Перед отчаянным выбором

      Смрад. Вонь. Потухшие лица полуживых людей. Детский плач. Трупы, гниющие прямо на улице.       Он бежит. Пытается спрятаться. Если его поймают, конец всем его мечтам, его идее, его целям.       Дёргает первую дверь — закрыто. Бежит дальше. Окна заколочены. Замечает разбитое. Спасение?       Когда-то вот так вломиться в чужой дом было преступлением, каралось законом. Сейчас каждый пытается спастись всеми возможными способами. Никто и не обратит внимание на человека, рыскающего по улицам и вламывающегося в каждую дверь. Голод пожирает слабых и добрых.       Тишина.       Он прислушивается. Кажется, никого.       Он рыщет по комнатам в поисках еды, полезных вещей… живых людей. Ничего... никого.       В последней — кажется, кухня — два мертвых тела. Мать и дитя.       Женщина лежала на полу, лицом вниз. Её правая рука была направлена в сторону люльки, словно она из последних сил хотела успокоить родное существо, прижать к себе, защитить. Но не смогла. Её худое, нет, костлявое бледное тело отражало весь ужас военного времени. По всем признакам она умерла не так давно, возможно, вчера. Единственное, что она сейчас напоминала, — это скелет, обтянутый плёнкой, настолько тонкой казалась её кожа. Она лежала, прижав руку к сердцу, а другой — впивалась ногтями в прогнившие доски пола, будто бы чувствовала горечь, вину. Она не смогла защитить свою самую главную ценность. Так и застыла, с болью в глазах.       Он присел к стене между окон, дабы не быть замеченным. Проём, ведущий на кухню, находился в поле его зрения. Краем глаза он видел люльку и часть мёртвого тела, тянущегося к самому дорогому, что у него было.       Прерывая его размышления, в соседней комнате послышался шорох, кряхтение, постепенно перерастающее в плач. Он удивился, но не испугался. Эти звуки преследуют весь город уже давно, никто не обратит внимания. Значит, малыш жив. Сколько он не ел? Крик продолжается по ощущениям будто несколько долгих мучительных часов, на деле — не дольше четверти часа. Это давит, психологически давит. Сколько бы времени ни прошло, его уши так и не привыкнут к душераздирающим звукам. Сердце не успело до конца очерстветь. Но что он сделает?       Малыш осознаёт, что никто к нему не подойдёт, прекращает кричать, осматривается. Видя маму, он старается снова её позвать, но ответа не следует. В глазах маленького человека отражается надежда, желание жить. Он будто выстраивает в голове план, встаёт, опираясь на деревянную решётку. Ещё раз осматривает комнату. Его действия удивляют: дитё мыслит как взрослый. Вот он уже перелезает решётку, вот аккуратно подползает к спящей маме. Пытается её разбудить. Малыш не понимает, почему мама его не слышит. Он ищет грудь, помнит, как оттуда в его рот вливались сладкие капли молока. Пусто.       Все старания маленького человека напрасны. Лицо подёргивается, из потухших глазок падают последние капли надежды. Интересно, он чувствует конец? Конец своей недолгой и горькой жизни. Неизвестно, успел ли он испытать счастье, любовь, все человеческие чувства, желания, радости. Неужели вот так и закончится его жизнь? Разочарованием, предательством. Та, что должна защищать его, заботиться о нём, кормить, просто-напросто его бросила. Поймёт ли он, что в этом и заключалась её забота и любовь. Мама отдавала последние крохи своему чаду, хотела, чтобы он выжил, не думала о себе. Рационально ли это? Нет. Что он будет делать, когда останется один? Он не выживет. Она об этом задумывалась? Безвыходность ситуации заставляла людей есть своих же детей. Все хотели выжить, все понимали, что дети умрут в любом случае. Почему она до конца своих дней отдавала всю себя в надежде спасти ребёнка? Он не выживет без неё. Всё напрасно. Её порывы напрасны. Что ей двигало? Теперь это уже не имеет значения.       С улицы послышались крики: «Он где-то здесь! Ищите!»       Внутри всё всколыхнулось, участившийся пульс отдавал в уши, уходил в пятки. Он подумал о малыше, о его оказавшихся бесполезными попытках что-то предпринять для спасения жизни. Неужели и его действия напрасны?       Тем временем крики, треск выломанных дверей и грохот тяжёлых сапог всё ближе.       А если всё, за что он борется, уже погибло, как мать того малыша? Сомнения разрывают голову. Осознание возможной бессмысленности своих действий и решений разрушает изнутри всё то, что строилось годами на красивых речах о свободе и равенстве, справедливости и лучшей жизни. Он закрывает глаза и ждёт.       Есть ли смысл бороться дальше?

***

      — Командир, здесь пусто!       Это шутка? Они не заметили?       Он скинул ветошь и прижал малыша к груди ещё сильнее, будто бы успокаивая его, но на самом деле — самого себя. Он стоял на коленях перед трупом женщины с её ребёнком в руках.       От посмотрел ему в глаза. Точно небо перед грозой. Глаза, знавшие так мало об этом мире, но уже узревшие смерть, голод, разочарование, предательство, безысходность. В них отражалась его собственная боль. Мальчик не отводил взгляда, рассматривал его лицо, изуродованное вечной борьбой. Трудно сказать, какие мысли были у малыша в голове и мог ли он вообще хоть что-то понимать. Но теперь его жизнь зависит от этого человека, который невольно оказался вовлечён в чужую судьбу.       — Что же мне с тобой делать? — Малыш прислушался к незнакомому голосу. — Знаешь, я ведь и сам чуть не распрощался с жизнью. Грёбаные солдаты и понятия не имеют, за что на самом деле мы сражаемся. Люди голодают, дохнут как мухи. Им ни в какой бок не упёрлась эта война… — Малыш опустил бровки и скривил носик. — Противное слово? Извини.       — Я придумал, — вновь раздался голос, но звучал уже приятнее, успокаивающе. — Здесь неподалёку есть одно место, думаю, тебе там будут рады. Оно глубоко-глубоко в лесу, сокрыто скалами, но ты не бойся, там не так страшно, как может показаться. Туда от голода и войны сбежали несколько добрых семей. И, насколько я помню, злые враги и солдаты их ещё не нашли. Проверим?       Однако не всё было так просто. Из города не выйти, всех мужчин забрали на войну, остались лишь женщины, дети, старики да инвалиды. Даже если его каким-то чудом не узнают, то как мужчину будут обязаны арестовать за отклонение от военной службы. Вечереет, но ещё недостаточно темно, чтоб скрыться за покровом ночи. Ждать нельзя, неизвестно, сколько ещё протянет этот малыш, а идти очень долго.       Человек с костылем, идущий в длинном плаще с капюшоном, закрывающем его отрезанную по колено ногу, и с истошно плачущим малышом за спиной вызывал у проходящих мимо людей лишь жалость и скорбь. Они опускали взгляд в землю, понимая, что ничем помочь не могут.       Так они дошли до входа в старые катакомбы, мало кому известными ходами ведущие к выходу из города. Человек с нескрываемым облегчением избавился от маскировки, отвязал прикреплённую к бедру согнутую ногу. Оказавшись наверху, далеко от зловонной мглы и безнадёжного плача, он наконец глубоко вдохнул чистый, лесной воздух. Малыш, уснувший от равномерного покачивания и потрескивания факела в темноте, вмиг проснулся.       Человек переложил мальчика на руки, взглянул в его наполненные любопытством к новому миру глаза, и произнёс тихим, но уверенным голосом:       — Ты выживешь, я обещаю.