Хрип

Сегодня выдался на удивление хороший день. Такой солнечный и на редкость жаркий. Я вернулся из продуктового магазина с двумя огромными пакетами жратвы. В последнее время мы с матерью чрезвычайно много едим. Вернее, даже не мы, а она. С ней вообще творится что-то подозрительно странное. С недавнего времени она запирается в своей комнате и сидит там днями напролет. Бросила работу, а о выходе на улицу и речи не шло. В целом, прокармливаю нашу семью из двух человек только я. Но я не напрягаюсь. Я прекрасно понимаю, что ей, должно быть, плохо от развода с отцом, ведь он оказался дикой свиньей. Именно поэтому я стараюсь войти в ее положение и не осуждаю свою мать. -Ма-а-ам, я дома, - крикнул я в пустоту квартиры. -Да-да, сынок. Я в своей комнате, - нервно крикнула она в ответ. -Может, выйдешь, поздороваешься со мной? -Извини, сынок, мне нужно побыть одной сейчас. Закажи себе пиццу. Во так и живем. Бывало, я не видел ее в течение двух, а то и трех дней, хотя все это время она находилась в квартире. А выманить ее из своей норы просто невозможно. Ее любимая отговорка: «Закажи себе пиццу», как будто я только и занимаюсь тем, что жру эту круглую дрянь. А сама она, за то время, пока я на работе, успевает затащить к себе в комнату полсодержимого холодильника, а потом сидит и ест это все. Хотя однажды, мне все-таки удалось попасть в ее пещеру. Если честно, то вид ее жилища поверг меня в некий шок. Как только я преступил порог, мне в нос ударил какой-то приторный запах, будто комнату не проветривали в течение нескольких недель. Что, кстати, было совершенной правдой. К этой духоте несомненно подходил весь бардак, накопившийся из пустых банок из-под пива, йогурта, молока; упаковок «быстрой» лапши, чипсов и подобного убийственного оружия для вашего желудка. Горы грязной одежды, небрежно наваленной в самом дальнем углу комнаты, издавали все тот же неприятный приторный аромат. Двуспальная кровать уже забыла, когда ее в последний раз имели честь застилать. На ней творился какой-то хаос из простыней, подушек, перьев и крошек. Причем последних было больше всего. А мама же даже не бухает… Я пытался как-то убедить мать в том, что ей пора начать двигаться. Выйти на улицу, открыть шторы и окна, разбудить в себе медведя. Но она была такой же прочной, как слой грязи на ее носках. Я даже стеснялся приводить друзей в гости. Только из-за нее. Хотя у меня и не было толком друзей. Короче говоря, вышел встречать меня только Джей. Джей – это моя собака и, по сути дела, единственный друг. Он необычайно умный и понимающий для существа, которым он является. Вообще, я считаю, что собаки – это те самые волшебные существа, которые одним своим взглядом способны поддержать, поднять настроение, доказать, что ты еще кому-то нужен в этом мире. Джей как раз и заставляет меня верить в свои силы. Его холодный мокрый нос, словно ягодка-черника, утыкается мне в щеку и часто-часто дышит. Он не лижет меня в лицо, потому что прекрасно знает, что я такое не люблю. Он понимает меня. И, пожалуй, он единственный, кто делает это. Я прошел на кухню, разложил продукты по тем местам, где они должны лежать и направился в свою комнату. Надев наушники, я удалился в мир интернет сетей, где нет того, что творится в реальном. Там глупые люди не боятся говорить свое мнение, а умные предпочитают комментариям наблюдение за глупыми. Люди живут там, словно в одном большом городе, управляемом модными картинками и шутками, которыми они непрестанно делятся друг с другом. Мне до дрожи в коленках наскучил этот мир иррациональности и глупости, но мне просто некуда бежать. Интернет был единственным выходом из моего реального мира какой-то странной печали и безысходности. Краем глаза я заметил, что улицу уже закутывают сумерки в свое тонкое одеяло. Солнце исчезло за высотными зданиями Москвы, предоставляя осенней прохладе разгуляться во всю мощь. Тени домов постепенно увеличивались, пока не разрослись до такой степени, что весь город погрузился во тьму. Я сам не заметил, как отошел от компьютера и усталым взглядом уставился в холодное окно. На нем уже образовался запотевший круг от моего дыхания, на котором я аккуратно вывел «Я надеюсь». *** Тревожный сон заставил меня проснуться. Я поднес к глазам телефон, и его экран ослепил меня на пару мгновений, но я смог разобрать время. 4:31. Черт меня подери, еще же спать и спать! Я снова закрыл глаза и попытался вспомнить, что видел в кошмаре. Какие-то обрывки всплывали в памяти, но только на эмоциональном уровне. Я просто помнил, что мне было страшно и все. Или было что-то еще… До моего уха донеслись тихий хрип. Он стрелой пронзил остатки моих воспоминаний, и я понял, что это именно тот звук, что сопровождал меня весь сон. Я щелкнул пальцами, чтобы убедиться, что сейчас я не сплю и действительно слышу этот странный хрип. Я не спал. Хрип становился все громче и учащеннее. Спустя несколько секунд к нему прибавилось еще и еле слышное чавканье, будто собака ест мясо. Должно быть, это Джей кушает свой корм на кухне. Я перевел дыхание и снова постарался заснуть, но чавканье все не прекращалось. Вместо этого оно становилось все активнее, напористее, как будто проголодавшийся лев пожирает свою добычу, разрывая острыми клыками нежную плоть, вонзая когти в алое мясо. Я могу поклясться, что буквально слышал, как урчит его желудок. Хищник вошел во вкус, и голод, так томивший его, дал о себе знать. Он заставлял челюсти двигаться активнее, поглощая кусок за куском, слизывая капавшую по подбородку кровь. Мое терпение лопнуло. Я вскочил с кровати и уверенными шагами направился на кухню. Уже примерно представляя, где запру в туалете бедного голодного Джея, мешающего мне спать, я подошел к миске, но… пса там не оказалось. Теперь мне стало по-настоящему страшно. Хрип и чавканье все громче раздавались в моем мозгу, и я уже не мог понять, что это: реальность или плод моей нездоровой фантазии? Но звуки были, я слышал их. Они раздавались где-то вокруг меня, с дребезжанием проскальзывали мне в ухо и эхом отзывались где-то в затылке. Я почувствовал, как все тепло ушло из моего лица, и, наверное, сейчас я выглядел не лучше сыра с плесенью. Все еще надеясь на то, что сие звучание издают челюсти моей собаки, я отправился на ее поиски. По дороге я успел пару раз наткнуться на углы шкафов и комодов, врезаться в зеркало, но я все равно ничего не слышал, кроме этого ужасного чавканья. Оно будто бы заглушало все звуки вокруг. Мысль о том, чтобы проверить подстилку, на которой спит Джей пришла мне в самый последний момент. Подойдя к ней, я не обнаружил там ни Джея, ни крошек его корма. Она даже не была теплой. Но что-то тут было не так, как в других комнатах. Что-то отличалось. Звук. Хрип здесь был громче. Мало того, он был прямо за моей спиной. Я развернулся и встретился лицом к лицу с дверью. С дверью, за которой и были эти мерзкие звуки. С дверью, за которой находилась комната моей матери. *** С вырывающимся из груди сердцем, я накрыл дверную ручку своей рукой. По спине пробежало электричество, почувствовалось, как напряглись корни моих волос. Я просто не мог представить, что же издает этот ужасающий хрип, и почему он был настолько мерзким. Я повернул ручку. Теперь к моему страху и интересу прибавилось одно новое чувство: удивление. Почему дверь в мамину комнату открыта? Такого не было уже около двух месяцев. Медленно отворяя дверь, я заметил, что в комнате горит лишь одна тусклая лампочка, освещая лишь противоположную стену. Шторы задвинуты по своему обыкновению, но здесь было не все так, как обычно. Звук. Он пронзал меня насквозь, боролся с моей барабанной перепонкой, которая не хотела пускать его в мою голову. Но он, разорвав тонкую пелену в моих ушах, резал мозг, заставляя чувство страха обостриться, как острие ножа. Страх полностью завладел мной. Я полностью вошел в комнату, и чавканье прекратилось. Под потолком нависла смертельная тишина, от которой все так же бросало в дрожь. Я осмотрелся, но мамы нигде не было. Вдруг, каким-то задним зрением я почувствовал движение в самом темном углу комнаты. Ватными ногами я поплелся к лампочке и направил свет в темноту. В мгновение ока мое сердце сжалось в песчинку, кровь перестала бежать по жилам, и цвет всего тела приобрел мертвенно бледный оттенок. Мне показалось, что я больше никогда не задышу. Отчаянно ловя остатки кислорода в комнате, я попытался собрать всю представшую передо мной картину в целом. Но ничего не выходило, мое сознание затуманил откровенный страх и ужас. Прямо на меня, из темного угла комнаты смотрели красные глаза моей матери. Безумный огонь играл в ее зрачках, направленных строго в мое лицо. Безумство было обосновано. По грязному, сальному лицу стекала свежая алая кровь, а на растрепанных волосах кровь уже запеклась. Мать держала в руке огромный кусок живого мясо и дожевывала остатки, от которых ее отвлек мой приход. Другая рука была погружена в чью-то плоть… плоть Джея. Внутренности моей собаки были разбросаны вокруг матери в хаотичном порядке, а с них еще стекала вонючая кровь. Я даже мог назвать органы, лежащие на полу: справа от мамы валялась недоеденная печень, слева – разорванные куски тонкой и толстой кишки, почки лежали перед ней, растекаясь, словно невареное яйцо. А в руке мать держала сердце. Я почувствовал, как к горлу возвращаются все продукты, которые я съел днем. Спустя пару конвульсий, меня громко стошнило, но казалось, я даже это не почувствовал. Мои органы чувств могли различить только стук собственного сердца в висках и больше ничего. Но я понял, что нужно бежать. Первая же идея в моем мозгу требовала спасения. Я должен был бежать. Бежать… куда угодно, но бежать. Непослушные ноги попытались двинуться с места, но безуспешно. Голова адски закружилась, и я упал на пол, потеряв сознание. Последнее, что я увидел, это полные слез, страха, отчаяния и безумия глаза матери. Она кинулась ко мне, выронив из рук теплое сердце Джея, закричав «Прости!». И мир исчез, оставляя за собой только хрип.