Час без любви

- Иван, ты ведешь себя, как ребенок. - За что ты так со мной сурово, матушка? Я же ничего не сделал. - То-то и оно. Милая Софи здесь уже несколько месяцев, а ты до сих пор и единого слова ей не сказал. А ведь в один прекрасный день - когда Петр взойдет на престол – она станет твоей царицей. Ты должен хотя бы представиться ей. Опустив взгляд и теребя конец шарфа, Иван тихо — так, чтобы не услышала императрица, прошипел, что и думать не хочет о дне, когда Петр, этот несчастный дурачок, неспособный даже самостоятельно надеть сапоги, станет его царем. Конечно, надежда традиционно умирает последней, и, быть может, из этого чудика еще выйдет замечательный самодержец, но пока, стоило Ивану лишь увидеть наследника, как его тут же одолевали совершенно нехристианские мысли – например, о чуме или неудачном падении с лошади. Эта подспудная неприязнь к Петру и была, кстати, одной из причин, по которой Россия невзлюбил и маленькую пруссачку, к которой тот, напротив, кажется искренне привязался. Впрочем, многое из того, что нравилось наследнику, было связано с Пруссией. У Петра, вообще, по мнению России, был неважный вкус. Итак, София Августа Фредерика фон Анхальт-Цербст-Дорнбург. Быть может, Елизавета и большинство придворных и были ею очарованы, но сам Брагинский ее привлекательной не находил. Конечно, он и видел-то ее всегда лишь издали, наблюдая с другой стороны залы, как маленькая худенькая фигурка легко скользит среди пышных дам в еще более пышных кринолинах и их рослых кавалеров. Она ведь даже не была красива. Иван видел ее портрет, присланный Елизавете, и даже художник не смог польстить Софии настолько, чтобы сгладить ее острый подбородок и длинный нос. «Хотя, наверное, я - с моим-то собственным носом - едва ли имею право критиковать за эту часть физиономии кого бы то ни было». - У тебя нет никаких разумных оснований испытывать к ней неприязнь, – резко произнесла Елизавета, давая понять, что уже готова выйти из себя. Этот тон отвлек Россию от возни с его шарфом. – Ситуация такова, что невестой наследника может стать или прусская, или саксонская принцесса, и я уже сотни раз говорила: саксонцы нам не ко двору! – Выпустив пар этим заявлением, она продолжила уже мягче. – Я обсуждала этот вопрос с графом Лестоком, и он тоже считает, что тебе… нам выгодно улучшение отношений с Пруссией. - Я знаю, – кислым тоном признал Россия. – Но все равно мне это не нравится. - У тебя достаточно времени, чтобы свыкнуться с этой мыслью, – сказала Елизавета, давая понять, что разговор окончен. – И к своей будущей царице тебе тоже придется привыкнуть. Будешь представлен ей, когда она более-менее оправиться от болезни. Возможно, когда вы узнаете друг друга получше, твое отношение к ней переменится. - Едва ли. Могу я идти, государыня? Ради того, чтобы угодить вам, я готов встретиться с нею хоть сейчас. - Сейчас – не лучшее время. Она все еще не выздоровела до конца. А болезнь терзала бедняжку несколько недель. - Зато какой хороший повод не слишком затягивать разговор? Не смотри на меня так, матушка – я буду вести себя очень-очень учтиво. - Ладно, если ты так упираешься… Вчера вечером, когда я навещала ее, она чувствовала себя довольно сносно. Только, будь добр, не волнуй ее. - Обещаю, – Россия почтительно поклонился и покинул кабинет императрицы. Комнаты Софии располагались довольно далеко от покоев Елизаветы, но Россия успел выучить дворец и все его переходы так, что нашел бы дорогу в любой его конец и во сне, а потому много времени дорога у него не заняла. Но перед самой дверью он остановился, услышав доносящуюся изнутри немецкую речь. - Я просил ваше высочество на время отложить книги, – сказал мужчина, в голосе которого строгость смешалась с усталостью. - Я просто хотела немного позаниматься. Сегодня я чувствую себя намного лучше! – ответил ему девичий голосок, явно принадлежащий Софии. - Должен вам напомнить, что ваше высочество могли бы избежать болезни совсем, если бы отдыхали в сообразности с необходимостью, а не проводили бы ночи за учебниками. У вас нет большой необходимости в столь скором изучении русского языка. Он не слишком часто употребляется при дворе, совсем не употребляется в Академии, и потребен разве что в церкви. - Но я хочу выучить его как можно скорее. Я хочу стать русской. Гм. Для России это стало неожиданным открытием. Он полагал, что девушка заболела из-за непривычки к его климату — среди приехавших иностранцев это не было редкостью. Когда София прибыла в Москву (а было это зимой), то представляла собой дрожащий комок из меха и теплых платков. Он думал, что она оказалась слишком слаба для его зимы. А она, оказывается, заболела потому, что переутомилась, торопясь выучить язык…его язык. Когда он открыл дверь, Софи произнесла: - Дофрайе уотро. Менья зофут Зофия. Как у меня получается, доктор? - У вас сильный акцент, – с порога, без всякого приветствия заявил Россия, и лежавшая в постели девушка, и ее врач удивленно обернулись. Выглядела София еще менее привлекательно, чем обычно. Темные волосы облепили влажный от испарины лоб, и лихорадочный румянец казался еще более неестественным на слишком бледной коже. Ее губы шевельнулись, когда она пыталась вспомнить нужные слова: - Дофрайе уотро. Ах… как фас зофут? - Мы можем говорить на немецком, если вам так будет удобнее, – перевел тему разговора Россия. – Не лучше ли и впрямь дождаться выздоровления, чтобы продолжать обучение? София обреченно вздохнула и опустила взгляд на раскрытую книгу, лежавшую у нее на коленях. - Как же неловко вышло. Я просто хотела, как можно скорее выучить русский язык, но… - приступ кашля прервал ее, и доктор шикнул на Россию, торопливо кинувшись к пациентке. Когда она отдышалась. по ее подбородку стекала тонкая струйка крови. - Извините, - слабым голосом произнесла она, после того, как врач вытер кровь и убрал упавшую на пол книгу. – Мы, случайно, не встречались раньше? Мне почему-то кажется, что – да, но я не могу вспомнить вашего имени… - Неудивительно – ведь мы еще незнакомы лично. Собственно поэтому, с позволения ее императорского величества, я и осмелился вас потревожить. Но я и здесь оказался недостаточно учтив – и так и не представился, – с легкостью соврал Россия. – Иван Брагинский… советник ее императорского величества, к вашим услугам, принцесса. Встреча с вами – это большая честь для меня. - Я тоже рада нашему знакомству, – хрипло ответила София и захлебнулась в новом приступе. - Ваше высочество, нужно отворить кровь, – твердо сказал лекарь, открывая свою сумку и извлекая из нее ножи, чашу и бинты. Софи сморщила длинный свой нос, тонкие пальцы стиснули простынь. - Вы боитесь? Боитесь крови? – прямо спросил ее Россия, заметив эту тревогу. - Крови я не боюсь. – Софии спокойно наблюдала за врачом, подготавливающим инструменты. – Но я не люблю слабости, которая наступает потом. - Ах, как я вас понимаю. Словно недостаточно страдать от болезни — нужно отягощать ее головокружением. - Быть может, вы окажете любезность и подержите ее высочество за руку во время процедуры? Раз уж вы оба испытываете такую к ней нелюбовь? - В этом нет необходимости, – решительно отказалась Софи, придавая лицу выражение полного спокойствия. Единственным, что нарушало эту маску, была морщинка меж бровей. – Я уверена, что у господина Брагинского есть другие, более важные дела. - Не настолько важные, чтобы у меня не нашлось в запасе нескольких минут, – прервал ее Россия, садясь на край постели. Уголки рта девушки дрогнули, а глаза потеплели. А Ивану показалось, что не такой уж у нее и острый подбородок, да и нос не так велик. По крайней мере, с этой точки зрения. Ее крохотная ладонь утонула в его, накрывшей ее сверху. Он почувствовал, как поджался ее мизинец, когда врач проколол вену. Но она не лгала – крови она действительно не боялась, спокойно наблюдая за тем, как она стекает в чашу. Но слабость начинала брать свое, вскоре рука обмякла совсем, и было заметно, что девушке теперь тяжело и глаза держать открытыми. Когда чаша уже была полна, София вдруг пробормотала, возможно даже не понимая, что говорит вслух: - Можете вы выпустить всю мою немецкую кровь, герр доктор? Как бы мне хотелось, чтобы всю мою кровь в моих жилах заменили на русскую. Внутри у России что-то перевернулось, но прежде чем он успел что-то спросить – Софи уже лишилась чувств. «Зачем она это сказала? Почему она так отчаянно хочет стать русской?» - Очень странные вещи она иногда говорит, не находите? – тихо рассмеялся доктор, накладывая тугую повязку спящей девушке на руку. – Похоже, она и впрямь любит эту страну. - Почему? – чуть слышно спросил Россия – и врача, и Софию. – Она здесь только несколько месяцев. Как можно полюбить того… кого почти не знаешь? - Быть может, это любовь с первого взгляда? – усмехнулся доктор, выходя из комнаты. Это была просто шутка, но Россия оставался у постели Софии еще какое-то время, вглядываясь в ее лицо, словно это могло помочь ему получить ответ на свой вопрос - прежде чем отпустить ее руку и тоже покинуть покои принцессы. Комментарии автора: Екатерина Вторая, Великая, урожденная София Августа Фредерика фон Анхальт-Цербст-Дорнбург – была приглашена в Россию в 1744 году российской императрицей Елизаветой Петровной вместе с матерью для последующего сочетания браком с наследником престола великим князем Петром Фёдоровичем, будущим императором Петром III и троюродным братом Софии. Выбор невесты для наследника российского престола в тот исторический момент был делом далеко незаурядным, и был тесно связан с борьбой политических «блоков», как внутри российского двора (Лесток против Бестужева), так и во всей Европе. Клан Бестужева добивался, чтобы императрица выбрала саксонскую принцессу Марианну, дочь короля Польши, что позволило бы объединить Россию, Саксонию, Австрию, Англию, Голландию одним словом, три четверти Европы против Пруссии и Франции. Противостоящий французский клан, которым издали руководил Фридрих Прусский, сделал все, чтобы этот план провалился. Им в качестве невесты Петра и была предложена 14-летняя София Фредерика. Выбор в пользу Софии был сделан и благодаря более умелым интригам франко-прусского блока, и благодаря тому, что чрезмерное усиление Австрии и ослабление или гибель Пруссии были невыгодны России (игравшей на их противостоянии, схожим с противостоянием Москвы и Твери, или Москвы и Вильно, за право собрать вокруг себя все русские, здесь соответственно - немецкие земли), и благодаря личному обаянию самой девушки, у которой первоначально с будущим мужем установились самые лучшие отношения. Сразу после приезда в Россию София стала изучать русский язык, историю, православие, русские традиции, так как стремилась наиболее полно ознакомиться с Россией, которую воспринимала как новую родину. Среди её учителей выделяют известного проповедника Симона Тодорского (учитель православия), автора первой русской грамматики Василия Ададурова (учитель русского языка) и балетмейстера Ланге (учитель танцев). Вскоре она заболела воспалением лёгких, и состояние её было столь тяжёлым, что её мать предложила привести лютеранского пастора. София, однако, отказалась и послала за Симоном Тодорским. Это обстоятельство прибавило ей популярности при русском дворе Название рассказа родилось из фразы самой Екатерины: «Беда в том, что сердце мое не хочет быть ни на час без любви».