Тюрьма для призрака

      Щёлк, щёлк, щёлк.       Обидное прозвище перекатывалось на языке легко и с горьким вкусом, когда Освальд в очередной раз просил не называть его «мистером Пингвином». Полностью истощённый, со сломанной ногой, запертый в апартаментах один на один с психопатом, он всё же находил в себе силы дерзить. Поначалу он находил силы даже на попытки побега. Все они заканчивались провалом и новой порцией снотворного, но Освальд не сдавался и каждую ночь, как молитву, повторял, что всё будет хорошо, кошмар закончится и он выберется отсюда. С каждым днём он всё меньше в это верил.       — Могу ли я выйти прогуляться ненадолго? — голос Освальда звучал по-детски жалобно. Внешний вид тоже подражал ребёнку: светлые глаза наполнены слабой надеждой и слезами, грязные волосы растрёпаны после очередного сна, а маленькое тело полностью скрыто в пижаме не по размеру и тяжелом одеяле. Освальд ненавидел выставлять себя уязвимой фигурой, но этот маленький спектакль мог спасти ему жизнь.       — Вас ищут, мистер Пингвин. Я Вам настоятельно не рекомендую покидать мою квартиру, — последовал спокойный, но с нескрываемой агрессией, ответ.       Освальд устало закрыл глаза и, сухо сглотнув, попросил воды. Хотя бы это ему было всегда позволено.       Жизнь после повторной «встречи» с Эдвардом Нигмой разделилась на две части. Первая половина — размеренная и спокойная работа в клубе на Фиш Муни, часто пьяное деловое общение с Барбарой Кин и её девушкой Табитой, вечерние звонки Джиму и выходные поездки на кладбище с букетом лилий для Гертруды. Ох, любимая бедная матушка, знала бы она, во что в итоге превратилась жизнь её любимого мальчика.       Вторая половина — немыслимый кошмар, разрушивший и собравший всё заново. Он проник во все новостные порталы смертоносно быстро: в Готэме объявился маньяк. В городе с самой низкой преступностью, с героем Джимом Гордоном на передовой, с добрыми отзывчивыми людьми, спокойно гуляющими по улицам ночью.       Всё в Готэме казалось деформированным и лживым ещё до Нигмы. Освальд чувствовал, как образы карикатурных друзей и простых жителей города царапали изнутри. Они прятали какое-то важное знание, но он не мог вспомнить какое именно, и каждый раз, пытаясь найти ответы, он натыкался лишь на расплавленный по венам гнев.       Не их гнев.       Его гнев.       Из-за трусости и страха он перестал задавать неудобные вопросы даже самому себе. Пытаться вспомнить означало лишить себя дыхания и спокойного сна.       — Вы верите в судьбу?       Щёлк, щёлк, щёлк!       Каждый день, читая в газетах об очередной жертве, найденной в лесу, Освальд жадно впитывал каждое напечатанное слово. Вся информация была словно пропитана ядом, а кончики пальцев неприятно покалывало в местах, где они соприкасались с грязной бумагой. Сердце бешено колотилось о грудную клетку в ожидании приближавшейся катастрофы, но он не мог перестать читать о нём. Этот убийца был главной помехой для привычного уклада его жизни, и он не понимал почему. Полиция Готэма в скором времени поймала бы маньяка, уверенность Освальда в этом была железная — они всегда быстро устраняли ошибки.       Ошибки для этого мира.       Его мира?       Освальд больно сжимал пальцы и прокусывал нижнюю губу до крови, чтобы пугающие мысли прекращали копошиться в его голове, как черви в трупе.       — А Вы — известный городской убийца. Я надеялся, что Вы направите меня на новом пути.       Щёлк, щёлк, щёлк!       Освальд снова чувствовал себя хорошо, а густой туман в голове успокаивал неприятные размышления. Думать больше не хотелось.       Щёлк.       Далеко не первая, но серьёзная трещина пошла, когда Освальд должен был доставить приглашение в клуб для Джима Гордона. Он был его лучшим другом, и Освальд мог спокойно подождать до вечера, чтобы в неофициальной обстановке передать заветный конверт, но он так сильно хотел встретиться, что приехал к Джиму на работу. Разглядывать такие разные лица полицейских и преступников, читать «секретные» документы, пока никто не видит, было своеобразной весёлой игрой, пока ищешь своего друга, но любопытные поиски вскоре сменились горячим покалыванием по всей спине.       За ним следили.       Разглядывали.       Снимали кожу.       Всё, чего Освальд хотел в данный момент — стать невидимкой. Из лёгких будто выкачали весь кислород, а конечности онемели, он не мог пошевелиться. Когда в глазах потемнело, Освальд подумал, что сейчас потеряет сознание. Невероятным усилием воли он заставил себя оглядеть полицейский участок в поисках нарушителя спокойствия.       Нарушитель стоял недалеко, улыбаясь самой неуклюжей и завораживающей улыбкой из всех возможных, и смотрел прямо в глаза Освальду.       Щёлк.       Бежать, нужно бежать.       Щёлк, щёлк, щёлк!       Тело перестало слушаться Освальда, но делало именно то, что он хотел —направлялось к выходу, но значительно медленнее. Он был обречен быть пойманным этим мистически манящим человеком, который двигался намного быстрее, в ловушку.       Нарушитель заговорил, и весь участок погрузился в неоново-зелёные огни.       Зелёный — это его цвет.       Щёлк.       — Привет, соня.       Щёлк, щёлк, щёлк!       Ни одного слова Освальд не расслышал, но губы незнакомца шевелились, а это означало, что он и правда что-то страстно рассказывал Освальду. Возможно, что-то интересное. Возможно, что-то непристойное и грубое.       Возможно, что-то важное.       Освальда окутали сильнейший жар и желание ударить этого человека.       — Эд. Нигма. Мы встречались в управлении.       Щёлк, щёлк, щёлк!       Воткнуть нож прямо в хитрые глаза.       Щёлк, щёлк, щёлк!       Приставить нож к горлу?       Щёлк, щёлк, щёлк!       Темнота перед глазами стала густой и невыносимой, а опустошающий страх скребся под кожей, желая выбраться наружу.       И Освальд сбежал.       Сбежал, чтобы через несколько дней безрассудно пойти ночью в лес на место обнаружения последней жертвы и услышать, как дробятся кости в собственной ноге.       — Отдыхай, пернатый друг. Впереди бурная ночка.       Щёлк, щёлк, щёлк!       — Я знаю, что Вы не спите. Уверяю Вас, мистер Пингвин, у меня нет никаких дурных намерений по отношению к Вам.       Все его слова испачканы мёдом и кровью. Кровью Освальда.       Всё тело болело и казалось сделанным из стекла, которое разбили, а кожа горела огнём. Множество дрянных вопросов раздирали голову изнутри: сколько он был без сознания? Он всё ещё может ходить? Его кто-нибудь ищет?       Когда его убьют?       Его определённо чем-то накачали. Сильными наркотиками, из-за которых лёгкие не работали, а сердце оказалось в горле, и поэтому Освальда так ужасно тошнило.       Он откашлялся и решил открыть глаза, чтобы наконец увидеть знакомое лицо, которое с каждым мгновением улыбалось всё злорадней. На задворках сознания поднималась некая холодная ярость, но она не принадлежала Освальду. Тревожная и липкая, чья же она была? Кто хочет разбить рядом стоящий стакан и искромсать это мерзкое самодовольное личико?       «Не вздумай насмехаться надо мной!» — это всё, что вертелось на языке у Освальда. Не в его положении следовало так думать и говорить, но раздирающее руку желание никуда не девалось.       Щёлк, щёлк, щёлк!       В глазах снова потемнело, а тело задрожало. Голова резко потяжелела от расплывчатых мыслей, и всё, что он начал чувствовать, это лишь стыд за свой порыв агрессии. Подумать только, захотел ударить своего похитителя, каков нахал! Освальд не мог точно сказать, произнёс ли он последнюю фразу вслух или же все слова были надежно спрятаны за сухими мёртвыми губами.       Эдвард Нигма был как длинная поломанная марионетка, выпавшая из коробки с игрушками. Его лицо — треснувшая маска, из которой выползали чёрные жучки. Глаза — отражение надгробной гравировки, посвящённой О. Кобблпоту.       Хотелось уснуть и никогда больше не просыпаться.       — Я тебя знаю.       Щёлк, щёлк, щёлк.       Манящий запах чего-то вкусного и горячего заставил Освальда слегка подняться на кровати. В лодыжке тут же заискрилась новая острая боль. Вчера он ещё раз попытался отпроситься «погулять», но, как всегда, получил отказ. И по глупости попытался просто сбежать, ломанувшись к двери. Удар битой по больной ноге заставил его передумать и вернуться в кровать. Нигма мастерски умел уговаривать.       Сколько он уже находился в заточении? Где же ты, Джимми, мой герой и драгоценный друг? Приди и спаси меня.       Или оставь меня гнить здесь до конца дней. Хотя ты ведь так и сделал?       Щёлк, щёлк, щёлк!       Его бросили. Освальд почувствовал, как пространство вокруг него заполнилось ядовитой тяжестью и страхом. Невидимые петли обхватили горло и начали душить, а ярость от невозможности им противостоять сплела внутренности тугим узлом. Тревожная улыбка перекосила лицо Освальда, глаза закатились, и он начал терять сознание.       — Мистер Пингвин, завтрак! — весёлый будничный голос Эдварда моментально спрятал всех чудовищ обратно под кровать. Освальд не понимал, как ему это удалось, но всё же позволил себе расслабиться и снова начать нормально дышать.       На одеяле, доставив дискомфорт сломанной ноге, оказался поднос с жареными беконом, яйцами и тостами.       — Большое спасибо, — Освальд постарался наполнить слова иронией, но забыл, как это правильно работало, и вышла искренняя благодарность.       Голова у Освальда ещё слегка покачивалась от недостатка кислорода, но ясное зрение уже вернулось. Он начал лениво рассматривать закатывающего рукава Нигму, который, похоже, решил кормить Освальда с рук, что он вообще задумал?       Эд, заметив удивлённый взгляд, по-комичному криво улыбнулся.       — Вчера я слегка перестарался, — он неопределённо указал на кровать, — с Вашей ногой, поэтому хотел посмотреть, возможно ли это исправить.       — Ох, ну что ты, дружище! Ты можешь её вообще отпилить, у меня же их две.       Освальд необдуманно дёрнул больной ногой, и острая боль пронзила всё тело. Господи, да когда же это закончится? Тёплые пальцы Эда на больной лодыжке немного отвлекли от тёмных раздумий и развязали язык.       — Всё ещё не могу понять, почему ты оставляешь меня в живых? — Лучше бы Освальд ртом ел, а не говорил. — Твои прошлые жертвы долго у тебя не задерживались.       Пытаться узнать, зачем вообще его похитили, Освальд давно перестал, ибо всё время повторяющийся ответ «Чтобы освободить Вас, мистер Пингвин» вызывал сильнейшую тошноту. Понять, что задумал Нигма, было невозможно.       — Они были всего лишь посланием для Вас.       Эдвард в молчании отошёл помыть руки и, вернувшись, начал заинтересовано протирать свои очки. Какое увлекательное занятие, намного лучше, чем снова смотреть на закатывающего глаза Освальда, который, к слову, стал чемпионом на этом поприще. И всё благодаря больным выдумкам угловатой марионетки, которая притворялась человеком по имени Эдвард Нигма. Это же не могло быть его настоящим именем? Э. Нигма — это какая-то шутка, а не реальный человек.       Но только Нигма не любил шутки, он любил всевозможные загадки: про яд, про смерть, про гроб. Самое весёлое времяпрепровождение, что можно представить.       Вздохнув и крепко зажмурившись, Освальд ещё раз воспроизвёл недавно услышанное. Это «послание», всё для вашей же «пользы», «освобождение», и так по сотне раз повторить-повторить-повторить — словно у Эда в голове сломанная пластинка, которую заело на самом скучном месте. Перемотайте до момента, когда полицейские врываются в квартиру и убивают Нигму, под его жалобные крики, пожалуйста. Или пусть запрут в стенах Аркхема навечно. Только вот бы узнать, что такое «Аркхем». Такого слова ведь не существовало?       Щёлк, щёлк, щёлк!       Самым неприятным, но одновременно желанным, стала «послеприпадочная» забота Эда. Он так осторожно прикасался к горячему лбу; считал пульс, надолго задержав пальцы на руке Освальда; приносил воду и тёплый плед.       А ещё лицо у него становилось серьёзным и сердитым, а Освальда это по непонятной причине забавляло.       — Я заметил, что Ваше состояние часто внезапно ухудшается. Вы много спите, и эти обмороки, — он на мгновение замолчал и задумчиво посмотрел на Освальда, — странные, очень странные. Вы не знаете причину их возникновения?       — Давай рассуждать логически: меня похитил какой-то больной ублюдок, держит взаперти и ломает мне ногу. Да, у меня будет хреновое состояние. А ещё ты постоянно даешь мне какую-то гадость!       — Это лекарства.       — Наркотики и снотворное?       — Они для Вашей же пользы.       Польза, боже. Послушав безумную речь Эда, так вообще могло показаться, что он ангел-хранитель для Освальда, только навряд ли эта роль подходила чёртовому убийце. Хотелось с насмешкой произнести вслух глупое сравнение, и если бы не внутренний голос, который настоятельно рекомендовал заткнуться хотя бы на минуту, то Освальд так бы и сделал. Вместо этого он попросил принести специй. Завтрак имел слегка плесневый вкус, возможно, перец или соль могли его перебить.       Освальд мог поспорить, что внутри у Нигмы тоже всё в плесени, и это уже ничем не исправить.       — Вы же постоянно хотите сбежать, — Эдвард с осторожностью накрыл пледом Освальда — словно если он неправильно прикоснётся к нему, то разбудит, что было невозможным из-за снотворного. — Очень удручает, знаете ли.       Освальд не знал каким образом, но он смог почувствовать, как кто-то скользнул рукой по его волосам. Ему понравилось прикосновение и показалось до боли знакомым.       — Это всё, что у меня осталось. Воспоминания. Кинжалы в сердце.       — Не навсегда.       Сегодня отвратительный звук ломающихся скорлупы и костей не беспокоил Освальда, а это означало, что он мог спокойно почитать книгу, послушать музыку и, самое сладкое, поиздеваться над Эдом, без привкуса крови во рту и темноты в глазах.       Нигма, как неудивительно, тоже был в хорошем расположении духа. Он сделал влажную уборку, перемыл всю посуду и даже починил сантехнику в доме. Последнее было чем-то из разряда фантастики, но к общей радости всё же наконец случилось. Эд сиял от гордости, а Освальд поймал себя на том, что хочет этот блеск с лица стереть. Конечно, абсолютно естественно ненавидеть человека, который тебя похитил, но злость была совсем по другой причине. Словно Эд скрывал какое-то их общее прошлое, которое плавало на границах разума бедного Освальда. И как только он об этом подумал, в голове зазвучал истеричный смех, не принадлежавший Освальду. Было похоже немного на голос Нигмы, но это был не он. Более дикий, властный.       Он вспомнил, что сквозь сон иногда слышал этот смех. Всё тело невольно дёрнулось, словно его окатили кипятком. Здесь был кто-то ещё? Ещё одного психа в этой маленькой душной квартире Освальд не выдержал бы. Нет, скорей всего это лишь последствия наркотиков и долгой изоляции. Никаких новых участников в их закрытом «драмкружке».       — А я ведь Вас заприметил ещё в клубе.       Такая искренне радостная улыбка. Словно сейчас последует романтичный рассказ о первой встрече со своей судьбой. И вид до невозможности домашний — непослушно растрёпанные волосы, приятный алый цвет на щеках и шее, и мятые растянутые брюки немного сползли с угловатых бёдер.       Освальд невольно засмотрелся на него и, затаив дыхание, страстно пожелал продолжения истории. Он даже попытался подойти к Нигме ближе, но как только правая нога коснулась пола, тело и разум предательски запротестовали. Не следует со сломанной ногой к маньякам подходить, даже если думаешь, что они сегодня по-особенному не опасны и не раздробят твои кости. Лучше будет наблюдать на безопасном расстоянии.       Но разве с Нигмой могло быть безопасно? Личный оголённый провод, когда же ты меня убьёшь?       Щёлк, щёлк, щёлк.       Нет, только не снова. Освальд с силой закрыл глаза, пытаясь прогнать шум из головы, а когда открыл, то увидел, что Эд сидел рядом с ним на кровати и держал за руку.       — Я понял причину Вашего недуга, мистер Пингвин. На самом деле, я всегда её знал, просто…       — Не мог вспомнить, — закончил за него Освальд.       Эд кивнул в знак согласия и медленно скользнул ладонью по одеялу, поглаживая через неё больную ногу Освальда. Тот, устало проследив взглядом за движением, попросил раскрыть причину своего недуга. Ответ Нигмы его ни капли не удивил.       — Правда может всё разрушить. Я боюсь последствий, которые, несомненно, отразятся на Вашем разуме, мистер Пингвин.       — Моё имя Освальд! Освальд Честерфилд Кобблпот!       Крик был чем-то уникальным в этой квартире. Казалось, здесь все были обязаны общаться только шёпотом, чтобы не потревожить обозлённых демонов. И в данный момент они все пробудились.       — Ты не раскрываешь ни причину моего пребывания здесь, ни причину моих припадков! Тебе нравится мучить меня? Это забавляет? Раньше ты лишь убивал людей и попадал во все хроники Готэма, а теперь, наверное, хочешь свести меня с ума и написать об этом книгу? Или хочешь, чтобы о нас написала книгу какая-нибудь известная журналистка? Могу даже номер телефона подсказать, ох, ей это понравится.       Всё это время Эд сидел без лишних телодвижений и практически не дышал. Уставился своим обманчиво дружелюбным взглядом на разбушевавшегося Освальда и…       И улыбался. Такой знакомой улыбкой, которую Освальд видел каждый день в своём искривлённом отражении. Всё встало на свои места, и мысли в голове пришли к единому верному ответу насчёт Эдварда Нигмы.       — Я глупо улыбающийся мужчина в пустой квартире, бессонная ночь в городских огнях и холод даже под ста одеялами. Что я такое?       Лицо Эда мгновенно помрачнело от шока, а фальшивая ухмылка, к веселью Освальда, исчезла. Вот она, нужная ниточка, за которую можно было дёргать марионетку.       — Одиночество.       Трещина на маске стала больше, обнажая весь хаотичный и никому не нужный мир Эдварда Нигмы. Разоблачение не принесло желанного удовольствия, а лишь вызвало привычную головную боль. Освальду всё это было так близко, и он, повинуясь какому-то отчаянному чувству в груди, схватил Эда за руку. Тот от неожиданности даже подпрыгнул, но быстро понял, что опасности в этом прикосновении нет.       — Я тогда только переехал в Готэм и решил посетить одно из самых известных мест в городе — клуб Фиш Муни. — Эд опустил свою голову на живот Освальда, но не принёс этим особого неудобства. — Отличная музыка, люди в разноцветных костюмах, гостеприимная хозяйка. Это было похоже на взрослую забавную сказку, но слишком слащавую. И тут появились Вы — тёмное пятно и угрюмость среди общего веселья, державшее в руках чужой насквозь промокший зонтик. Я не мог выбросить Вас из головы неделями, настолько Вы были притягательной личностью.       Освальд позволил внезапному признанию глубоко осесть в нём и побежать вместе с кровью по венам. Приятное, но несомненно искорёженное, чувство пронеслось от груди до самых кончиков пальцев и на секунду заставило сердце пропустить удар. Но это ощущение, приносящее, пусть и странное, но всё же удовольствие, не могло длиться вечно. Нигма тоже любил неожиданно мстить.       — Элемент, вышедший из-под контроля, вот кто я, мистер Пингвин. Ох, видели бы Вы их лица, когда я объявился в городе. Я с самой нашей первой встречи понял, кто Вы такой, — хрипло ответил Нигма, смотря прямо в непонимающие глаза Освальда. — И что Вы здесь тоже не вписываетесь в происходящее.       Щёлк.       Обжигающая пытка в теле усилилась, и Освальд заёрзал, чтобы прогнать всё ещё лежавшего на нём Нигму. Но тому слабые попытки освободиться стали лишь сигналом, что нужно было полностью перенести себя на жертву и прижать заметавшиеся руки к подушке. Чтобы было больнее и страшнее.       — Они сказали, что в обязанности входит простое наблюдение, ничего не предпринимать, никак не вмешиваться в ход вещей, тогда мне будет позволено остаться. Но он, — Эдвард с раздражением указал на свою голову, а после больно зажал лицо Освальда между своих грубых ладоней, — мне весь мозг изрезал своим «Ты должен его освободить». Да и Вы умоляли меня о помощи.       После минутной паузы, во время которой Освальду показалось, что он потерял связь со своим телом, Нигма с самодовольной улыбкой добавил:       — И я не смог долго сопротивляться.       — Помоги мне, пожалуйста.       Щёлк.       В глубине сознания всё заполнилось запахом леса, уколами в шею и дребезжанием вентилятора. И Эдвард Нигма — главная звезда провального спектакля, поставленного разумом мистера Кобблпота!       Он всё-таки свёл его с ума и перекрасил чёрно-белый в зелёный.       Такой отвратительный зелёный цвет.       — Да, Освальд, без тебя мне действительно одиноко.       Возможно, эта фраза Освальду всего лишь приснилась.       Щёлк.       Они вместе ужинали за столом — нога у Освальда практически зажила, но, как он смог понять, хромота досталась ему на всю жизнь. Возможно, очень короткую жизнь.       — Хотите, я сравню это с вылуплением из яйца?       — Не хочу.       — Да, я тоже. Птенцы такие мерзкие и страшные.       Освальд снова закатил глаза. Такими темпами он мог не вернуть их в изначальное положение. Для его вечно недовольного образа такая перемена подошла бы идеально.       — Люди тоже не красавцы, когда рождаются.       — Рождение длительный и занимательный процесс, но Вам уже недолго осталось ждать.       Странные разговоры стали чем-то рутинным и уютным для Освальда, хотя отсутствие хоть какой-либо адекватной логики в предложениях часто наводило на мысль, что общение происходило с пришельцем.       Пришельцем, который глаз не сводил с поглощения тобой пищи, и это начинало раздражать.       — Я бесконечно рад быть удостоенным твоим вниманием, мой друг, — опять-таки: Освальду лучше бы не разговаривать с Нигмой, а заняться китайской едой на вынос, но, когда на тебя так долго смотрят, аппетит сбавляет обороты, — но мог бы ты минут десять смотреть в другую сторону? Обещаю, что никуда не денусь.       В подтверждение своих слов он указал на правую ногу, из-за которой мисс Муни точно придёт в бешенство. Ох, вот узнает, что её золотой мальчик больше не сможет так активно бегать за ней с зонтиком, и ноги Эдварду лично переломает. Представив эту картину, Освальд мечтательно улыбнулся. Фиш Муни в гневе была словно королева, чьи подчинённые чувствовали себя под властной, но всё же семейной защитой.       Щёлк.       Нужно просто не обращать внимания на этот звук и всё будет в порядке.       — Конечно Вы не сбежите, но мне очень нравится Вас разглядывать, так что мой ответ — нет.       Если бы у Освальда было настроение смущённо краснеть, то он бы это сделал, а так он лишь бессильно вздохнул. Переубедить Нигму было так же сложно, как добровольно перевести Джима Гордона на свою сторону.       Какую ещё «свою сторону»?       Щёлк, щёлк, щёлк.       — Так-так-так, Ваш ужин продолжится в постели, — Эд уже был рядом с Освальдом, уронившим стакан с соком и часть ужина к себе на колени из-за припадка, — давайте я помогу Вам подняться и переодеться.       — Нет! Убери руки!       Ты позволяешь себе так с ним разговаривать лишь потому, что знаешь — помнишь ты это всё помнишь — опасности в нём и этих зелёных огнях нет. Ещё нет.       Щёлк, щёлк, щёлк!       Он помог с душем, с чистой пижамой-не-по-размеру, с новой порцией лапши и риса. Возможно, и сказку бы на сон грядущий прочитал, но Освальд всё равно не услышал бы её из-за гула в ушах. Но может, он понял бы всё по губам? Будет ли поцелуй в висок на ночь? Нет, такого же никогда не было, так почему сейчас всё должно поменяться?       Но ведь клуб был чем-то новым для вас двоих?       Все мысли превратились в безумный поток, который не остановить даже хозяину этой головы.       — Сбегите отсюда, — голос Нигмы словно электричество, пропускаемое через сонный мозг, — умоляю. Это место скоро Вас убьёт.       «Место» — это квартира? И как он сбежит, если у него нога неправильно срослась, двери замка надёжно заперты, а его самого сторожит длинный зелёный дракон с острыми глазами? Или нужно сбежать из своей головы? Так это Освальд уже сделал.       Щёлк, щёлк, щёлк.       — Тогда всё закончится.       И что тогда? Не будет ни улыбки, разрезающей лицо пополам, ни тёплых ладоней на руках, ни умных глаз, скрытых под мокрыми очками. Это из-за Освальда они такие? Словно Эд под дождём стоял. Не простудился бы.       Освальд не хотел покидать эту квартиру, потому что он прекрасно помнил, что за ней ничего не находится. Так ему в первую ночь сказал Не-Эд-Нигма. У него не было своего имени, но он был здесь с самого начала.       Та самая первая ночь была выжжена в каждой клетке тела.       Новая первая ночь.       Мы всё начнём сначала и заново тебя соберём.       — Не дай им победить, Освальд, — руки Не-Эда дотрагивались до каждой больной точки на ноге со всей хирургической скрупулёзностью. Холод заглушал невыносимую боль, а слова, проникшие под кожу, превратили кровь в вино.       Конечно, он не даст им победить. Освальд даже не знал, кто это — «они», но ему было плевать.       — Останься со мной.       Щёлк, щёлк, щёлк.       — А попробуешь от меня сбежать, — он с силой схватил Освальда за сломанную лодыжку, — я сломаю тебе и вторую ногу.       Страх смешался с глупым наивным интересом: а исполнишь ли ты своё обещание? А будет ли также больно, как в первый раз? А если я перережу тебе горло, ты успеешь как-нибудь мне навредить?       В горячем бреду Освальд увидел Не-Эдварда-Нигму в тюремной робе, болезненно худого и усталого. Но хитрые глаза, по секрету рассказавшие, что он уже давно придумал план побега, заставили Освальда провалиться в приятный и долгожданный сон.       Он пришёл спасти, как тогда, в первый раз. И ему это почти удалось, надо было только немного подождать. Рождение — длительный и занимательный процесс.       И болезненный.       Утро расставания началось со смеха. С безумного смеха, Освальд никогда раньше так не смеялся. Эд с научной заинтересованностью наблюдал за ним, стоя возле окна. Всё в нём восторженно закипело от мысли, что всё получилось. Тусклые безжизненные глаза наполнились захватывающим огнём, а в голос вернулась былая сила. Эд жалел лишь о двух вещах — что мало держал за руку во время сна и что пришлось сломать ногу. Но для другого пути не было возможности, ведь боль всегда была главным составляющим элементом в их отношениях.       Конечно, они нашли его, но было слишком поздно.       Гордон и другие отважные полицейские Готэма ворвались в квартиру Нигмы и повалили того на пол. Сам Джим тут же подбежал к кровати.       — Освальд, боже, ты в порядке? — его руки пробежались по голове, будто догадываясь, что главная травма спрятана именно там.       — Да-да, всё хорошо.       С Освальдом и правда всё было отлично, все кошмарные и яркие воспоминания возвращались на место, а вечно надоедливый шум окончательно исчез. Он решил на прощание посмотреть на Эдварда, которого выводили из защитных апартаментов. За этой дверью ведь ничего больше не было.       Тот счастливо улыбнулся и крикнул Освальду отнюдь не прощание.       — Я так рад новой встрече, Пингвин, — теперь говорили они оба: Эд и Не-Эд. — Помни, нам лучше быть свободными!       Воздух наполнился иронично печальной правдой об их общей жизни. Как же быстро это чувство сломало и восстановило все его кости, разум стал болезненно ясным, а тело — готовым к нападению. Никогда ещё Освальд не чувствовал себя таким особенно опасным.       «Я всегда в прошлом, никогда в будущем. Меня больше нет, но когда-то было. Я видело всё, что вы когда-либо видели. Что же я?»       Я это всё, что осталось от Эдварда Нигмы.       И было ли это его настоящим именем? Э. Нигма — это ведь всего лишь загадка.       Фиш Муни подбежала к Освальду, как только он вошёл в клуб. Он не был похож на себя: хромая походка, гордо поднятая голова и лицо с неприятной улыбкой собственного превосходства. Словно он насмехался над Фиш и всеми остальными по неизвестной никому причине.       А может виной необычного образа была новая причёска. Более птичья.       — Мои слова «оплачиваемый отпуск» для тебя ничего не значат? — Фиш, слегка раздражённая, последовала за ним к стойке бара. Для хромого он двигался достаточно быстро.       — Простите, совсем забыл, что Вы сказали вчера по телефону.       — Освальд…       Он схватил и больно сжал её руку, заставив сесть рядом с собой.       — О, прошу, мисс Муни, — Освальд понимал, что все рано или поздно заметят хаос, который горел в его глазах, так что решил, что лучшая защита — это нападение, —называйте меня Пингвином.       Да, воспоминания были как кинжалы. Но боль от них способна уничтожить твоих врагов и вернуть тебя домой.       И вернуть его домой.       Щёлк.       Время 22:30. Конец эксперимента. Результаты неудовлетворительные: подопытный B-113, к сожалению, окончательно вернул свои настоящие воспоминания, что возможно приведёт к катастрофическим последствиям.       Щёлк.       — Мисс Пибоди, пусть Кобблпота отвезут обратно в камеру, завтра я назначу ему новый вид терапии.       Щёлк.       — И пусть приведут следующего пациента — Эдварда Нигму. Надеюсь, хотя бы он станет нашей аркхемской «звездой».       Щёлк!