Музыка октября

Её глаза цвета гречишного мёда, такие же тягучие и обволакивающие, что пленником я их стал однажды и навек. Её дремучие волосы цвета горького десертного шоколада - подлинный шёлк, в котором солнце охотно путается и находит приют даже в пасмурные дни. Губы, цвета припудренной малины и чуть тронутые припухлостью, уверенно завоёвывают мои мысли каждый раз, когда подёргиваются в усмешке или утопают в улыбке. Неизменно независимая осанка возвышает её на воздушный пьедестал над сонмом* одноликих девиц. Сладковатая и алая кровь с течением времени сменилась на густоцветную и бордовую с терпкими нотками, задающими свой мотив всем движениям и решениям в её жизни. Персиковый румянец, проявляющийся на яблочках её щёк под прямыми взглядами, восхищёнными мягкой прелестью и живостью лица, оставил след лишь в моих воспоминаниях и её безвозвратном прошлом. Судьба была жестоким учителем и била за непозволительную роскошь вскидывать голову вверх, где режущее лазурью небо беспечно перегоняло пышные облака и гостеприимно принимало золотое солнце на чай. Превратившаяся в инстинкт привычка оглядываться по сторонам и в каждой мелочи видеть опасность выковала бравого стального солдата в женском теле, а природная острота ума не позволяла поворачиваться спиной к врагам и подставлять себя под неминуемый удар. Быстрые перебежки и скрытные поездки превратили её жизненный путь в томный туманный хвойный лес, надёжно скрывающий её в молочной дымке под раскидистыми тёмно-зелёными игольчатыми лапами. А ведь всё должно было быть не так, и тропа, по которой суждено было ей пройти, не имела помысла извиваться, а цветом могла бы напоминать пёстрое лоскутное покрывало. Имя её безмолвно покоиться на моих губах более пяти веков, ожидая своего часа, чтобы унести нас в точку прошлого, где всё пошло не так, не по сценарию, что мы выдумали для нас двоих. Кэтрин Пирс - звучное, смягчённое, усыпляющее бдительность тех, кому суждено стать разменной монетой в её играх на выживание, Катерина Петрова - истинное умиротворяющее древнее имя той, кто хрупкими ручками гладит моё замершее сердце. Сегодня октябрь, который не имеет ни недель, ни дней, ни часов. Октябрь – он весь наш, без остатка, мы живём лишь в нём, с того самого дня как встретились в одно из его мгновений и пробыли вместе всего момент. У октября дивная музыка шуршащего платья, сшитого по твоей фигуре и сухого лиственного ковра, прогибающегося под невесомыми шагами убегающей и грузными – догоняющего, с примесью твоего сочного голоса, ещё не знающего изнывающих от жажды рыков. Я живу воспоминаниями каждый день этого месяца, отсчитывая календарные листы прожитыми обрывками, перевирая даты, но не путая выражений твоих глаз. Октябрь - он, как мы, застрял меж двух миров, обжигается об закатывающийся отблеск пожарного лета и стучит зубами от ледяного ветра зимы. Сегодня, как раз, такой день. На небе одновременно и тяжеловесные облака, и сизо-чёрные тучи, края которых обрамлены слабым свечением бронзы, как напоминание солнца, что оно живёт, что оно рядом. И ты рядом, я чувствую это. Особенно когда стук каблуков раздирает плёнку тишины и рвёт нещадно мои воспоминания, заставляя ставить на запись этот момент, чтобы проживать его ещё не раз. - Октябрь, Элайджа, - Кэтрин Пирс тонет в воспоминаниях Катерины Петровой, которые заражают тебя неизменно в этот сезон, от которых ты бежишь ко мне просить панацею, зная, что я лишь усугублю мигрень прошлого. - Рождение нас, - я боюсь обернуться и увидеть призрак прошлого, эфемерность израненного воображения, способные вогнать кол в сердце до самого основания своей обманчивостью. – Я знал, что ты придёшь, что ты не пропустишь возможность вдохнуть копированный аромат необратимого прошлого. - Это всё, что осталось у меня. За столько лет я обглодана одиночеством, истощена тоской по тебе, истерзана желаниями и хорошо обучена это скрывать, - твой голос дрогнул, как никогда раньше: ты можешь быть безудержно весела или невыносимо сурова, но не растеряна.- Один день октября – моё богатство, моя слабость, моя амброзия**. - Мы собираем пыль на летописях нашей любви одиннадцать месяцев в году и, как по свистку, сдуваем её раз в году, чтобы задохнуться и отравиться горечью, чтобы собственноручно перекрыть воздух себе и друг другу, - до сих пор я не оборачиваюсь, зная, что мои силы противостоять улетучатся в тот миг, когда взгляд встретится с родными глазами. - Мы дети вечности, Элайджа, - моё имя в её устах звучит как признание в обречённости бытия. – А она к нам благосклонна, и, в конце концов, наши пути сойдутся в один единственный выход из пут обстоятельств, - я ощущаю, как она приближается, протягивая свои руки и обводя в воздухе контур моих плеч, боясь, что я расплывусь как мираж. - Надежда? Кэтрин Пирс верит в надежду? – от близости я теряю голову, и голос нервно дрожит в ожидание единственного правильного ответа. Она знает какого, но это её нелюбимые слова. - Кэтрин Пирс не надеется, но Катерина Петрова...- и это правильный ответ. По моей груди ползут её ладони, ощупывая свою территорию, пытаясь достучаться до заиндевевшего сердца, чтобы заглушить верой ту девушку, что я люблю и выйти из этого дома той, что лишь маска. Перехватив её пальчики, подношу к губам, ощущая, как она продрогла за этот год, как охладела без моего тепла, что я храню в себе за нас двоих, ведь ей нужен лишь лёд, чтобы, скользя, огибать неприятности, а не тлеть в личной драме. Она исчезает всегда внезапно, но в правильное время. Она уходит выживать, я остаюсь жить в октябре. _________________________ Сонма* - толпа Амброзия** - в древнегреческой литературе пища богов, дающая им бессмертие и молодость.