После Стольких Лет

Бывший Профессор Люпин стоял перед воротами Хогвартса с поднятой рукой. Ночной Рыцарь был не самым лучшим видом транспорта, но не маггловским же поездом ехать. Он долго сомневался, прав ли в своих догадках, действительно ли Сириус окажется в своем фамильном доме, о котором когда-то рассказывал с такой ненавистью? По предположению Люпина, кроме унаследованного им семейного дома, изгнанному Блэку податься больше некуда. Люпин отчаянно хотел увидеть Сириуса. Поговорить, поддержать, извиниться, в конце концов, что он бесконечно долгие годы считал своего лучшего друга предателем. К тому моменту, как неказистый кондуктор раскрыл перед ним дверь трехэтажного автобуса, Люпин окончательно определился с местом своего назначения. Его терзали сомнения, но он все-таки решился отправится туда. Не беда, если Сириуса там не окажется. Он всегда может развернуться и уйти. — Площадь Гриммо, пожалуйста, — Твердо сказал он, и расплатился с протянувшим за деньгами руку кондуктором. *** У него дрожали руки от волнения. Он стоял на крыльце фамильного дома Блэков и не решался позвонить в дверь. В голове мелькнула мысль, что зря он это затеял, Сириуса наверняка нет дома. Ему следует уйти. Однако он тут же отбросил эту мысль. Раз он пришел, стоило попытать счастье. Он топтался у массивной двери уже минут пять, оправдываясь перед собой тем, что изучает причудливую фигуру на позолоченном, и некогда ярко сияющим дверном молотке. В его голове со страшной скоростью проносились мысли о том, как Сириус может отреагировать на его появление здесь. Удивится? Обрадуется? А может он рассердится на него за то, что подвергает друга опасности быть обнаруженным? В конце концов Люпин мысленно отвесил себе подзатыльник за трусость и ужасное ребячество. Они ведь с детства были друзьями. И чего он боится человека, которого любил с незапамятных времен? Ничего страшного случиться попросту не могло. Он унял мелкую дрожь в руках и нажал на дверной звонок. За трелью звонка моментально послышался громкий, яростный женский крик. Ремус в страхе отпрянул от двери. Неужели он ошибся домом? Он бросил взгляд на табличку, которая гласила «Площадь Гриммо, дом 12» и озадаченно перевел взгляд обратно на дверь. Нет, он не мог ошибиться. Пронзительные вопли за дверью начали складываться в слова, но Люпину не удалось разобрать ничего, кроме «грязнокровки», «позор» и еще что-то не вполне разборчивое в адрес магглов. Вдруг он услышал грубый мужской голос с едва различимыми лающими нотками, принадлежащий, без сомнения, Сириусу. «Да заткнись ты уже, старая карга!» — Едва ли не громче самой женщины завопил он. Затем он произнес какое-то заклинание и женский голос неохотно стих. Люпин, вздохнувший было от облегчения, что все-таки попал по правильному адресу, снова затаил дыхание, услышав быстрые шаги к входной двери, и сопровождающий их ужасно громкий скрип половиц. Он нервно сглотнул, выжидающе глядя на черную тяжелую дверь. Он быстро смахнул невидимую соринку с пиджака, рукой постарался уложить волосы и, хотя в этом не было необходимости, он подтянул манжеты рукавах рубашки. Сириус распахнул дверь с широкой улыбкой на лице. — Я знал, что это ты, — Без приветствия воскликнул он, жестом приглашая Люпина войти, — Никто кроме тебя не знает что я являюсь хозяином дома, а если и узнает, то вряд ли будет столь галантно звонить мне в дверь. — Он усмехнулся собственной шутке и потер руки, будто согревая их друг о друга. Люпин закрыл за собой дверь и так и оставшись стоять на пороге, не решаясь пройти вглубь дома, посмотрел на Сириуса. Изможденное лицо, впалые щеки, грязная одежда, которую он кажется носил с самого Азкабана, сальные полные колтунов, некогда роскошные волосы. У Ремуса защемило в груди от жалости. Сириус выглядел гораздо старше своих лет. Синяки под глазами, морщины, залегшие на лбу и между бровей, и странная тень на его болезненно бледном лице были заметны гораздо ярче и отчетливее, чем на той фотографии из газеты, которую осенью Люпин рассматривал часами напролет. — Здравствуй, Сириус, — Приветливо улыбнулся Люпин, — Я подумал составить тебе компанию. — Сказал он, но подумав, добавил, — Если ты не против, разумеется. Сириус расхохотался. Люпин что, вообразил себе, что его общество может показаться Сириусу неприятным? В ответ на громкий смех Сириуса, Ремус робко улыбнулся, не до конца понимая причину его веселья. Он протянул ему руку, оказывая запоздалый жест приветствия. Тот в один шаг очутился рядом с Люпином, но пожимать протянутую руку он не спешил. Напротив, он решительно, но мягко оттолкнул ее, и в следующее мгновение заключил старого друга в медвежьи объятья. Ощутив, как руки Люпина сомкнулись вокруг его талии, еще крепче прижимаясь к нему, Сириус вздохнул с небывалым облегчением. Он не был уверен, как отреагирует Люпин на его объятья. Как приятно было ощущать это живое тепло, исходящее от другого человека. Ледяные стены камеры Азкабана, а потом и неприветливый ветер Запретного Леса оставили свой отпечаток. Последние тринадцать лет он не знал ничего, кроме холода, сырости и одиночества. Оказаться в ласковых объятьях Ремуса, о которых он, признаться, не раз мечтал за последние годы, было сродни чуду. Они стояли так явно дольше, чем позволял этикет, но не похоже, чтобы их это волновало. — Ты ужасно исхудал, — Пробормотал Люпин ему в плечо, почувствовав ладонями ребра Сириуса, даже через тонкую ткань одежды. Он раньше часто думал о том, сколько страшных лет Сириус должно быть провел голодая. Он сомневался, что в Азкабане был приличный трехразовый рацион питания и пятичасовое чаепитие. Люпина вдруг захлестнуло восхищение этим неимоверно сильным человеком. Столько лет провести в таком страшном месте, как Азкабан, и не развалиться на части. Сириус обладал невероятной силой воли и стремлением к жизни, и Люпин ощутил острую потребность сделать все, что в его силах, чтобы его лучшему другу больше никогда в жизни не пришлось так страдать. — А у тебя ужасные усы, — с наигранной обидой в голосе ответил ему Сириус, пряча улыбку в воротнике Люпина. Они звонко рассмеялись, наконец отстраняясь друг от друга. — Пойдем, устрою тебе экскурсию по моим владениям, — С улыбкой сказал Сириус. Полный ребяческого энтузиазма показать другу свой фамильный дом, Сириус взял было Люпина за руку, собираясь повести его по комнатам, но мгновенно опомнился. Он не знал, как Люпин провел эти годы, что он был в заключении. Может он завел семью, а Сириус тут лезет к нему с дурацкими прикосновениями и погребенными чувствами, вновь открывая старые раны. Он пробормотал что-то смутно похожее на извинения и принялся рассказывать про портрет его покойной матушки, что висел в прихожей, и начинал неистово орать, когда кто-то звонил в дверь. *** — Знаешь, — задумчиво произнес Люпин, когда они прошли по всему дому и остановились на кухне, — Это место могло бы послужить отличной штаб-квартирой Ордена Феникса. — Что? — рассеянно переспросил Сириус, который в этот момент укладывал отсыревшие дрова в камин, намереваясь развести огонь чтобы согреться. — А… Да, ты прав. По правде говоря, я уже думал об этом. — И? — Нетерпеливо спросил Люпин, вопросительно подняв бровь. — И я решил, что пока не хочу заниматься гуманитарной помощью Ордену. Сейчас я нужнее Гарри. К тому же Орден, кажется, сейчас не ведет особо бурной деятельности, — Ответил Сириус, — Так что я думаю, что лучшим решением для меня сейчас продолжать ошиваться возле Хогвартса. Я отсижусь где-нибудь на юге, пока скандал с моим побегом прямо из лап Министерства не уляжется, а потом вернусь в окрестности Хогвартса. Я слышал там в горах есть потрясающие пещеры, под стать самим великанам. Вот там и обоснуюсь на будущий учебный год. — Сириус говорил о своем плане с поразительной уверенностью, будто в нем не было никаких недочетов, не говоря уже о колоссальном риске быть пойманным. Люпину эта идея не приглянулась. По его мнению благоразумнее всего было бы укрыть Сириуса подальше от волшебного мира. Самолетом отправится в какую-нибудь Францию, чтобы жить обычной маггловской жизнью в какой-нибудь отдаленной деревушке, пока все не образуется. Но конечно, предложи он эту идею Сириусу, тот бы наверняка высмеял ее. Сириус Блэк просто жить не может без риска и приключений. Истинный, черт его дери, Гриффиндорец. — Ремус, — Обратился к нему Сириус, несколько смущенно глядя на Люпина, — Ты не мог бы разжечь огонь? У меня… Нет волшебной палочки. — Конечно, — Улыбнувшись, ответил тот. Сперва он заклинанием сделал поленья сухими и пригодными для использования, и только потом из его палочки стрельнула искра, которая разожгла дрова. Пару минут спустя в камине на кухне приятно потрескивало жаркое пламя, быстро согревая отсыревший дом. Они долго стояли, молча глядя на пламя. Впервые с момента их встречи, у Люпина появилось время внимательно осмотреть Сириуса. Он слегка повернул голову, стараясь украдкой рассмотреть его профиль. Они стояли достаточно близко друг к другу, чтобы Люпин мог разглядеть отсвет огня в потускневших глазах Сириуса, непрерывно наблюдавшего за языками пламени в камине. Резкие тени на его лице придавали его чертам еще большей грубости и своеобразной рельефности. Люпин застыл, завороженный игрой света на прекрасном лице Сириуса. Каким бы заметным и неизгладимым был отпечаток, что Азкабан оставил на нем, как бы заточение не омрачило его вид, он по прежнему был неописуемо прекрасен. Люпин видел в этом изможденном лице не мрачного бежавшего из самого страшного места на земле узника, а веселого мальчишку Сириуса, вечного разгильдяя, смело смотрящего опасности в лицо с неотразимой улыбкой. Люпин видел это глубоко внутри него, за суровым, холодным взглядом и исхудалым мрачным лицом кроется настоящий Сириус. Его Сириус, вечно улыбающийся и такой беспечный. Никакой Азкабан не отберет у Люпина того потрясающего идиота, которого он знал почти всю свою жизнь. Люпин ощутил укол вины. Тринадцать лет он полагал, что Сириус подлец, грязный предатель, убивший одного из своих лучших друзей. Люпин не хотел в это верить, было невыносимо больно думать, что тот, кого он любит всем сердцем, на самом деле двуличный ублюдок, предавший своих друзей. Но еще больнее было верить в его невиновность. Ведь тогда это значило бы, что Сириус обречен на вечные муки за преступление, которого он не совершал. Мысль, что Сириус медленно и мучительно умирал, терял силы и был подвержен пыткам без каких-либо причин, разбивала Люпину сердце еще сильнее. Поэтому он потратил не один месяц, чтобы свыкнуться с мыслью, что Сириус Блэк был не тем, за кого себя выдавал все это время. На Люпина накатил стыд. Он посчитал Сириуса убийцей только потому, что ему так было проще жить. Это ведь тоже своего рода предательство. Сейчас он смотрел на его спутанные грязные волосы, рваную одежду, грязь на его мертвенно бледном лице и сравнивал тот ад, через который прошел Сириус с относительно спокойной жизнью, которой жил он сам эти тринадцать лет их разлуки. — Прости меня, — Едва ли не шепотом начал он, — Я должен был догадаться, должен был помочь, должен был… — Конец фразы он сказал так тихо, что ее заглушил треск дерева в камине. На глазах его выступили непрошенные слезы, которые он тут же сморгнул, стараясь, чтобы Сириус этого не заметил. Сириус с удивлением посмотрел на него. Ремус винил себя? В чем? В том, что поверил дюжине очевидцев, или доказательствам смерти Хвоста, пусть и сфабрикованным? Может быть он винил себя в том, что согласился со всеми людьми на свете, газетными статьями, судьями Визенгамота, которые на каждом углу предлагали неоспоримые доказательства и улики против Сириуса? Может быть он извиняется за то, что поступил правильно и зажил своей жизнью не оглядываясь назад? Но тут не было его вины. Что бы он себе там не выдумал, в этом не было его вины. — Тебе не за что просить прощения, Ремус, — Ответил он, поймав его печальный взгляд, — Ты виноват в случившемся не больше меня, — Он горько усмехнулся, — К тому же, каждый бы на твоем месте подумал бы, что я убийца и предатель. — Но я ведь не каждый. — Тихо заметил Люпин. — Будет тебе Ремус! Кончай уже себя терзать, — Примирительным тоном сказал Сириус, — Я, между прочим, по тебе соскучился, — Как можно небрежнее бросил он. Эта фраза и вполовину не отражала истинного состояния Сириуса. Сказать, что он скучал по Люпину — ничего не сказать. Тринадцать лет он тосковал по нему. Тринадцать долгих лет он был готов на стенку лезть от безысходности его положения. Мысли о нем были едва ли не единственными светлыми воспоминаниями, которые дементорам не удалось достать из него. Мысли о том, что где-то там, живет человек, подаривший ему столько тепла и ласки, возможно ждущий его, готовый выслушать и простить, поддерживали в нем тот маячок надежды, в котором он так отчаянно нуждался, который не давал ему сойти с ума, и позволял помнить о его истинной цели: отомстить Питеру Петтигрю. И конечно, он всей душой жаждал снова увидеть, почувствовать Ремуса. Он несчетное количество раз за прошедший год наблюдал за ничего не подозревающим Люпином издали, так и не решаясь подойти, когда тот совершал одинокие прогулки по лесу. Как он ни старался скрыть всю тоску, что он ощущал все эти годы, Люпин, кажется, уловил незаметные нотки в его голосе, или понял по его лицу, что это напускное спокойствие ничто иное как обычная бравада, за которой кроется смертельная тоска. Люпин посмотрел на него благоговейным взглядом, полным подлинной нежности и явной жалости к Сириусу. Он протянул руку к его волосам, легко касаясь грязных, сальных, спутанных прядей. — Тебе надо подстричься, — Неожиданно строго сказал он, что совсем не соответствовало ласковой улыбке, которая все никак не желала сходить с его губ, — Никакая магия не исправит того ужаса, что творится у тебя на голове. И помыться тоже не мешало бы, а о чистой одежде я вообще молчу, — Продолжал причитать он. Люпин убрал руку с его волос и поднес большой палец к щеке Сириуса, на бледном лице которого отчетливо проступало грязное пятно, которое Люпин сейчас так старательно пытался оттереть пальцем. — Сириус, не шевелись, — Пробормотал он с видом ювелира выполнявшего кропотливую работу, когда Сириус попытался увернутся от его пальцев, — Мерлин, ты никогда не отличался терпением. — Каков есть, — Хохотнул в ответ Сириус. Люпин посмотрел на него таким взглядом, от которого в животе у Сириуса завязался тугой узел, а кончики пальцев начало приятно покалывать. Он поймал его взгляд и посмотрел на него так, как умел только он. Пронизывающе, грозно, и в то же время с таким благоговением, на которое, казалось, человек его наружности не способен. Люпин перестал тереть его щеку и завороженно глядел вглубь глаз Сириуса. Они стояли так, меньше чем в полуметре друг от друга, не шевелясь, словно боясь разорвать эту призрачную связь между ними. Они тонули в глазах друг друга, никто из них и не пытался выбраться из завораживающей бездны, куда оба безнадежно летели. Словно под действием гипноза, Ремус медленно проводит большим пальцем ниже, остановившись, когда палец соприкоснулся с губами Сириуса. Люпин замер, удивившись собственной инициативе, не смея пошевелить ни единой мышцей. Он наблюдал за реакцией Сириуса, хотел, чтобы тот как-то ответил, но палец все также бездвижно, едва ощутимо касался нижней губы Сириуса. Тот не смел даже дышать, завороженный его прикосновениями. Но увидев выражение легкой паники и нерешительности на лице Ремуса, вышел из оцепенения. Не прерывая зрительный контакт, он плотнее прижался губами к его пальцу, и целомудренно поцеловал. В следующее мгновение на месте пальца оказались губы Люпина. Искусанные, сухие, но такие податливые. Сириус не раз мечтал об этом. Сотни, а то и тысячи ночей он провел в размышлениях, каково это было бы, снова поцеловать Ремуса. Он представлял как целовал Люпина так, что у того подгибались бы колени, заставляя крепко хватать его за плечи, чтобы не упасть. Представлял, как его сердце пустилось бы вскачь, и какое удовлетворение и счастье окатило бы Сириуса, целующего того, по кому так сильно тосковал столько лет. Реальность превзошла все ожидания. Внутри Сириуса все перевернулось. Тринадцать лет несчастий словно испарились, оставляя после себя небывалую легкость. Этот поцелуй был как долгожданный глоток свежего воздуха, наполняющий его тело силой и энергией. Их руки блуждали по спинам и плечам друг друга, действуя словно согревающие чары, в которых, впрочем, ни один из них не нуждался. Внутри все горело огнем, воздуха в легких стало сильно не хватать, но Сириус не хотел, а может и физически не мог прервать этот поцелуй. Напротив, он углубил его, заставив Люпина издать глухой стон, который отдался у Сириуса сильным жжением где-то внизу живота. Его сводила с ума готовность и пылкость, с которой Люпин отвечал ему. У него закружилась голова, а перед закрытыми глазами поплыли разноцветные круги. Вполне возможно, что это от нехватки кислорода. Когда у обоих легкие начало невыносимо жечь, они наконец сдались, разрывая поцелуй и шумно вдыхая пропитанный жаром воздух. Они прижались лбами друг к другу, по прежнему тяжело дыша. — После стольких лет, ты все еще… — Сбивчиво, почти в неверии прошептал Сириус в открытые губы Люпина. — Все еще люблю тебя. — Хрипло закончил за него Ремус, и на короткое мгновение снова прижался губами к губам Сириуса, словно закрепляя свои слова. Они плохо помнили, как добрались до спальни. Последним полностью осознанным действием Люпина было очищающее заклинание, которое он направил на Сириуса, чтобы убрать наконец всю грязь с его тела. Он предпочел бы сделать это вручную, в горячей ванне и с приятно пахнущим мылом, но они ужасно торопились. Сириус повалил Люпина на кровать, которая недовольно скрипнула под весом двух взрослых мужчин, но никто не обратил на это внимания. Сириус целовал шею и плечи уже наполовину раздетого Люпина. Ремус закрыл глаза от удовольствия, и полностью отдал себя процессу. Спустя столько лет Сириус помнил каждое местечко на его коже, заставляющее его издавать жалобные стоны и извиваться под его умелыми руками. Сириус знал каждую его слабость, и умело использовал ее, принося незабываемое удовольствие. В его руках Ремус снова превратился в неугомонного бесстыжего подростка. Он стонал так, как ему самому казалось, он стонать был неспособен. Он выгибал спину навстречу рукам и губам Сириуса. Он хотел почувствовать его везде, каждой клеточкой своего тела. Хотел любоваться им, видеть его нахмуренные брови, и полузакрытые от удовольствия глаза. Боже, каким красивым был Сириус. Как прекрасно он выглядел в полумраке комнаты. Ремус разжал кулаки, выпуская из них простыни, и дотянулся рукой до лица Сириуса, притягивая его для очередного поцелуя. Его собственные руки начали блуждать по телу Сириуса, попутно обнажая его. Люпин, кажется, бормотал, как его Бродяга был сейчас прекрасен, как красиво было его тело. Наплевать на болезненную худобу или мертвенную бледность, Сириус был прекрасен всегда, он был самым потрясающим, самым чудесным человеком на свете, а он, Люпин, был самым счастливым. Так и не решившись на нечто большее, они удовлетворили друг друга руками. Вышло быстро и сумбурно, но от того не менее потрясающе. Не имея сил на элементарный душ, они лежали, держась за руки и пытались отдышаться. Когда они посмотрели друг на друга, оба счастливо улыбнулись. Люпин поднял руку, чтобы заправить прядь волос за ухо Сириусу. Тот улыбнулся ему со всей нежностью, на которую был способен и притянул Ремуса ближе, для сотого по счету поцелуя за этот прекрасный летний вечер. — Может все-таки сходим в душ? — Пробормотал Люпин хриплым голосом, — На заклинания, я кажется сегодня уже не способен, — Усмехнулся он. Сириус тепло ему улыбнулся и кивнул. Они наскоро помылись вдвоем и улеглись обратно под теплое пленяющее одеяло, на которое скорее всего были наложены перманентные согревающие чары. Иначе объяснить его тянущее в сон тепло было невозможно. Сириус с благоговением вздохнул, оказавшись в уютной постели. Он крепко обнял Люпина, который и сам прижался к нему так сильно как только мог, и поцеловав его в макушку прошептал: — Спокойной ночи, Лунатик. — Спокойной ночи, Бродяга. — Вторил ему Люпин. *** Люпин распахнул глаза. Сердце бешено колотилось. Перед глазами мелькали расплывчатые образы и на мгновение ему вдруг показалось, что все это было сном. Его приезд к Сириусу, их… Воссоединение. Однако почувствовав рядом присутствие сладко спящего Сириуса он с облегчением выдохнул. Но тревога не оставила его. Он не знал, как понял это, он просто чувствовал: сказочная ночь, подобная этой повторится очень не скоро. Сириус беглый преступник, и ему нельзя задерживаться на одном месте. И как бы Люпин не хотел сопровождать его, он не мог. От его безмятежного счастливого настроения, с которым он засыпал не осталось и следа, а сонливость как рукой сняло. Его разум заполнили тревожные мысли. Он как будто только сейчас понял, какая опасность грозила Сириусу. Если его снова схватят, это будет означать конец для них обоих. Второй раз ему не уйти от цепких лап Министерства, а Люпин не переживет этого. Он с содроганием представил заголовок на первой полосе Ежедневного Пророка: «Правосудие Торжествует! Дементоры исполнили приговор Сириуса Блэка.» Люпину стало дурно от одной мысли об этом. Он положил ладонь на грудь Сириуса, и почувствовал ровное биение сердца под своими пальцами. Он надеялся, что мерный стук, своеобразное подтверждение тому, что Сириус с ним, живой и здоровый, как-то успокоит его, придаст ему сил, но его чувства разбушевались только сильнее. Это нечестно, они только нашли друг друга. После всего, через что они прошли, они ведь заслужили банального человеческого счастья, разве нет? На их долю выпало столько лишений, неужели этого было мало? Люпин сам не знал, кому он задает эти вопросы. Он был зол. Зол на Сириуса, за то, что тот спокойно похрапывает, когда у Люпина в душе бушует ураган. Зол на Петтигрю, за то, что он предал его лучших друзей и заставил Ремуса отвернуться от своего возлюбленного, зол на канцелярских ублюдков из Министерства, которым лишь бы кого-нибудь наказать, а кого, уже не важно. В частности он был зол на себя, за то, что не докопался до истины раньше. Если бы он только боролся, если бы он добился правосудия раньше, вряд-ли они лежали бы сейчас в этом затхлом клоповнике с протекающей крышей и Мерлин знает какой нечистью, снующей по углам. Его мрачные мысли оборвал, как ни странно, Сириус. Проснувшись, ему стоило только взглянуть на лицо Люпина в полумраке, чтобы понять, о чем он думает. Сириус накрыл ладонью руку Люпина, до сих пор лежавшую на груди Бродяги. Тот вздрогнул от неожиданности, но легкий испуг на его лице мгновенно сменился удивлением. — Я думал, ты спишь, — Сказал Люпин, глядя на их руки. — Я спал, — Спокойно сказал Сириус, — Но проснулся. Я почувствовал твою руку на своей груди. — Прости, — Люпин виновато улыбнулся, — Я не хотел тебя будить. — Ничего страшного, — Сириус тепло улыбнулся ему в ответ. Сириус осторожно взял Люпина за запястье, и поднес его ладонь к своему лицу. Он прижался губами к тыльной стороне его ладони, а затем медленно, размеренно и успокаивающе, глядя Люпину в глаза с неприкрытой нежностью, начал целовать его пальцы, один за другим. Сириус одним взглядом пронизывал Ремуса насквозь, заставляя смотреть на него, не отводя глаз. — Я уйду на рассвете. — Неожиданно твердо сказал он. Люпин издал рваный вздох, от которого у Сириуса внутри все сжалось, и он тут же пожалел о своем жестком тоне. Он не хотел звучать грубо, слова вырвались помимо его воли. В тоже время он понимал, что подсластить эту горькую пилюлю все равно не получилось бы. Однако Люпин стоически вынес ощущение, будто в него по самую рукоять вонзили кинжал, и нарочито отчужденно произнес: — Ясно. — Я буду писать каждую неделю, — Затараторил Сириус, покрепче перехватывая руку Люпина, — Скажи только, куда отправлять письма, а остальное неважно, я найду способ, — Увидев, что Люпин собирается возразить, добавил, — И не надо мне тут говорить про безопасность, Ремус, я буду безумно скучать, и хочу иметь возможность хоть как-то с тобой поговорить. — В мою квартиру в Чизвике*, адрес ты знаешь. — Люпин не стал сопротивляться. Он тоже будет тосковать по Сириусу, и если его письма помогут ему не сойти с ума от одиночества, он будет только счастлив. — Договорились, — Весело воскликнул Сириус. Люпин, впрочем, не разделял его оптимизма. — Я не хочу, чтобы ты уходил. — Еле слышно, неуверенно прошептал Люпин. Он знал, что это звучало по-детски эгоистично, но ничего не мог с собой поделать. — Ремус, — Начал Сириус, поглаживая ладонь Люпина, которую отказывался отпускать, — Мы еще увидимся, и не раз, я обещаю тебе. Мы сражаемся в одной войне, на одной стороне, и рано или поздно Дамблдор начнет вести активную деятельность в Ордене Феникса, и тогда, к моему глубочайшему сожалению, нам с тобой волей-неволей придется пересечься пару раз. — Они рассмеялись. Люпин обожал эту удивительную черту Сириуса: прибегать к идиотскому сарказму в самый неподходящий момент, — Так что никуда я от тебя не денусь, — С лучезарной улыбкой заключил он. — Я люблю тебя, — Невпопад вырвалось у Люпина. Он не успел подумать, прежде чем сказать эти слова, но в мгновение, когда они сорвались с его языка, они показались ему такими правильными, естественными и сами собой разумеющиеся. Сириус улыбнулся шире. — Я тоже тебя люблю, Ремус, — Он придвинулся ближе, чтобы достать до губ Люпина и мягко поцеловать их. Сириус уйдет, едва первые солнечные лучи достигнут стен этого дома. Уйдет, и скорее всего даже не попрощается, потому что ему так проще. Он покинет Люпина на долгие месяцы, может годы. Может, они больше никогда не увидят друг друга. Эта ночь может стать последним счастливым воспоминанием о них. Вместе с утром придет холод, тоска, отчаяние и нестерпимая боль. Но утро еще не скоро. Эта знойная июльская ночь принадлежит им. Она благоволит им. Пока блеклый месяц со звездами освещают их разгоряченные тела в порыве страсти, им ничто не угрожает. Ничто для них не имеет значения, кроме сладких стонов друг друга. И так будет вечно. До самого утра.