***
Вселенной немножечко наплевать на ощущения Яра, когда она Сашу всё-таки отнимает. После очередного поединка в Мортал Комбат Саша мимоходом бросает, что роль в Москве получил и теперь переехать должен. Мир, конечно, не переворачивается и не рушится, но теряет какую-то важную деталь в фундаменте. Все объятия-прикосновения-разговоры вдруг становятся такими недостаточными. Кажется, на Московском вокзале Яр обнимает Сашу так крепко и долго, как никогда раньше. Кажется, Саша забывает про типичную язвительность и тоже стискивает руки на его спине непривычно сильно. Кажется, этого всё равно невыносимо мало.***
Саша ему на сообщения отвечает и сам пишет и даже звонит иногда, но работа его силы и время крадёт беспощадно. Яр понимает, всё понимает, он гордится другом и его новой ролью, он Сашке только лучшего желает. Но его всё равно от тоски по человеку ломает. Яр срывается в Москву на репетицию концерта через бесконечное (как чувствуется) число месяцев и не может унять радостное волнение. Яр смотрит на Сашу неотрывно, каждый звук ловит, даже когда поют они совсем не дуэтом и малейшие жесты-детали-изменения впитывает. У Яра глаза сияют невыносимо ярко. У Саши глаза покрасневшие и усталые. Саша иногда забывается и трёт их растерянно, а потом сам же лбом в ладонь утыкается и ругает себя беззвучно. Яр его возмущение по губам считывает. И нет, он вовсе не специально на губы Саши смотрит. Яр просто наблюдательный. Яр просто Сашу выучил наизусть за время знакомства. Яр просто видит, что в нём изменилось что-то, и дело совсем не в усталости от работы. Когда они покидают студию, весеннее солнце припекает непривычно сильно, так что Яр жмурится и спину выгибает довольным котом, оставаясь в одной футболке. Саша почему-то присоединяться к нему не спешит, а наоборот натягивает рукава толстовки пониже. На справедливое возмущение («Хэй, ты чего? Весна же на дворе!») бросает коротко: – Холодно. Яр взволнованно его за руку хватает, а второй ладонью ко лбу прикладывается – не заболел ли случайно? Но нет, со лбом всё в порядке, да и руки тёплые, как всегда. Саша вообще на батарею ходячую похож, он даже в промозглом Питере Яра согревал неизменно. – Что случилось, Саш? Саша выдыхает как-то обречённо, мол, всё ок, забей ты, и тащит его домой, «поедать сладости и рубиться в плойку». Яру сердце греет, что Саша говорит не «ко мне», а «домой». Даже если случайно. Саша дома, наконец, стягивает толстовку через голову, обнажая руки, и Яр видит их. Бледная кожа рассечена десятком тёмных царапин. Тонкие ниточки и глубокие порезы, побледневшие почти зажившие следы и краснеющие свежим воспалением ранки, у Саши вся рука ими исчерчена. – Казьмин, это что, блять, такое? – рычание вырывается у Яра из горла почти против воли, но это вдруг работает. Но работает странно. Потому что Саша – вот же придурок, как так можно вообще – улыбается вдруг широко и искренне: – Руина. – Какая, нахер, руина, ты здоров или где? Саша с трудом на лицо серьёзное выражение натягивает и Яра за плечи разворачивает на 180 градусов, давит слегка на затылок, заставляя голову опустить, и говорит торжественно, официально, смех сдерживая из последних сил: – Ярослав, познакомься с Руиной. Из комнаты им под ноги бросается комок тёмной шерсти, и Яр глазами хлопает часто-часто. – Ладно, похоже, я совсем спятил и умом тронулся на радостях, но что у тебя дома делает кот, аллергик ты несчастный? Это из-за него у тебя глаза краснющие весь день? Он соседский или что, как ты это вообще в дом пустил и не откинулся? И почему оно тебе все руки раздирает до такого состояния? Саша его плечи сжимает чуть сильнее. – Расслабься ты. Во-первых, это кошка и не называй её «оно», во-вторых, она не соседская, а моя, в-третьих, ну заигрались, с кем не бывает. Вывалив на него эту новость, Сашка невозмутимо отчаливает на кухню ставить чайник. Яр ещё пару раз хлопает глазами. На всякий случай. Абсурдное видение всё равно не исчезает. Когда они с Сашей падают на диван перед телеком, обнимая тёплые кружки с чаем, абсурдное видение запрыгивает Яру на колени и изучает его любопытными голубыми глазищами. Комку обаяния сопротивляться сложно, поэтому Яр запускает пальцы в тёмную шерсть и ласкает её рассеянно, мимоходом отмечая, что рёбра под слоем шерсти прощупываются весьма отчётливо. Язвительное «ты её хотя бы кормишь?» тонет в более важном вопросе: – И всё-таки как тебя угораздило? Саша сверлит глазами кружку и плечами пожимает как будто смущённо. – Зима выдалась холодная. Понял, что загнусь один в новом городе и пустой квартире. А аллергию и таблетками заглушить можно. – Хм. Звучит вроде правдоподобно. Но какая-то деталь всё равно не даёт покоя, вертится в мыслях, почти скачет на языке. – Стоп. Ты реально назвал котёнка Руиной? – Она в первый же день опрокинула на меня стакан с водой и порвала джинсы. А ещё оказалась такой же тактильной маньячкой, как всякие питерские коты. Оригинал не заменила, но всё же. Яр почти задыхается от смеха: – Да ладно тебе, как будто в твоём гардеробе водились хотя б одни целые джинсы, – когда до него вдруг д о х о д и т. Саша... скучал? – То есть ты тогда только для вида ругался, да, то есть тебе не хватало этого, то есть тебе нравилось? – Да ты мне вообще нравился. Весь. Целиком, – фыркает Саша, тут же добавляя: – как друг, конечно же. У Яра сердце так херачит об рёбра, что последние слова он понимать и воспринимать не хочет. Сашины вмиг покрасневшие скулы воспринимаются гораздо бо́льшим откровением. Яр кружку отставляет куда-то на стол и пытается дрожь в руках успокоить. Вдыхает глубоко и резко. Придвигается к Саше немного ближе и в глаза смотрит, выдыхая слитным звуком: – Ты-мне-вообще-то-тоже-и-совсем-не-только-как-друг. с-самой-первой-встречи-нет-даже-с-первого-выступления-твоего-на-сцене. Яр блефует, блефует отчаянно и безнадёжно, он ошибиться в своих выводах боится почти до обморока, но всё равно подаётся вперёд – помирать, так с музыкой! – и прижимается к губам Саши, зажмурив глаза до цветных кругов под веками. В голове мысленно тикает счётчик до того момента, как Саша опомнится и, вполне возможно, выставит его из квартиры. Обратный отсчёт воет свихнувшейся сиреной, сливаясь в протяжный торжествующий звук, когда Саша подаётся навстречу и о т в е ч а е т. Саша рукой зарывается ему в волосы, перебирает спутанные чёрные пряди и вдруг чешет за ухом. Саркастичное «Казьмин, ты серьёзно сейчас?» растворяется в удивительном осознании того, насколько это может быть приятно. В следующий миг Яр сам тянется к ласкающей руке, выгибает спину и еле слышно мурлычет в поцелуй. Яр в нежности внезапной тонет, плавится, лениво и незаметно Саше на колени перебираясь. Яр поверить до сих пор не может и трогает лихорадочно всё, до чего руки дотягиваются, просто чтобы в реальности удержаться. В реальность его возвращает резкая боль в бедре и возмущённое мяуканье откуда-то снизу. – Ч-чёрт, – смеётся он прямо Саше в губы, – кажется, она тебя ко мне ревнует. Яру от десятка когтей, в кожу воткнувшихся, больно, конечно, но если это – плата за его не разбившееся сегодня сердце, то он готов её принять. В конце концов, царапины залечить гораздо проще.