отнял у тебя так много времени.  — Орион, — «не хочешь сдаваться и веришь, что он всё же скажет тебе это? Оплавок, ну давай. Сам же потом омывателем будешь платформу пачкать», — что ты хотел мне сказать? Пальцы бывшего Прайма подрагивали, из-за чего он сжал их в кулаки.  — В моих записях много было о переосмыслении отношения к тебе. О том, как величие и столь близкая дружба с Мегатроном затуманили мне оптику, и я совершенно не замечал всей той теплоты, что ты так долго и нежно давал мне все эти ворны, что мы знакомы. «Ты смеёшься надо мной, Прайм».  — Наверняка, тот я, который являлся Оптимусом, причинял тебе невероятную боль своей холодностью, — Орион чуть нагнулся и поднял взгляд своих чарующих линз на Рэтчета. — И, наверняка, продолжит причинять, когда вновь вернётся к тебе. Но, раз уж у меня сейчас осталось так мало времени, я хочу поделиться с тобой тем, что Оптимус Прайм очень давно и старательно скрывает. «Ты точно смеёшься».  — Я люблю тебя, Рэтчет. Я бы предложил тебе стать моей Конджукс Эндура, если бы у меня было больше времени. Но у меня его нет. Медбот было открыл рот, но его прервали.  — И прежде, чем ты в ярости покинешь меня, я попрошу тебя лишь об одном. Когда я вновь стану Оптимусом Праймом, пожалуйста, не говори ему то, что рассказал тебе я, потому что меня тут скоро не будет, а ему ещё долго придётся быть рядом с тобой. Это будет слишком больно для него. Орион вновь опустил взгляд.  — Прости ещё раз, что отнял у тебя так много времени сегодня. Это… всё. Они стояли в полной тишине какое-то время, прежде чем Орион решился на, наверное, самый глупый поступок за свой актив.  — Я пойму, если ты будешь ненавидеть меня после этого. Сорвавшись с места, бывший Прайм взял в манипуляторы фейсплейт Рэтчета и поцеловал медбота. Рвано и смущённо, неумело пытаясь пустить статику, Орион вложил в этот неловкий идиотский поцелуй всю любовь к медботу, которую совсем недавно понял окончательно, и всю боль Оптимуса, которую тот так долго в себе таил. Шли клики, а Орион только давал своим манипуляторам больше свободы. Никто не пытался остановить или оттолкнуть его, что, хоть и было неожиданно, оставалось приятным. Когда обе кисти оказались на талии Рэтчета, Пакс наконец ощутил мягко отталкивающие его манипуляторы, и тут же отстранился.  — Прости меня, — он снял манипуляторы с талии медбота, стыдливо убирая их за спину. Опустив голову ещё ниже, чем раньше, Орион полностью освободил Рэтчету доступ к выходу. Если бы он хотел, он мог бы спокойно уйти. Орион прикрыл оптограни и притушил оптику. По отсеку потёк фон.  — Ты чего? — выдавил из себя поражённый ситуацией Рэтчет.  — Ничего, — плечевые сочленения Ориона дрогнули, кажется, он пытался стать ещё меньше. — Я не заставляю тебя быть здесь, Рэтчет. Ты правда можешь идти.  — Боюсь, не могу, Орион, — медбот медленно подошёл к стыдливо сжимающемуся меху, — я не могу. Дотянуться до фейсплейта Пакса оказалось для Рэтчета крайне непростой задачей, но всё же, благодаря всё той же плохой осанке друга, ему это удалось. Схватив Ориона за кончик шеврона, медик повторил его глупое действие, полностью отдаваясь горячему, уже более слаженному и тёплому поцелую.  — Я никогда бы не смог ненавидеть тебя, будь ты хоть Орионом, хоть Оптимусом. Потому что я тоже люблю тебя, мой пока ещё юный друг, — отстранившись, медбот в последний раз за цикл взглянул в столь горячо обожаемые окуляры и, медленно отходя от Ориона, кончиками пальцев провёл по фейсплейту. «На сегодня тебе достаточно впечатлений» — заключил Рэтчет, покидая отсек Прайма.