не помню.

она понимает, что абсолютно объебана, когда осознает, что от любого повышения на нее голоса, особенно от строгого, — она течет. она ругается с соней нечасто, но тот раз запомнит на долго. в гримерке было душно, хотелось пить (или выпить), но это сразу компенсировалось другим, очень сильным чувством. они с соней поругались. поругались, по сути, из-за какой-то хуйни. был конец тура, обе устали, были на взводе, спустили собак друг на друга потому что не знали, как и на кого еще вылить усталость и агрессию. алина сидела на диване, вжавшись в него спиной, теребила пальцами ногти, лежащие на бедрах. голова вжата в шею, взгляд опущен; от сониного полукрика хотелось испариться, поэтому тело подсознательно пыталось само себя растворить в пространстве. соня ходила по комнате, лениво прибираясь, что-то негромко, но четко говорила; алина обращала внимание на каждое слово, но в один момент замерла. — ты ведешь себя как маленькая девочка. самое хуевое, что никто тебя за это даже не наказывает. черт. — а было бы неплохо, чтобы кто-нибудь тебя дрессировал. блять. алина почти впервые за вечер поднимает на нее взгляд; он помутнен из-под черных ресниц. глаза почти по пять рублей; она почти четко чувствует, как по белью расползается теплое мокрое пятно. ноги сжимаются инстинктивно. — блять, иногда хочется ткнуть тебя ебалом куда-то, как кошку. ты по-другому не понимаешь. пожалуйста. ткни меня, пожалуйста, блять. я же щас растворюсь. — ты вообще слушаешь меня? соня оказывается на уровне ее глаз за жалкие пару секунд. ее взгляд пепелит. голос хриплый, низкий; и такой сексуальный, что воздух в легкие не проталкивается. соня опускается ближе, кладет руки на ее коленки. они чуть расходятся. алина понимает ее неправильно. от неправильного непонимания она резко сводит ноги, думая, что ее застукали; глаза как блюдца. соня, в отличие от алины, читает людей легко, быстро и правильно. и она так меняется в лице, что алина готова поспорить, что щас сгорит. заживо сгорит, потому что соня поняла то, что ей понимать не следовало. она медленно убирает руки, поднимается, сверху вниз сверлит алину взглядом; глаза хитрые, на губах ухмылка. — боже мой. ты на это еще и дрочишь. и алина просит всех богов, которых знает — пожалуйста, прочитайте меня правильно. я же четко знаю чего хочу, я же знаю, что я показываю. не подводите меня. пожалуйста, не подводите. и алина готова сойти с орбиты, потому что, кажется, бог есть. это она понимает, когда сонины пальцы мягко надавливают на влажность белья. под тонкими сиреневыми штанами адидас жарко, невыносимо. алина просит мысленно — сними, пожалуйста, я же сейчас сгорю. неужели ты не видишь. неужели ты не видишь, что ты делаешь со мной. соня касается губами шеи, оставляет след от помады — похуже засоса, она темно-бордовая же — елозит рукой по спине, пытаясь приподнять. алина сквозь прерывистое дыхание судорожно цепляется за край штанов, настойчиво пытаясь их снять. и резкое. — я тебе говорила, что это можно? замерли. — не помню такого. для непонятливых объясняю. спирает дыхание. — нельзя. с губ срывается стон, короткий, надрывный; сразу ясно, что случайный, непрошенный. она слышит прямо около своего уха, что соня усмехается, горячим дыханием обдает шею, не торопится, смакует, наслаждается. черт бы ее побрал. и она боится, так боится, что от этого течет еще сильнее — куда уж больше. соня подлезает под каемку трусов. по иронии судьбы говорит «молчи». алина искренне пытается, честно. видит бог, она закусывает губу, задерживает дыхание, живот поднимается так, что выпирают подобно стиральной доске ребра; не помогает. это похоже на всхлипы, на хныкание; соня резко перестает двигать пальцами на самом важном моменте. алина почти плачет от напряжения. — тебе видимо нравится, когда тебя наказывают. видит бог, алина сегодня сдохнет. — попроси меня. что. — давай, ты же хорошо это умеешь. я знаю, ты хочешь. белье, кажется, придется выкинуть. алина героически пытается сохранить хоть каплю мнимого достоинства. понимает, что бесполезно, и хнычет, когда чувствует, что соня опускается вниз. — штаны тоже. ты посмотри, как ты их испортила, малыш. алина с неким недоумением по-детски смотрит на пах, замечая пятно; не слишком большое, но не заметить его будет сложно. соня проводит по нему пальцем, не сводя взгляда с ее лица. проверяет реакцию. алина резко вдыхает через сжатые зубы. соня почти не может сдержать смешок. — не хочешь проверить, сколько сможешь продержаться? она водит пальцем по намокшей ткани мучительно. не больно, но долго и медленно, убивающими, удушающими круговыми. еще немного и она не выдержит. — давай, малыш. сдавайся. ты же не можешь терпеть. она то прекращает полностью, то снова трогает, то доводит до пика и отпускает; алине кажется, что время замерло, голова идет кругом, она хнычет. — блять, не будь идиоткой и перестань ныть. алина стонет, чувствуя, как трусы намокают снова. соня ладонью нажимает на клитор. прогиб в спине, запрокинутая голова; она ударяется затылком о спинку дивана так, что на секунду темнеет в глазах. не хватает воздуха; и это заводит тоже. в голове набатом какая же ты грязная, алина, боже мой, какая же ты омерзительная. соня встает, ухмыляется, отряхивает\поправляет футболку; алина тянется снять штаны, чтобы не сидеть в мокрых, но она была бы дурой, если не предвидела. — я по-моему тебе это не разрешала. алина замирает, не зная, что делать; она смотрит на соню так, будто пытается высверлить дыру; в соне уже дыра, глубокая такая, черная, бездонная дыра; ей похуй. алина думает «пожалуйста, боже, черт возьми, пожалуйста, услышь меня. разреши мне. прошу. пожалуйста». — встань. алина встает. почти в стойку; уголки сониных губ чуть тянутся вверх; алина подсознательно вдруг понимает, что ее это заводит не меньше; но эта мысль тут же исчезает, когда соня говорит — пойдем в номер, че ты стоишь. алина молчит и не двигается; белье намокшее, холодное, липнет к коже, и это вроде было бы не так сложно вытерпеть, если бы не ситуация. она уязвима, ей некомфортно, она устала от напряжения, и между ног до сих пор будто бы давит, но соне похуй. соне бесконечно и глубоко похуй. алина мнется на месте, чувствует себя маленьким ребенком, малышом, но не гонит это чувство, смакует его, будто пробует. будто это ее новая роль. подавляет почти инстинктивное желание поправить штаны у белья. почему-то вспоминается, как это выглядит со стороны — как потный мужик в летнем жарком метро показательно поправляется между раздвинутых ног. — руку давай. и она не может проигнорировать поданную сонину ладонь. просто не может. не позволяет что-то\кто-то. черт возьми, как же мокро. черт бы ее побрал, если все сейчас видят, как они с соней за руку идут через всю гримерку наверх в номера. черт бы ее побрал, если все видели ее пятно на штанах, и то, как сморщена и взъерошена одежда. черт бы ее побрал, если все они обо всем догадались. черт бы ее побрал. но он не берет. алина просыпается.