Имитация Бурной Деятельности

«Идиот-идиот-идиот! Это же был такой шанс! Всё ведь было бы идеально! Ну почему ты настолько тупой и трусливый, что не воспользовался этим?! О, Праймус Всемогущий, дай мне сил, чтобы не деактивироваться раньше времени!» Рэтчет себя ненавидел. Ненавидел за то, что, как ему казалось, не ответил Ориону достаточно хорошо; ненавидел за то, что банально испугался фонящего Пакса и сбежал; ненавидел за свою трусость и дурость. В общем, сильно ненавидел. «А самое ужасное знаешь что? То, что тебе больше никогда, ты слышишь? Ни-ког-да не выпадет такой шанс. Счастье свалилось прямо тебе в манипуляторы, а ты выкинул его в мусорку!» Разочарованию и обиде медбота не было предела. Но всё когда-то кончается. Особенно, если есть дела поважнее. Особенно, если эти дела касались непосредственно Ориона. Ему всё ещё необходимо было вернуть память. Чтобы продолжать бороться, чтобы одержать победу в войне, чтобы вернуть автоботам их настоящего Лидера. И чтобы Рэтчет осмелился сам с ним заговорить. Да, с того цикла они так и не пересекались. Рэтчет об этом позаботился. Резко осознав, что Ориона надо приобщать к ИБД* на базе, он потребовал от остальной команды приложить все усилия, чтобы Пакс оставался в их бункере как можно меньше. То с Арси в патруль в самый дальний сектор, то с Балкхэдом и Мико на дюны, то с Бамблби и Рафаэлем изучать земную фауну — в общем, всё, что угодно, лишь бы у Ориона не было и шанса встретиться с медиком. Но, даже по словам остальных автоботов, бывший Прайм продолжал активно искать встречи с ним и в последние дни выказывает весьма очевидную пассивную агрессию в отношении всех, кто ни нытьём, так катаньем пытается вытянуть его с базы. Но скоро всё это закончится. Ведь, благодаря Старскриму, они обнаружили космический мост. Теперь Джек отправится на Кибертрон, найдёт Вектор Сигма и с помощью древней магии (на самом деле технологии, причём не такой уж и сложной, но дети окрестили это «магией») вернёт им Оптимуса. И всё снова встанет на свои места. Всё будет как раньше. …как раньше… О, нет-нет-нет, Рэтчет совершенно не хотел, чтобы было как раньше! Зная, что его чувства взаимны, он же даже в офлайн спокойно уйти не сможет, если на базе будет хотя бы намёк на присутствие Оптимуса! Да что же это такое?! С того цикла медбот перестал спокойно вспоминать об Орионе. Да что уж там говорить, он существовать спокойно перестал! Это было просто невыносимо — осознавать, что вот оно, твоё счастье, оно ходит так близко, и при этом бояться даже посмотреть в его сторону. «Слабонервный трус» — вынес он себе самодиагноз. Сейчас ни Ориона, ни кого-либо ещё из автоботов не должно быть на базе. Блаженное спокойствие и тишина. Хвала Всеискре.  — Ты не сможешь вечно от меня скрываться, друг мой. Орион. «Вспомнишь… а вот и оно» — мысленно стукнул себя манипулятором по фейсплейту медбот.  — Мне стоило догадаться, что ты не будешь покорно патрулировать окрестности и приложишь все усилия, чтобы встретиться со мной, — Рэтчет обернулся к Паксу, к которому ранее он стоял спиной, и тяжело провентилировал. — И что же тебе нужно, Орион? Поначалу Рэтчету казалось, что бывший архивист пришёл к нему и говорил то, что говорил, с неким вызовом. При взгляде же на него он убедился, что Орион скорее был невероятно смущён и даже напуган происходящим. Опущенные манипуляторы, сжатые в замок, грустный взгляд в сторону. Возможно, не один лишь Рэтчет на этой базе страдал от переполняющих его чувств.  — Я хотел извиниться, — «ну, да, конечно, зачем же ещё ты мог ко мне явиться» — за то, что, видимо, своим напором я сильно тебя напугал. Мне жаль, я действительно не хотел этого. Вентсистема медбота зашумела пуще прежнего.  — Тебе не за что извиняться, Орион. Я просто… знаешь, я испугался. Я так долго и старательно охранял это чувство, так долго скрывал его ото всех, что осознание того, что это может быть взаимно, вызывает в моём процессоре небольшую серию ядерных взрывов вследствие тотальнейшей нелогичности происходящего, — Рэтчет стыдливо прятал взгляд от Пакса. Архивисту ни к чему было видеть то, насколько сильно будоражила его сознание эта встреча.  — Как и раньше, ты говоришь в подобной манере только когда волнуешься, — фейсплейт Ориона озарила теплейшая улыбка. Приподнятые надлинзовые щитки, чуть суженые оптограни, лёгкая, почти незаметная, но такая нежная улыбка. Рэтчет сейчас растает. Орион медленно подошёл к медботу, почти вжимая того в приборную панель. Нет, Пакс был слишком тактичным, чтобы вот так грубо нарушать чужое личное пространство, просто сам Рэтчет всеми силами старался не позволить расстоянию между ними сократиться до неприлично маленького. И, видимо, очень зря, так как даже после того, как медботу стало некуда бежать, Орион продолжил своё немое наступление.  — Орион, что ты… — кажется, панелька в ужасе скрипнула, — что ты делаешь?  — Вторую самую глупую вещь за свой актив, — тёплый манипулятор лёг на талию уже почти сдавшегося Рэтчета. — Рэтчет, ты позволишь отнести тебя в мой отсек? — и, не дожидаясь ответа, несчастного бота подняли на манипуляторы, словно он был не из металла, а из папье-маше.  — Отнести?! — сопротивление было абсолютно бесполезно, и всё, что мог делать Рэтчет — возмущаться. — Тебе определённо не стоит меня носить! Я очень тяжёлый! Это вредно для твоего эндоскелета. Орион!  — Мне поставить тебя обратно? — удивлённая голубая оптика, кажется, уничтожила в Рэтчете все попытки сопротивляться. —… нет. Ответом ему была ещё одна лучезарная улыбка.  — Пришли, — Орион ещё раз взглянул на свою крайне недовольную ношу. Все попытки сопротивления были подавлены окончательно и бесповоротно. Впрочем, если бы они были, вряд ли архивист позволил себе продолжать. Дверь отсека отъехала в сторону. Пакс аккуратно, с совершенно несвойственной ему грацией и лёгкостью, внёс сдавшегося Рэтчета внутрь и, заблокировав вход, медленно поставил друга на пол.  — И зачем ты меня сюда привёл? — несмотря на то, что активно фонящий корпус уже был во всеоружии, голос разума всё ещё требовал от медбота максимально критичного подхода к ситуации.  — Опять-таки, как я и сказал ранее, я собираюсь совершить второй самый глупый поступок за актив, — совершенно спокойный, Орион медленно подошёл к Рэтчету, вжимая бота в стену, и, украв у удивлённого подобным поведением медика лёгкий поцелуй, плавно опустился перед ним на колени.  — Орион, я не уверен… — пропущенная по брюшной полости статика не позволила Рэтчету договорить. Шумно втянув вентиляцией воздух в попытках остудить обезумевшие от счастья системы, он всем корпусом вжался в стену, пытаясь найти хоть что-нибудь, на что можно опереться. Голая поверхность ничем таким не располагала, и медботу оставалось только царапать посеревшую от времени сталь. Разряды переместились с талии на бёдра. Рэтчет почувствовал прикосновение чего-то горячего и влажного к паховой пластине, из-за чего на стене появилась ещё пара лишних царапин.  — М? — многозначительно проурчав, Орион кончиками пальцев постучал по серво медбота, активно намекая на то, что тому стоит сделать. Тихий щелчок, и пластинки разъезжаются в пазы. Рэтчет сжимает оптограни с такой невиданной силой, что по оптике скачут блики. От давления ли?  — Орион… — чужие тёплые манипуляторы ложатся на серую талию, чуть сжимая и не давая Рэтчету лишний раз дёргаться. Горячая глосса аккуратно обводит порт по краям, еле касаясь. Рэтчет чувствует, как кончик скрутки упирается его лидеру в фейсплейт. От осознания этого ему становится невероятно жарко. Кажется, в отсеке не хватает холодного воздуха для того, чтобы остудить все внутренности медбота. Оторвавшись от порта, Пакс аккуратно, почти не дотрагиваясь, обдаёт скрутку горячим воздухом. Пару раз проведя кончиком глоссы от начала до конца, он всё с той же аккуратностью и медлительностью вбирает тёмные переплетения проводов в рот. Рэтчет почти уверен, что оптограни у него в этот момент сосредоточенно открыты. Оторвав манипуляторы от стены, медбот с умилением дотрагивается до дрогнувших антеннок Ориона. Мельком, поглаживаниями — он знает, насколько они хрупкие. Они отзываются лёгкой вибрацией на его прикосновения. Орион нетороплив и спокоен. Он не совершает рваных и грубых толчков, не пытается поиздеваться или подразнить Рэтчета. Он делает всё деликатно и медленно. Орион Пакс занимается любовью. Рэтчет не пытается им управлять. Манипуляторы порхают над чужим шевроном, сознание слишком затуманено получаемым удовольствием, чтобы предпринимать какие-то активные действия. На ощупь он пытается найти на чужом фейсплейте царапины и грубые спайки, что остались напоминаниями от прошедших битв, чтобы сосредоточиться хоть на чём-то. Получается плохо, Орион явно не хочет, чтобы медбот на что-либо отвлекался и прикладывает к этому все усилия. Статика трещит внутри дрожащего корпуса, вибрирует, кажется, весь мир вокруг. Слишком жарко, слишком приятно, слишком нежно. Рэтчет уверен, что так и должно быть. Он никогда не представлял себе их интерфейс в деталях, никогда не пытался фантазировать на этот счёт. Все его мечты всегда были сосредоточены только на Оптимусе и никогда не могли похвастаться особенно выдающимся сюжетом. И всё же он уверен, что, даже если бы он пытался воспроизвести их связь в процессоре, то всё было бы именно так, как сейчас. Тепло, едва заметно. Сладко. Невероятные движения Ориона завершаются, не доведя Рэтчета даже до середины. Он пытается разлепить оптограни, чтобы увидеть своего лидера. Со слишком громким для столь тихого отсека шумом к нему поднимается его замечательный партнёр. На белоснежном фейсплейте пара капель химического анализатора, которые он стыдливо прячет тыльной стороной манипулятора. Другой, ранее бесцельно шарящий по корпусу, манипулятор останавливается на талии медика.  — Ты стесняешься? — Рэтчет задаёт глупый вопрос.  — Да, — Пакс отводит оптику, но манипуляторов с талии не убирает. «Ничего милее за весь актив не видел». Рэтчет мягко притягивает меха к себе, жадно целуя. Ему ужасно не хватает высоты, из-за чего ему кажется, что Орион сейчас просто свалится на него сверху. Статика пробегает по шейным кабелям медбота. Он с ужасом отмечает, что оставлять без внимания манипуляторы Пакса на долгое время может быть чревато. Орион нехотя отрывается от чужой лицевой, тихо вентилируя. Нагнувшись ниже прежнего, он робко покусывает бархатные кабели на шее партнёра, иногда пуская глоссой статику. Рэтчет с силой ударяется головой о стену.  — Ты чего? — бывший лидер мгновенно переключается с коннекта на здоровье друга и отрывается от чужой шеи, проникновенно смотря в окуляры медбота. Приглушённый свет становится ещё тише, когда недовольный остановкой ласк Рэтчет сужает оптограни. Кисти у медбота не такие чувственные как у Ориона. Даже будучи аккуратным, его движениям всё ещё не хватает той плавности и спокойствия, что есть у бывшего Прайма. Он почти вешается на него, пытаясь дотянуться до угольно-чёрных кабелей.  — Орио-о-он, — медбот стонет ему в шею. Горячий поток вентиляции и статика заставляют архивиста вернуться к изначальной цели. Выгибаясь, он всеми силами старается не упасть, цепляясь за Рэтчета. Серво подкашиваются, системы ноют, требуя внимания. Орион стонет. Ощущение такое, будто у него несколько веков никого не было. Архивист упустил тот момент, когда инициативу со свойственной ему педантичностью перехватил Рэтчет. Впрочем, он не был против. Аккуратно уложенный на платформу, он вновь отводит от медбота взгляд. Если бы он знал о существовании своей маски, то нацепил бы её не задумываясь. Находиться под изучающим взглядом Рэтчета было невероятно смущающе. Линия статики поднимается от серебристого бедра до самого фейсплейта, заставляя Ориона прятаться ещё сильнее. Паховая давно горит огнём, но он всеми силами это скрывает. За кончик фейсплейта его всё же вытягивают из спасительной тени, дабы вновь заставлять сгорать от стыда под взглядом медика. Нависая над Орионом, Рэтчет продолжительное время пытается понять по его оптике его настоящие чувства. Не играет ли архивист? Не пытается ли казаться лучше, чем он есть? Настоящий ли рядом… под Рэтчетом Орион? Настоящий. Самый настоящий. С восхитительной голубой оптикой, что с таким трепетом и любовью смотрит на него; с дрожащими тёплыми манипуляторами, стоит прикоснуться к которым и по корпусу растечётся волна самой сладкой неги; с испуганно сдвинутыми коленными сочленениями. Разглядывать такого Ориона для медбота одно удовольствие. Какое-то время он действительно просто смотрит на своё красно-синее счастье, которое отвечает ему таким же взглядом. Свободным манипулятором Рэтчет проводит по чужой лицевой пластине. Орион окончательно тушит оптику и прижимается к тёплой конечности. «Милашка». Мех приподнимается и дарит Рэтчету самый жаркий поцелуй за его актив. Пару раз Орион отстраняется от него на пару нанокликов, будто бы собираясь что-то сказать, но после снова возвращается к чужим губам. Горячая влажная глосса архивиста еле касается рецепторов медбота, а сам Пакс, сжав оптограни, дрожит, сгорая от желания. Сжав за головой медбота кисти, архивист практически висит на своём партнёре. Не разрывая поцелуя, Рэтчет возвращает Ориона обратно на платформу, забираясь сверху. Коленом раздвигая чужие серво, он заставляет бывшего Прайма начать испуганно хлопать оптогранями. Он пускает неуместную статику по чужой шее, пытаясь отвлечь медика ещё одним поцелуем.  — С ним всегда так было? — с горечью в голосе осведомляется медбот. Он знает такие взгляды. И такие действия.  — Да, — Орион крепко обнимает Рэтчета, как будто пытаясь спрятаться от внешнего мира за спиной того, кто его на три головы меньше. Серия коротких укусов и разрядов по внутренним шейным кабелям помогает архивисту снова расслабиться. Медику больно думать о том, на что ему намекает Пакс. Больно смотреть в хоть и блаженно притушенную, но всё ещё слегка напуганную оптику. Ему, кажется, страшно даже дотрагиваться до Ориона. Он словно из самого хрупкого стекла, готов рассыпаться в прах от любого неосторожного касания. «И как в тебе только зародилось столько смелости, чтобы сделать первый шаг?»  — Я бы никогда не причинил тебе боль, — Рэтчет медленно проводит кистью по паховой пластине Пакса, которая мгновенно прячется в пазы.  — Я знаю, — мех подаётся вперёд, почти насаживаясь на чужие пальцы. — А-ах… Медбот поудобнее устраивается между длинных изящных серво. Не оставляя ни на клик чужие кабели, Рэтчет медленно погружает скрутку в чужой истекающий смазкой порт, давая время привыкнуть к новой конфигурации. Орион под ним в полный голос стонет, прижимая к себе медбота настолько сильно, что у того, кажется, сейчас что-нибудь треснет. Лёгкий разряд статики внутри и мягкий толчок. Орион вскрикивает, выгибается, подставляя под ласки абсолютно весь корпус. Скрутка скользит в порту с удивительной лёгкостью, задевая при этом все самые чувствительные датчики. Словно так и должно было быть изначально, словно они были созданы друг для друга. Архивист под Рэтчетом мечется по платформе, бубня неразличимые в таком грохоте нежности медботу. О том, как сильно он его любит, о том, как ему хорошо, обо всём, что так долго его беспокоило. Он извиняется и тут же просит быть быстрее, пытается дотянуться до чужого фейсплейта губами, но со стоном выгибается. Хрип вентиляции, тихий неразборчивый голос Ориона, хлюпанье скрутки в порту — Рэтчет бы от одних только мыслей о подобном мог раньше свалиться в ребут. Ему нравится то, как Пакс под ним пищит. Как, стоит ему только слегка поменять угол входа, на броне появляется новая дюжина царапин. Как чужой корпус рвано подаётся ему навстречу, готовый к любому исходу. Перезагрузка подступает медленно, но стремительно. Каскад маленьких взрывов в процессоре, волна наслаждения и судорога в корпусе. Орион обнимает Рэтчета серво за талию, вскрикивая его имя.  — Рэтчет… Рэтчет! — на рыжей краске от таких объятий вполне могут остаться вмятины. — Пожалуйста… давай? Этот взгляд. Тот, о котором так долго мечтал медбот. Полный наслаждения и желания. Полный мольбы. Навстречу безумно быстро колотящейся Искре Рэтчета рвётся холодный свет из чужой груди. Сжимая манипулятор Ориона, он в последний раз целует его испещрённый царапинами фейсплейт. Со всей любовью, со всей страстью. Он отдаётся своему архивисту без остатка.

***

Союз Конджукс Эндура не похож ни на что в этом мире. Ни психокартикальное соединение, ни стазис, ни даже самая глубокая перезагрузка не сравнятся этим. За секунду перед оптикой пролетает весь чужой актив. Целиком, с подъёмами и падениями, с болью и счастьем. За мгновения, что длится слияние, между двумя ботами ни остаётся ни единого секрета. Теперь они почти как одно целое. И ни время, ни потеря памяти, ни война им не помешают.