Фрагменты

Багира — притворщица. Осознание простреливает в мозг разрядом в добрые двести двадцать: холодная не-женственность Багиры — всего лишь отточенное годами притворство; мешковатый камуфляж и бесформенные спортивные костюмы — идеальные соучастники, с готовностью скрывающие все предательское грубоватостью нарочитой, на грани абсурда. А сейчас Рита, вытянувшись по-кошачьи на пушистом скомканном пледе, бесстыдно обрушивает на них всю свою скрытую женственность — безупречно-стройными линиями скрещенных ног, хищной гибкостью загорелых рук, идеально-правильными изгибами тела, да в конце концов, этим чертовым вроде-как-скромным купальником — который якобы должен скрывать все запретное, но лишь сильнее распаляет фантазию. Вот и Батя, невозмутимый, словно удав, то и дело скользит взглядом к Русалке поверх раскрытой книги — и кто его знает, что бушует в обычно бесстрастных глазах командира… Про Рифа и говорить нечего — за него все говорит его поплывший взгляд да дурацкая блудливая улыбочка — будто на случайную девицу с пляжа смотрит, а не на своего боевого товарища. А Коту сейчас больше всего хочется схватить второй рулоном свернутый плед и Багиру в него укутать как в кокон — чтобы не перехватывать на ней эти заинтересованные наглые взгляды, чтобы не смел никто на нее так смотреть… Это ведь неправильно, это ведь почти что кощунство — видеть в их Багире простоженщину, глазами жадно вбирать солнечные пятна на бронзовеющей коже, следить неотрывно за ленивыми всплесками рук и ног, когда переворачивается на другой бок, с готовностью подставляясь лучам вечернего солнца. Это н е п р а в и л ь н о. Кот прячет свои настойчивые взгляды за темными очками — и небо, море, яхта, Рита скрываются в дымчатой серости.

---

Это н е п р а в и л ь н о. Багира старательно размывает фокус под прикрытием солнечных очков, только на сетчатке уже намертво впечатанный образ — литые мышцы обнаженного торса, крепкие руки поверх борта яхты, хищно-вкрадчивая походка — и впрямь настоящий кот. И это ведь неправильно, ненормально, дико — так смотреть на своего боевого товарища, который к тому же младше на страшно-сколько-подумать лет и воспринимает ее в лучшем случае как старшую сестру, наставницу, боевую подругу.       — Пойду искупаюсь. Рита штопором входит в воду, и за секунду до полного погружения ей вслед летит пристально-горячечный восторженный взгляд. Растворяется без следа.

---

Вода на глубине — ледяная, прозрачная, освежающе-чистая; только легче ничуть не становится: этот настойчиво-жгущий жар — не тяжелая духота воздуха и не палящие солнечные лучи — этот жар внутри, в глубине, на уровне солнечного сплетения, и его не смыть, не стереть холодными волнами. Совсем рядом приглушенно всплескивает вода.       — Тьфу ты, зараза, напугал! — Рита с веселым возмущением смотрит на хитрое лицо Кота — очень хочется привычно заехать локтем ему в бок, но даже такой обыденно-невинный жест кажется сейчас чем-то недопустимым. — А где остальные?       — Остальные видимо поняли, что ничего интересного больше не увидят, и отчалили в бар, — говорит вроде бы шутливо, но взгляд застывает, наливается чем-то неуловимым, но откровенно, невыносимо горячим — и от этого становится нестерпимо жарко. А Кот все смотрит, смотрит с этой наизнанку выворачивающей настойчивостью, упирается рукой в борт яхты и вдруг:       — А ты, оказывается, притворщица, Багира. Негромкий, напряженный, с едва различимой хрипотцой голос расходится по нервным окончаниям почти-болью.       — В смысле? — вынужденная улыбка к губам примерзает отчаянной неестественностью. На самом деле ведь Рита понимает все смыслы — смысл этой вкрадчиво-тихой интонации, смысл неотрывно-восхищенных взглядов, растекающихся по коже расплавленной жадностью. — Кот, ты… Остановить. Остановить во что бы то ни стало это безумие, горячо закипающее под ребрами, безумие, плещущее лавой из ослепительно-синих глаз совсем рядом…       — Помолчи, пожалуйста, Рит, — и голос на ее имени ломается какой-то запредельно-невозможной нежностью. А в следующую секунду прохладные от воды пальцы мягко касаются ее щеки, вбок и вниз скользят едва касаясь, линию подбородка очерчивают почти невесомо — и столько в этом простом, совершенно невинном жесте бережной осторожности, что Рите вдруг становится трудно дышать. Еще никто не прикасался к ней так — осторожно, будто опасаясь причинить боль; еще никто не смотрел на нее с такой ласковой серьезностью, будто в ней сосредоточен ни больше ни меньше весь мир. И еще секунду назад Рита бы взвилась, возмутилась — что ты творишь, сумасшедший?, еще секунду назад обозвала бы его каким-нибудь "бесстыжим Котенком" и, насмешливо фыркнув, как самая настоящая русалка ушла под воду. Еще секунду назад. А сейчас с такой истинно-женской покорностью обхватывает руками каменно-крепкие плечи и мягкие солоноватые губы послушно подставляет для поцелуев. Устает притворяться. Теплые волны бескрайней нежности бьются в груди отчаянным счастьем.