***
Время шло. Юджи упорно тренировался, ни капли себя не жалея. Он бросался в битвы и сражался до самого конца, воодушевленный своим обещанием. Но Итадори лишь выматывал себя и телом, и душой. Ничего не менялось. Годжо так и оставался недосягаем. Сенсей все время был рядом, но одновременно и так далеко. Юджи не мог дотянуться до его души, ворваться в сердце. Он не мог даже прикоснуться к манящей белоснежной коже и поддеть повязку. Все было тщетно. Надежда потихоньку начала затухать в парне, комкая чувства и запутывая их в клубок.***
Бой с Дзюго Итадори оказался втянут в эту битву неожиданно, но, наблюдая за происходящим он лишь сильнее убедился в разнице между собой и сенсеем. Тот был совершенно на другом уровне. Он мог позволить себе все что угодно. Любая шалость во время боя все равно оборачивалась в его пользу. Что бы ни случалось, Годжо все время оставался недосягаемым. Наконец, голова Дзюго была оторвана от туловища. Годжо собирался отменить технику расширения территории, как его окликнули. — Постойте! — отчаянно раздалось в пространстве, похожем на звездное небо, и повторилось бесконечное количество раз, смолкая. Это было так странно. Юджи всегда всей душой тянулся к сенсею, а сейчас между ними была целая пропасть, глубиною в влюбленность и расстоянием в миллионы миллиметров постепенно отдаляющихся друг от друга рук, что никак не могут сцепиться. И Итадори падал в эту пропасть, что готов был проклясть, погружался с той тягучестью, с которой поднимались его ресницы при взгляде на стройную и манящую фигуру Сатору. — Юджи-кун? — удивился Годжо, обернувшись и застав ученика проливающим горькие слезы. Сейчас, когда они остались наедине, Юджи мог дать волю своим эмоциям. Ведь если не сейчас, то будет ли ещё шанс? Сатору отказывался верить своим глазам. — Сенсей, почему я бесконечно сгораю, пытаясь стать для вас светом? На мгновение Годжо застыл, потрясённый. — Юджи-кун… — блондин сначала хотел просто отшутиться, забыть обо всем, сбежать от серьезных вопросов и важных тем; скрыться в бесконечности, заблудиться и снова утонуть в пучине тревожности, недосягаемости и удрученности. — Почему, если тянусь к вам с большей силой, бесконечность лишь пуще отталкивает меня от вас? — Юджи потянулся к рукаву сенсея, но его пальцы застыли в непозволительной и одновременно непреодолимой близости. — Почему?.. Почему я никак не могу разогнать мрак, что вечно сопутствует вам? — последнее предложение юноша выпалил шёпотом, захлебываясь в собственных слезах. — Юджи… — Годжо был тронут до глубины души. Он не хотел себе признаваться, но вряд ли бы он смог так смело спросить что-то подобное у Юджи. — Не стоит плакать, — с нежной улыбкой вымолвил Сатору. Невесомые пальцы коснулись щеки юноши, смахивая слезы, те соскальзывали и срывались с кожи подобно звёздам. — На самом деле я просто боюсь сгореть от твоего пламени, Юджи… — прошептал Сатору на ухо ученику, опаляя его дыханием и заставляя покрыться легкой краской, подобной той, в которую окрашиваются облака на ранней заре. Сердце учителя при взгляде на пылающего юношу сжалось, и корочка, обволакивающая его и не дающая эмоциям выплеснуться наружу, треснула и осыпалась, разлетаясь осколками. Годжо отстранился от Юджи и потянул маску вниз, одновременно подхватывая подбородок ученика и слегка надавливая, заставляя посмотреть в глаза. Итадори, чьи глаза все ещё оставались влажными, поднял голову и тут же застыл, погрузившись в сапфировые глаза Годжо. Юноше казалось, что они отражают целую Вселенную вместе с ее загадочными глубинами и незабываемым сиянием. Окружённые по-ангельски белыми ресницами, глаза завораживали, утягивая в свой мир и не выпуская. Тогда Юджи не мог даже мечтать, что когда-нибудь и для него найдётся крошечное местечко на окраине этого водоворота вечности. А Годжо лишь улыбался, понимая, что его глаза блестят лишь для одного единственного человека: Юджи, кто давно завладел всеми мыслями старшего, не оставляя надежды быть окутанным тьмой. Юноша смотрел и не мог налюбоваться. Ему казалось, что все это сон. Сказка, что никогда не будет реальной. Итадори потянулся к учителю и, когда смог прикоснуться к обжигающе холодным пальцам Годжо, неимоверно удивился. Это был первый раз, когда Сатору позволил дотянуться до себя, вовлечь в кипящие чувства. — Ты такой несмелый, Юджи, — шепнул Сатору на ухо собеседнику — ему невероятно нравилось произносить это имя без суффиксов, позволяя себе стать ближе, открыться. Ему надо было признаться себе раньше, что бесконечные раздумья сковали его изнутри и не давали жить, поддаваясь эмоциям и желаниям сердца. Годжо накрыл губы Юджи своими, целуя невесомо, будто по-прежнему находясь где-то поблизости, но не рядом. Итадори на секунду замер, поражённый, но вскоре подстроился под еле осязаемые прикосновения учителя, обжигаясь, словно от яда до сих пор запретного плода. Через несколько секунд, показавшихся обоим целой вечностью и в то же время беззаконно мимолетными, Годжо отстранился, разрывая ниточку слюны, что повисла между ними. Юджи, расплывшийся от прежней теплоты, потянулся к чужим слегка раскрасневшимся губам, но учитель накрыл его рот ладонью и лишь мотнул головой. Глаза Итадори тут же распахнулись, он свёл брови к переносице и что-то возмущённо промычал в ладонь старшего. — Глупенький, — Сатору нежно улыбнулся, наблюдая за реакцией ученика, — я же не сказал, что это конец. Вот натренируешься, засияешь ещё пуще, и тогда, так уж и быть, подумаю насчёт продолжения, — чертовски соблазнительно ухмыльнулся сенсей. — А на сегодня тебе и этого хватит, — сказал Годжо, потрепал ученика по голове, заставляя того зажмуриться от последних прикосновений, и отвернулся, натягивая повязку на щёки, чтобы скрыть лёгкий румянец. Впервые за долгие годы Сатору улыбался от всего сердца, понимая, что, скорее всего, сегодня ночью ему не приснится кошмар. И лишь одна мысль заставляла мужчину тревожиться: он не знал, как далеко сможет зайти в следующий раз, который, зная Юджи, уж точно был не за горами.