Закрывая глаза

      Ручка соприкасается с бумагой с отвратительно скрипящим звуком. Звук заполняет собой тишину комнаты, делая помещение хоть немного жилым, а пребывание в нем — практически невозможным. Тсунаёши маленькой ладошкой обхватывает ручку, держит ее двумя пальцами под странным углом, точными, выверенными движениями выводит буквы на листе плотной бумаги и изредка прерывается лишь для того, чтобы сделать глоток своего любимого травяного чая. Пара секунд блаженной тишины.       То, что девушка этот звук игнорирует полностью, выглядит чем-то странным и непонятным.       Или просто с ее нервной системой все хорошо, а ему, Реборну, стоило бы уделить немного времени для своего здоровья? В любом случае, в тишине он больше сидеть не может, и единственной здравой мыслью ему кажется включение музыки. Тсуна опять будет на него бурчать. Он подходит к старенькому проигрывателю, который хозяйка упрятала на подоконник и скрыла шторкой, и нажимает на кнопку включения. Мелодия начинает играть с того момента, на котором оборвалась в прошлый раз, и Реборн даже прикинуть не может как давно это было. Своей простотой и незамысловатостью музыка эта вызывает тревогу и это знакомое многим ноющее ощущение внутри живота. «Плохое предчувствие». А может, он съел что-то не то и нужно пойти уже не к одному врачу, а к нескольким?       Усмехнувшись своим мыслям, Реборн ерошит волосы, примятые от постоянного ношения шляпы, и оборачивается на кабинет, к которому он до этого стоял спиной. За столом никого нет, и в приглушенном, слишком холодном свете лампы, словно в издевке подсвечивается та самая ручка, что так бесила его.       Холодный свет делает помещение безжизненным, серым и абсолютно унылым. Не спасали его даже лучи закатного солнца, пробивающиеся сквозь тонкую ткань штор.       Разве еще не слишком рано для того, чтобы менять здесь все?       Реборн подходит к столу, и в пустом помещении звук его шагов кажется оглушающим. Медля, он проводит пальцами по спинке обычного деревянного стула, собирая на них скопившуюся за недели отсутствия пыль. С шумом втягивает носом воздух.       Ее духи. Запах был все еще различим.       Кружка как обычно стоит на столе, пустая. Недопитый чай никто не потрудился вылить и со временем он просто испарился, оставляя внутри кружки тонкие темные полосы. На краешке виднеется след бледно-розовой помады.       Мужчина жмурится в надежде, что он проснется после того, как откроет глаза.       Открывая глаза, он видит Тсунаёши.       Её ладонь лежит поверх его собственной, которую он так и не убрал со спинки стула, голова чуть наклонена вправо, а губы, накрашенные её любимой бледно-розовой помадой, растянуты в фирменной всепрощающей улыбке. Реборн напряженно вздохнул, чувствуя ком в горле.       — Пора перестать винить себя, — это сказала она или он?       Реборн закрывает глаза снова. Мелодия взывает к воспоминаниям, которые он старательно блокирует уже слишком долго. Тихий голос солистки пробуждает в нём те чувства, что были давно забыты. Лишённый зрения, он слушает внимательнее.       Любимая песня Тсунаёши, про которую она говорила лишь три слова — даёт желание жить, — сейчас у Реборна это желание отнимает. Словно стряхивая с себя воспоминания, Реборн резко распахивает глаза и снова и, разумеется, никого не видит.       Центральную часть кабинета занимает кресло, повернутое так, чтобы можно было беспрепятственно смотреть в окно. С молчаливой торжественностью и надменностью, похожую на ритуальность, Реборн опускается в кресло и позволяет себе пропасть в пучине воспоминаний.       Тонкая струйка дыма тянется от сигареты, которую Тсунаёши легко обнимает пальцами.       — Ты чего сидишь в темноте? — Реборн обходит кресло сбоку и осторожно кладёт руку на её плечо, но жест остаётся незамеченным.       — Не спится, — коротко отвечает она, сделав затяжку.       — Я думал, что сигареты это больше по моей части.       — Оставь меня одну, — в голосе ни единой эмоции.       Пожав плечами, Реборн ушел.       А после ушла она.       — Ты ушла, а я, открыв глаза, понял, что сам себя позволил растерзать, — тихо прошептал мужчина в пустоту, сжимая подлокотники пальцами так, что побелели костяшки.       Надежда еще есть или лучше даже не пытаться её найти? Всё… потеряно?       Тсунаёши тихо смеется, называет его дураком, и гладит по щеке.       Шепчет: «я всегда буду с тобой», и Реборн ищет в записной книжке номер психиатра. А может перед этим стоит навестить ее могилу? Или сходить в церковь?       Спросить совета у друга: «парень, ты случаем не знаешь, что делать, если всюду мерещится мёртвая подопечная?».       Друг простецки хмыкнет и скажет что-то вроде: «я за тебя беспокоюсь, обратись к специалисту».       Или усмехнется и ткнет локтем в бок, заговорщически шепча: «не подскажешь номерок поставщика?»       А после окажется, что у Реборна в принципе нет ни одного друга, которому он мог бы такое сказать.       Тсунаёши взглянет на него, и во взгляде ее будет собрано всё тепло, что она когда либо дарила ему.       Тсунаёши помолчит немного, пристроит свою аккуратную маленькую руку на его ладонь.       Тсунаёши прошепчет, склонившись к нему и одними касаясь губами его уха: «ты всегда сможешь обсудить это со мной».