Пояс Джудекка

Паннакотта лежал на дряхлом запылённом матрасе без простыней. Полоски на ткани матраса почти перестали различаться по цвету, хотя скорее всего, лет сто назад, они были белые и синие. Пружины, погнутые и выпирающие из-под дешёвого взбитого синтепона, давили на лопатки и грозили вот-вот проткнуть тонкую зелёную ткань пиджака, а следом вонзиться между рёбер. Юноша чувствовал нутром, что кто-то явится. В эту душную келью, где он коротал ночи — такие же редкие, как и кипарисы на знойной дороге. Кровь в жилах кипела, потом застывала, доводя контраст до безумного головокружения. Чёрная обложка священного писания намокла под крепко сжатыми вспотевшими ледяными пальцами. Кто-то вот вот придёт. Паннакотта даже знал, кто. Как только на другом конце коридора второго этажа захудалого отеля послышались мерные шаги, юноша, словно одичалый, вскочил с кровати. На секунду комнату прошил жалкий скрип — но пружины старой железной кровати в момент успокоились. К горлу подступил ком, и Фуго сжал в руке пистолет — бесполезная вещичка, если твой противник — хозяин стенда, но уставшему, истощавшему телу Паннакотты было просто необходимо выглядеть не настолько жалко. Шаги остановились у его двери, и Фуго спустил предохранитель. Целился он в дверь, но стрелять пока не планировал. Дверь вышибли резко, с такой силой, что у Паннакотты прогремело в ушах ещё добрые секунд десять. Выстрел из оружия противника прошёл под его рукой, превращая окно в груду осколков, лежащих на мостовой улицы где-то внизу. Фуго начал палить в ответ, а потом увидел проблеск золотых волос — да не может быть. Все пули, выпущенные из его старой беретты, превратились в нераспустившиеся бутоны — и осыпались у ног Дона. Джорно резко вскинул оружие и практически напрыгнул на Паннакотту, выбивая оружие из его рук и прижимая его голову к куцей зелёной стене едва ли тёплым дулом. — Бесполезно дёргаться, Фуго, — туго сдвинув брови, сказал Джорно. — Я убью тебя, если… Я просто убью тебя, — голос Паннакотты был до ужаса сиплый и хриплый, а в глазах зазвенела такая ярость, что Джованна сжал пальцы на металле ещё сильнее. За спиной послышалось булькающее бормотание — очень знакомый звук, особенно в помещении, меньше 'пять на пять' метров. Было бы страшно, если бы не было так всё равно: Джорно лишь ухмыльнулся. — У тебя не получится. — А тебе нет смысла меня убивать, — почти прорычал Фуго, потому что на горло тяжёлым весом давило предплечье Дона. — Нет смысла? — и без того едкая ухмылка на юном лице стала практически токсичной, ещё немного, чувствовал Фуго, и яд начал бы стекать с его губ. — Ты предатель, Паннакотта Фуго, — сказал Джорно холодно, холоднее, чем вакуум в космосе, с такой решимостью, что о неё можно было резать сталь. — Это вы… Предали организацию. Ты… И Буччеллати. Джорно увидел в глазах юноши что-то, что очень смутно напоминало желание жить. Потому что не напоминало вообще. Он увидел в его глазах отражение Purple Haze — вот-вот готового разбить капсулу о стену. — И я не пожалею жизни, чтобы доказать тебе это. Джорно понял, что допустил огромную ошибку, дав волю эмоциям и ослабив хватку. Паннакотта резко оттолкнул его от себя, пнув дверь так, что она захлопнулась, а потом повалился на пол, чтобы достать своё оружие, которое тут же вскинул на Дона. — Ни твоей, ни своей. Джорно прищурился — очень злобно, понимая, что ещё одно неловкое движение, и на дне пропасти окажется не Фуго, а он. Паннакотта по-любому что-то хотел, и нужно было это выяснить, пока он не решил убежать. Снова. — Это всё были твои идеи, Джорно. Эта твоя стоическая решимость, уверенность в том, что всё будет так, как хочешь ты,— Паннакотта, хоть и лежал на полу, выглядел весьма угрожающе. Но, что было куда более важно — он звучал точно так же. — Ты вложил в голову Бруно уверенность в вашей победе. И к чему это их привело? — О чём ты говоришь? Паннакотте очень не хотелось признаваться в том, что он израсходовал все свои пули, а Джорно не очень хотелось выдавать, что он знал, что Фуго каждый вечер сидит в церкви. — Что ты заигрался в Бога, Джорно Джованна. Он попытался встать с пола, но неопрометчивый выстрел в левое предплечье сдержал его. — Не смей двигаться. Фуго сдавленно зашипел, бормоча что-то себе под нос. — Ты решил, что ты вправе распоряжаться чужими жизнями. Несмотря на боль, тянущую его вниз, и кровь, которая бурыми брызгами впитывалась в его костюм, Паннакотта продолжал говорить. — Я не лицемер, Джорно. Я сильно виноват перед Богом, и он это знает. В конце концов он положил пистолет на пол, устав держать его. Всё равно смысла никакого не было. — Куда ты привёл Буччеллати, ты знаешь? Наранчу, Леоне? Они кипят в раскалённой крови. Наверняка, если не вмёрзли в лёд по шею. Паннакотта кинул на Джованну жгучий взгляд. — Или там окажусь я. А может, даже вместе с ними, я не знаю, чёрт разбери, кому нужно быть верным в этом гниющем мире. Теперь в глазах Фуго не читалось страха. Теперь он вставал с уверенностью, ледяной уверенностью или даже смирением — либо он не боялся выстрелов, либо ему было всё равно. — Но знаешь, что? Джованна понял, что его начало мутить. Голова пошла кругом то ли от духоты и едкого запаха крови, то ли от идиотских, бессмысленных, отвратительных и, блять, пугающих речей Фуго. — Ты городишь какую-то херню, Паннакотта. — Не зови меня по имени. Ты уже сам знаешь, что именно я хочу сказать. За спиной Фуго появился стенд. Значит, к юноше вернулись силы. — До тебя снизойдёт сам Люцифер. Тошнота упрямо подступала к горлу. Это всё действительно звучало бы глупо и пусто, если бы Джорно не верил. Если бы не придавал этому значения. Если бы сам не был таким же. Вместе с тошнотой поднялась и ярость, и Джорно кинулся на ослабленного выстрелом Фуго, когда что-то упало на пол. Книга с тиснёным золотом крестом. Это могло бы означать что угодно. Но нет, Джорно знал, что это значит. — И я приложу все усилия, чтобы ниспослать тебя в ад, Джорно Джованна. Джованна потерял счёт ударам, которые приходились на его лицо и лицо Паннакотты почти что с одинаковой силой. Фуго опять оказался в невыгодном положении — лёжа на лопатках, прижатым к полу, «туше» — слетело шёпотом с губ Джованны, и вот его рука уже лежала на груди Паннакотты. Одно мановение — и сердце Фуго превратится в куст акации, кипариса или чёрт знает ещё чего. Джорно обожал символизм, поэтому по-любому, паря над собственным трупом метрах в двух (какой потолок у этой комнаты?), Паннакотта бы обнаружил вместо сердца что-то действительно стоящее. Джорно грозно сверкнул глазами в последний раз, обозначая победу: — Так кто же из нас двоих Иуда Искариот? И не заметил, как его же пистолет оказался направлен на него. Фуго стрелял так быстро, что выстрелы больше были похожи на автоматную очередь, а когда обойма холосто щёлкнула, он швырнул пистолет в стену и, откинув дверь, рванул в пустой коридор. «Он не активировал Purple Haze», — звенело в голове Джорно. Фуго не убегал от смерти. Наоборот, бежал к ней семимильными шагами. У ног Джованны опять оказалось с десяток цветов. Шаги удалялись быстро, а потом и вовсе стихли. Джорно знал, что скажет Мисте. «Не убивать. Не трогать. Можете поймать. Но не убивать». Огонь жизни во взгляде Паннакотты Фуго должен был погаснуть у Джорно на глазах.