Фрагменты

В спальне шторы задернуты наглухо; тусклый фонарь луны сыплет рассеянный свет серебристой пылью. У Риты в квартире практически больничная чистота, куча книг, фотографий и безделушек на полках, пахнет свежестью, мятой и кофе — и это кажется почти что фантастикой: даже здесь, в крае неприветливой, неприглядно-унылой зимы, вокруг Багиры все освещается теплом и уютом.       — … А как же Мура? — Разгоряченную тишину свинцовой пулей разрывает вопрос, который он так и не дал ей задать в их первую встречу. Шершавые мужские пальцы крепко-накрепко сплетаются с прохладными женскими.       — А что Мура? Я все это время любил только одну женщину, и ты прекрасно это знаешь. — Голос каменно-твердый, не дрогнувший; взгляд прямой, серьезный, уверенный — и сейчас, с этой непоколебимой сдержанной строгостью, его язык не повернется назвать «Котенком» насмешливо-ласково, тем более «салагой» или «юннатом» — годы службы, ранений, пережитых опасностей не проходят бесследно.       — Кот… Вскидывается, дергается, садится рывком — только плавный изгиб спины перед глазами. И он смотрит с отчаянно-жадной нежностью — на плавные гибкие линии, на цепочку выступающих позвонков, на рваные штрих-коды давних шрамов, на полузажившие выбоинки от пулевых — и горло спазмом схватывает так, что не продохнуть, будто он не офицер боевой, каждый день рискующий жизнью, а и вправду сопливый юннат, на ровном месте расклеившийся.       — Багир, — усаживается у нее за спиной, тесно-тесно, близко-близко; подбородком упирается в напрягшееся плечо, — ну сколько мне еще бегать за тобой по всей России? Это ведь и правда все уже было: начиная от Питера, куда его швырнуло, когда еще не знал ничего заранее — что снова столкнется с ней, что снова окажется обречен — видеть, говорить, улыбаться и не сметь. А потом — региональный КТЦ, следом — Черное море, после — Москва, теперь — Заполярье. И зачем бы ей знать, скольких усилий стоило ему каждый раз попасть туда же, где и она… И все каким-то замкнутым кругом: вот она, рядом, только протяни руку, но весь допустимый максимум — ловить исступленно ее снисходительно-мягкие касания мимоходом, когда потреплет тихонько по волосам, коснется встревоженно плеч, приобнимет случайно или рукой упрется в плечо. Недостижимая близость. А вот сейчас, когда она здесь — не мельком, не мимолетно, не легкой, почти призрачной тенью, — она снова хочет ускользнуть, исчезнуть, растаять, будто и не было.       — Кот…       — Слышать ничего не хочу. — Смыкает руки под грудью, губами чертит прерывистую траекторию вдоль плеча. — Зря я, что ли, мчался сюда, на край света? Никуда вы теперь от меня не денетесь, товарищ Багира.       — Вот ты упрямый, Ионов! — фыркает едва слышно совсем по-кошачьи.       — А то! — и улыбается, довольно, широко, солнечно. — С вами, товарищ капитан первого ранга, иначе нельзя.       — Котяра, — в жарком прикосновении губ тает мягкий смешок. Где-то на краю света падают звезды, снова и снова исполняя желания.