Персональное солнце

      Для Мичио Сато вся его недолгая семнадцатилетняя жизнь была сплошной чёрной полосой, изо дня в день напоминающей о себе глухой болью в сердце. За два года работы в отряде зачистки парень успел повидать такого, чего молодым людям его возраста и в страшном сне не приснится. Моря крови, оторванные конечности, искалеченные до неузнаваемости трупы охотников, бессильные крики раненых гражданских и перманентная усталость, — после смерти матери всё это стало повседневным спутником юного Мичио. Некогда весёлый и озорной мальчишка с копной светло-зелёных волос, которые вечно торчали во все стороны, медленно сгорал, превращался в бледную тень, одетую в форменный коричневый костюм и равнодушно смотрящую на мир через прорезь маски потухшими серыми глазами.       — Тебе бы отдохнуть, сынок, — практически каждый день повторял отец Мичио, бывший истребитель демонов ранга Киното, несколько лет назад лишившийся ноги и обоих глаз. Ответ сына всегда был один:       — Всё в порядке, пап. Я не устал.       Работа забирала у Сато весь запас физических и моральных сил, однако это, казалось, не напрягало его. Ему хотелось забыться, уйти с головой в бесконечный круговорот дел, перестать думать о прошлом. В голове стучали лишь последние слова матери, повторяющиеся изо дня в день словно мантра:       — Позаботься об отце и Акико-сан… — еле слышно произносила она, вновь заходилась в неудержимом кашле и исчезала в беспамятстве. Воспаление лёгких унесло её жизнь той же ночью.       Пятнадцатилетний Мичио воспринял эту просьбу со всей серьёзностью, на которую только был способен, и подался в отряд какуши — туда, где раньше работала его матушка. С самого первого дня работы Сато понял для себя одно: такой будет вся его оставшаяся жизнь. Серой, забрызганной кровью охотников, полной боли и страданий. Но Мичио ошибся.       Всё поменялось в одночасье, когда он увидел на месте кровавого побоища его. Парня лет восемнадцати, с яркими жёлто-красными волосами, всего потрёпанного и израненного, но… улыбавшегося. Улыбавшегося такой светлой улыбкой, что Сато хотелось прикрыть глаза. Ренгоку Кёджуро, истребитель ранга Хиное, только что одолел демона из Двенадцати Лун и сейчас сидел, опираясь на полуразрушенную стену какого-то дома и прижимая левую руку к глубокому порезу на боку. У Сато же появлялась мелкая трещинка в чёрном стекле, сквозь которое он смотрел на мир последние два года.       С того дня у равнодушной ко всему души Мичио появилось одно единственное желание — увидеть, хотя бы ещё раз увидеть эту улыбку. Ренгоку получил звание Столпа, однако всё так же продолжал ходить чуть ли не на каждое задание, попадавшееся ему на глаза. Для Сато было отрадой раз за разом наблюдать, как совершенно вымотанный после долгого боя Кёджуро стоял, тяжело дыша и опираясь на собственный меч, а через пару секунд обессиленно падал на колени. Каким бы сильным Столпом он ни был, он оставался человеком, которому требовались отдых, время на восстановление, еда — желательно не раз в два дня — и вода. И Мичио пользовался этой его слабостью, разглядывая умиротворённое лицо, давая волю своим рукам коснуться чужого бессознательного тела и с максимальной осторожностью взваливая его на свою спину. Напарник Сато — здоровенный детина почти что на полголовы выше его, с ёжиком светлых волос — не переставал удивляться, как довольно маленький Мичио мог бежать с таким тяжёлым грузом.       Бывало, Сато имел в запасе пару часов и, доставив Кёджуро в Поместье Бабочки, оставался сидеть рядом с его койкой, пока не раздавался зычный голос его напарника, зовущий на новую зачистку. Поначалу в такие моменты молодой какуши просто наблюдал за мерно вздымающейся при каждом вдохе грудью охотника, гипнотизировал взглядом тонкую морщинку между густыми бровями и слегка подрагивающие веки и отчаянно пытался найти в этой неподвижной фигуре ответ на вопрос, мучивший его уже третий месяц: как? Как парень, едва ли на год старше самого Мичио, не потух во мраке окружающей действительности, не утонул в разлившихся кровавых морях? Как… всё ещё может улыбаться так ярко?       Спустя несколько недель Сато осмелился спросить вслух, зная, что Ренгоку всё равно ничего не услышит. За те два часа, которые Мичио проводил у кровати охотника примерно раз в месяц, парень успевал рассказать с десяток самых разных историй, придуманных когда-то его матерью. А ещё ему жизненно необходимо было выговориться, хоть с кем-нибудь поделиться всеми пережитыми страданиями и страхом — не ради жалости — её Сато хватило по горло, — не ради сочувствующего взгляда собеседника и успокаивающего похлопывания по плечу, а просто для того чтобы его выслушали. Да, чтобы выслушали, ничего не слыша, ничего не говоря в ответ, чтобы выслушали и забыли, проснувшись через несколько часов…       И так прошли ещё три встречи, после каждой из которых чёрное стекло Сато покрывалось новыми трещинами. Изредка тонкие губы парня даже растягивались в слабой улыбке — под маской какуши этого нельзя было заметить, но дома Мичио её не носил, вызывая всё больший интерес со стороны бабушки.       — Ты прямо посветлел, воробушек, — приговаривала Акико-сан, бодрая старушка лет семидесяти, и беззлобно смеялась. — Влюбился что ли в кого?       Этот, казалось бы, простой вопрос вызвал у Сато целую бурю эмоций.       — Всё может быть, — отвечал парень, пряча глаза под отросшей зелёной чёлкой и ещё раз обдумывая сказанные им слова. Акико-сан ненадолго перестала смеяться, но через пару секунд вновь разразилась заливистым хохотом.       — Оно и видно.       Мичио Сато не видел Ренгоку практически полгода. От напарника молодому какуши удалось узнать лишь то, что Столп Пламени ушёл на долгосрочное задание в одной из отдалённых деревень, которое должно продлиться ещё месяц. Сато уже исполнилось восемнадцать, и его даже поздравили с днём рождения Суми, Киё и Нахо, когда он пришёл к ним пополнить запас бинтов — расходовались они до неприличия быстро.       Сообщение ворона о том, что Столп Пламени прибыл в Поместье Бабочки в тяжёлом состоянии, заставило Мичио провести единственный выходной в госпитале. Развернувшаяся перед еле дышащим от долгого бега Сато картина повергла его в ужас: в пропахшей какими-то лекарствами комнате, на самой дальней койке возвышалась окровавленная мумия, до груди укутанная белым одеялом с большим алым пятном. Сердце Мичио, казалось, готово было остановиться. Подойдя ближе к койке, парень рухнул на стоящий рядом табурет; в нос ударил отвратительный запах крови и горелой плоти.       — Ох… — только и смог произнести Сато, борясь с подступающей тошнотой и потоком слёз, который вот-вот должен был хлынуть из глаз.       Ренгоку не пришёл в себя ни через день, ни через два, ни через неделю. Мичио посещал его поздним вечером и после каждой рабочей ночи — а работали какуши в основном в предрассветное время, — пару раз даже умудрился принести с собой ленивого рыжего кота, хотя из-за этого получил потом выговор от Аой.       Сато пропустил тот момент, когда его пальцы осторожно сплелись с чужими, торчащими из-под белых бинтов. Он помнил лишь тяжёлое дыхание и покрытое испариной лицо Ренгоку, которому, вероятно, снился очередной кошмар. Столп Пламени страдал от них третью ночь, что не могло не беспокоить Мичио. По словам Канзаки, Кёджуро было уже гораздо лучше, все крупные раны потихоньку заживали, и он в скором времени должен был прийти в себя.       — Похоже, Акико-баа-сан была права. Я действительно влюбился… — невесело усмехнулся Мичио, чуть сильнее сжимая в своей ладони забинтованную руку охотника, и, видимо, совсем перестав соображать, коснулся своими губами подрагивающих пальцев. Он лишь хотел, чтобы Ренгоку стало легче, чтобы ему удалось вырваться из этого страшного сна. Сато сидел на трёхногом табурете, прижавшись холодным лбом к чужой ладони.       Сато не знал, сколько раз всё это происходило. Два? Три? Неизвестно. Главным для него было то, что он мог прикасаться к нему столько, сколько захочет, столько, сколько позволит ему свободное время. Мичио пользовался отсутствием других пациентов и сном обитателей Поместья на полную — целовал Ренгоку в лоб и щёки, беззастенчиво переплетал свои пальцы с чужими, прижимался лицом к тыльной стороне его ладони, нежно поглаживал левое предплечье, скрытое под тонким слоем бинтов.       Сердце Сато, по его ощущениям, замерло и в таком состоянии упало в пятки, когда он почувствовал, как его ладонь сжали чужие сильные пальцы. Мичио почему-то стало противно от самого себя. Он боялся встретиться с расплавленным золотом этих глаз, наверняка сверкающих гневом.       — А Кочо оказалась… права… — прошептал Ренгоку, на секунду прикрыв глаза, и повернул голову к Сато. Парень же не смел вздохнуть. — Дай хоть рассмотреть тебя получше…       — Э? — Сато вскинул недоумённый взгляд на охотника. Расплавленное золото буквально пожирало его, старалось как будто выжечь на подкорке сознания его лицо. Ренгоку тихо рассмеялся.       — Кочо сказала… что у меня появился поклонник… в отряде какуши, — пояснил Кёджуро. Из-за травмированного горла его голос звучал тихо и сипло. — Я всё надеялся… увидеть тебя без этой полосатой тряпки на лице. Так уж получалось, что при каждой нашей встрече я был без сознания… а у тебя под глазами болталась маска. Видимо, в этот раз удача на моей стороне, — широко улыбнулся он и сильнее сжал пальцы Мичио.       — Вы… не злитесь? — ошарашенно произнёс Сато, абсолютно круглыми глазами смотря то на собеседника, то на свою руку, всё ещё находящуюся в руке Ренгоку.       — Злюсь? На что? — вновь рассмеялся Столп Пламени и с неподдельным интересом уставился на Сато.       — На то, что я держал Вас за руку всё это время, — серьёзно ответил Мичио, медленно краснея и опуская взгляд, дабы не ослепнуть от яркой улыбки Ренгоку.       — Как я могу злиться на человека, который когда-то рассказывал мне самые интересные истории и проводил у моей койки всё свободное время?       — Вы всё слышали? — казалось, Сато был готов провалиться под землю. Прямо вот так, сидя на трёхногом табурете.       — Не всё, — покачал головой охотник, на мгновение прикрывая глаза. — Но твоё признание я услышал.       То, что произошло дальше, смазалось в один поток слов и событий. Сато увидел, как чужие губы с жаром целуют его ладонь, почувствовал на щеках горячие дорожки слёз, появившихся от следующих слов Ренгоку:       — И намерен ответить взаимностью.       Чёрное стекло Мичио разбилось вдребезги, пропуская во внутренний мир первые лучи солнца. Его персонального солнца.