Дары Афродиты

      Одним словом, радужных мыслей у царевича было великое множество, как и ощущений, и будущих открытий. С того момента, как он увидел Гефестиона, жизнь словно взяла с места в карьер, и, отвечая ей, он пролетел к задам дворца в мгновение ока.       Гефестион, пустившись следом, немного отстал.       — А ты здорово бегаешь!       — Ты тоже: ведь ты здесь впервые, а прибежал в одно время со мной — я же раньше сорвался, — великодушно определил царевич. — Первое дело сделали: от Леонида убежали.       — А чем он так страшен?       — Да нет, не страшный и даже умный, только сухой, нудный и строгий. Думает, что Гомер писал свою песнь для того, чтобы по ней греческому учились и истории, а он писал для того, чтобы её читали, героями восхищались и старались быть такими, как они.       — Конечно, ты прав.       — И ещё он требует от меня всякие глупости: разворачивает свои гербарии, тычет в пучки сухой травы — а я должен сказать, как она по-научному называется. Что тут полезного? Вон, — Александр кивнул на деревья, росшие за оградой, — они живые стоят, а не засушенные в коробках и на пергаменте лежат. Если и говорить о растениях и животных, то о тех, которых раньше никто не видел. Приплыл в неизведанные земли, на самый край Ойкумены, нашёл — и описывай. Вот это наука…       — А куда ты хочешь попасть? — спросил Гефестион.       — В Азию.       — А я думал, что в Египет: ты же говорил, что плыть.       — Так в Азию тоже через Геллеспонт надо плыть.       — Но он маленький и мелкий — коровий брод, короткий совсем. Говорят, в Египте интереснее. Там в Ниле живут такие огромные ящерицы, называются крокодилы, лопают всё подряд, и зубы у них страшные. — И Гефестион рассмеялся. — Неужели Леонид злее?       Александр тоже засмеялся — тихо, сияя глазами в синие очи собеседника.       — Нет, наверное, но зачем он обыскивает всё время мою комнату? Мне мама сладости оставляет, а он всё время ворчит, что воспитание должно быть спартанским, и так и норовит посадить меня на хлеб и воду. А сладости, небось, когда находит, сам и лопает.       — Так нам надо его обмануть! — загорелся Гефестион.       — Как?       — Назло ему съесть!       — Это если Ланика после супа что-нибудь вкусненькое приготовит, — вздохнул царевич. — Это моя кормилица, она такая хорошая, я тебя с ней познакомлю. Только неизвестно ещё, запаслась она на рынке мёдом и фруктами или нет. И это ещё не скоро: посмотри на тень — от силы час после полудня прошёл.       Гефестион вслед за Александром проследил взглядом, где чёрный прямоугольник, начерченный заслонявшим солнце старым дворцом, граничил с ярко освещённой, словно выбеленной жаркими лучами площадью двора — тень действительно была коротка.       — А зачем ждать? Ты же сам сказал: на рынке. Это далеко? Можно пойти и купить самому!       — Да у меня денег нет: этот противный Леонид убедил и маму, и отца, что деньги «развращают» — и они мне ничего не дают.       — Это неважно, у меня есть, отец мне дал немного. — Гефестион похлопал по маленькому кошельку, прикреплённому к поясу. — Тебя выпустят на улицу или лучше раба послать?       — У тебя деньги есть? Как здорово! Пойдём, пойдём, я тебе покажу один секрет, как со двора можно уйти, чтобы никто не заметил. А когда проскочим, там будет ещё один секрет, оттуда и до рынка недалеко. Пошли! — И царевич потянул сына Аминтора к ограде.       — Я не знал, что у тебя так много тайн. Только тебе одному известный ход и… а вторая — это что?       — Вторая — это я тебе одну красавицу покажу.       — Какую? — удивился Гефестион. — Ты что, встречаешься с девочкой? — По челу сына Аминтора почему-то пробежало лёгкое облачко.       — Нет, все девчонки скучные. У меня родная сестра есть и сводные, но с ними совсем неинтересно. Куклы и платья — больше им ничего не надо. И бегают они совсем медленно.       — Это точно, — подтвердил Гефестион. — Для них на Олимпиаде даже отдельный забег, чтобы с мужчинами вместе не соревновались.       — А ты и на Олимпийских играх был?       — Да, только мало что помню. Видно плохо было, отцу приходилось меня часто поднимать, потому что все вскакивали постоянно, одних подбадривали, других освистывали — галдели страшно. Афиняне вообще шумные…       — Большой город, наверное, — мечтательно протянул Александр.       — И большой, и красивый, — гордо согласился Гефестион и тут же вежливо добавил: — А Пелла тоже очень красивая. Я пока мало что видел, но и дворец прекрасный, и мозаика в нём, и статуи искусные.       — Это отец талантливых архитекторов и скульпторов привлёк, он и в войнах разбирается, и в искусствах…       — …и в людях, — добавил Гефестион и улыбнулся.       «Он меня понимает!» — с восторгом подумал царевич.       — И в людях. Это ведь самое главное… — Мальчики уже подошли к каменному ограждению. — Ну, это старая работа, её к шедеврам точно не отнесёшь. — Александр остановился, кивнул на грубую, кое-где осыпающуюся кладку и внимательно посмотрел на своего спутника.       Гефестион понял, что сейчас приобщится к чужим секретам, и понимающе понизил тон:       — Я никому, — и, как бы подтверждая, закрыл глаза.       «Всё понимает, с полуслова!» — ещё раз изумился царевич, но быстро забыл о своём радостном удивлении, потому что залюбовался пушистыми ресницами на нежных смеженных веках.       — Подожди, не открывай глаза, это так… — не договорил Александр, что-то неизъяснимо волнующее поднималось в груди. Царевич поднёс руки к лицу сына Аминтора и средним и указательным пальцами каждой одновременно провёл по бровям и смеженным ресницам. — Так красиво. По два полукружья, четыре дорожки… — и испугался, не подумал ли сын Аминтора, что услышал что-то девчачье. Александр не без усилий прогнал морок и уже деловито продолжил: — Вот здесь, смотри.       Проём, образовавшийся из-за осыпавшихся камней, был наспех заколочен досками, две из них держались на поперечине, каждая была прибита всего одним гвоздём и легко поворачивалась даже под детскими руками.       Александр развёл две доски.       — Ныряй!       Гефестион пролез в открывшийся лаз, царевич протиснулся следом.       — А теперь направо!       Пройдя с десяток шагов, Гефестион разглядел прятавшийся в кустарнике маленький-маленький домик, в нём кто-то заворочался и тревожно и недружелюбно зарычал.       — Вот моя красавица. Она не девочка — уже женщина и даже мама, — раскрыл Александр свой второй секрет. — Афина, не волнуйся, это я, а это Гефестион. Он хороший.       В конуре лежала недавно ощенившаяся сука — крупная, рыжая и вислоухая. Она расположилась на боку, шесть маленьких комочков пристроились к её животу и обедали маминым молоком, резво посасывая набухшие сосцы и иногда подгребая ещё слабыми лапками поближе к тёплому надёжному телу родительницы. Увидев мальчиков и узнав Александра, Афина быстро успокоилась и в знак приветствия и признания стала поколачивать хвостом по подстилке.       — Какие милые! Целых шесть! Значит, вот кто такая твоя красавица Афина!       — Нравится?       — Она очень хорошая! А погладить её можно или чужим она не даётся?       — Ты же не чужой. — И Александр положил руку Гефестиону на плечо.       — Но незнакомый.       — Уже знакомый. — Царевич погладил Афину по рыжему боку, почесал за ухом и поцеловал в нос. — Влажный — всё в порядке, здорова. И мясо съела. Гладь, не бойся! Посмотри, какие у неё глаза добрые — она тебе уже доверяет, ты ей быстро понравился.       Гефестион осмелел, потрепал собаку по шее и нежно провёл пальцами по лбу и под рыжими усами.       — Она просто чудо! И как хорошо конура устроена, такое широкое отверстие, — мальчик рассмеялся, — даже людям можно в гости ходить!       — Это я сам сколотил, — похвастался Александр. — Мне Клит только немного помогал.       — Здорово! — оценил Гефестион. — Я бы тоже попробовал, только у меня нет собаки, — и вздохнул.       — А любишь?       — Ещё бы!       — Так это решается! — нашёлся царевич. — Купите себе дом — и возьмёшь одного щеночка. Или даже двух. Они как раз подрастут, пока вы переезжать будете, и перестанут молоко есть. У Афины две девочки, а остальные мальчики — любого выбирай.       — Девочку и мальчика, — решил Гефестион. — А имена ты им дал?       — Нет ещё, а ты что предлагаешь?       — Давай девочек как-нибудь красивее. Афродита и Эос.       — Как богини — отлично! Мальчиков тоже надо так же. Посейдон, Персей… Геракл и Гермес — идёт?       — Идёт!       — Только немного попозже, когда вырастут, а то сейчас назовём, а потом перепутаем: они ещё так похожи друг на друга! — И Александр погладил одного наевшегося и отставшего от мамы кутёнка. — Я думал, Афина в домик будет уходить, когда дождь польёт, а ей и в сухую погоду нравится.       — Конечно, в тенёчке прохладно. Ты еду ей сам приносишь?       В углу конуры стояли две миски, в одной была вода, другая была пуста.       — Да, я вчера мясо притащил из супа, она уже всё съела.       — Так она с утра голодная? — забеспокоился сын Аминтора.       — Надо подождать немного, пока обед ещё не поспел.       — А зачем ждать? Давай сбегаем на рынок, ты же сказал, что он недалеко. Захватим миску и купим мясо, выберем самую вкусную косточку и мякоть — собакам же и сырое надо. Заодно и молоко принесём: Афина кормящая, ей много надо питаться и молоко пить, чтобы своего больше было.       — Правда, ты здорово придумал! — И царевич взял миску. — Пошли!       — Побежали! Чтобы быстро вышло, — пояснил Гефестион, — нам же на рынок потом надо будет ещё раз вернуться, чтобы назло Леониду съесть что-нибудь вкусненькое.       — И побольше!       — Чтобы сильно назло получилось! — согласился с царевичем новый и такой хороший друг.       Мальчики дружно рассмеялись и побежали за мясом и молоком.       Рынок, располагавшийся в паре стадиев от дворца, как и подобает летнему базару, был говорлив и цветаст. Каждый торговец расхваливал свой товар и зазывал покупателей.       Мясные ряды начинались сразу у входа.       — А тебя здесь не узна́ют? — спросил Гефестион. — Что ты царевич?       — Нет, наверное, — беспечно ответил Александр. — Отца знают, а наследника, может быть, и не видели — просто слышали, что есть, но я же пока незнаменитый.       — Это ненадолго, — обнадёжил сын Аминтора.       — Как же ненадолго! Пока вырастешь, столько времени пройдёт! Отец мне на пиры разрешает приходить, но я пока на ложе возлечь не могу, только сижу. Ты тоже? — поинтересовался царевич.       — Да, ещё не убил кабана, — опечалился Гефестион.       — А я знаю, что нам надо делать! Когда щенята Афины вырастут, мы их возьмём на охоту, выедем сразу, вместе, в один день каждый убьёт своего секача — и на ложе возляжем одновременно, чтобы никому не было обидно, что он опоздал. Согласен?       — Конечно! Всё в один день!       «Ты хочешь быть со мною, правда?» — вертелось на языке у каждого, но рынок был неподобающим местом для решения таких важных вопросов — только синие и голубые глаза отвечали друг другу: «Конечно, мы всегда будем вместе!», и рука, вложенная в руку идущего рядом, сжимала её и чувствовала в ответ такое же пожатие.       — А ты мясо умеешь выбирать? — поинтересовался Александр.       — А что его выбирать? — сын Аминтора решил показать себя знатоком поварского дела. — Надо, чтобы не воняло, было не мутным, а яркого тёмно-розового цвета. И белых плёнок поменьше: это жилки, они жёсткие и невкусные.       Мальчики остановились у стола, за которым дежурил здоровый детина, живописно повязанный цветастым платком.       — Нам, пожалуйста, вот этот кусок и косточку, — Гефестион оглядел разложенное, — вон ту.       Продавец, в свою очередь рассмотрев юного незнакомца и угадав в нём новосёла, решил не упускать возможных клиентов, которые, судя по дорогой одежде и изящному кошельку на поясе мальчика, были состоятельными людьми, и тут же затараторил:       — Прекрасный выбор! Молодец парень, с юных лет в хозяйстве подмога! — торговец предусмотрительно Гефестиона «малышом» не назвал. — Из Греции, да? По выговору слышно. Многие сейчас перебираются, слава Зевсу, при Филиппе Македония разбогатела и в несколько раз больше стала. На пастбищах у нас трава сочная, будущей говядине одно раздолье. Домой придёшь — маме скажи, что лучший товар у Иолая. У меня всё свежее и чистенькое, смотри — ни одна муха не сядет! — Вертевшийся рядом мальчишка — очевидно, сын — действительно усердно махал тряпкой, отгоняя докучливых насекомых. — Отличная вырезка, сразу видно, что разбираешься! И косточка сочная — суп наваристый выйдет!       Александр и Гефестион переглянулись и улыбнулись.       — А можно на куски порезать?       — Можно, можно. — Уже взвесивший выбранное Иолай вооружился ножом и ловко рассёк мясо на аппетитные ломти.       Гефестион раскрыл кошелёк и вытащил пару монеток.       — Спасибо! Вот сюда, в миску положи.       — Держи и на здоровье! Запомни: Иолай, третий стол от входа.       — А молоко сегодня свежее? — осведомился Александр.       — Ещё бы! Это вам туда. — И Иолай махнул рукой. — Эй, Ксантиппа, отоварь молодцов! Самое лучшее налей, от Кашки! — и обернулся к мальчикам, поясняя: — Супружница моя, молоко у нас тоже самое-распресамое!       Расплатившись и прихватив миску, Гефестион и Александр отправились по указанному направлению. У Ксантиппы, женщины лет тридцати, приятной и, в противовес мужу, стройной до худощавости, на прилавке всё тоже было в порядке: кружки и горшочки с молоком были прикрыты чистой тряпицей и, выстроившись в стройный ряд, стояли в тени навеса.       — Вам сколько, ребята? Напиться или домой?       — Домой.       — А посуду что ж не захватили?       — Мы без посуды. Что же теперь делать? — Александр прикусил губу.       — Ничего! — нашёл выход Гефестион. — Купим с горшочком, так даже удобнее: поставим у Афины, нальём в миску, а в следуюший раз с этим горшочком и придём.       — Правильно! — согласился царевич и обратился к Ксантиппе: — Вместе с горшочком молоко продаётся?       — Отчего же не продаётся — берите, даже дешевле выйдет, чем отдельный горшок или кружку покупать.       — Берём! Судя по кличке, у Кашки молоко должно быть вкусное.       — Держите! Попробуете — не разочаруетесь. — Ксантиппа откровенно залюбовалась маленькими покупателями: — Какие хорошие ребята! И дома в помощь, и вежливые, и красивые! Один прекрасный и синеглазый, другой золотоволосый — прямо как царевич, говорят, он такой красы… Ты, случаем, не из дворца? — лукаво улыбнувшись, спросила жена Иолая у Александра.       Александр порозовел:       — Я из поблизости, — и рассмеялся: — А волосы у нас и вправду похожи, кто видел — все говорят!       Мальчики отошли от прилавка. До центра рынка, где происходили самые важные дела: что-то пеклось, варилось, жарилось и одуряюще вкусно пахло, — было всего несколько шагов, но забота об Афине, конечно, была первостепенной, придала стойкости и заставила удержаться от соблазнов, отложить страшную месть Леониду на потом.       — Ну пошли! Теперь уже не побежишь, а то молоко расплещется. А ты здорово придумал с запасным горшочком!       — Я же хозяйственный: Иолай в людях разбирается, — рассмеялся Гефестион. — А мне так приятно было, когда они о твоём отце и о тебе так отозвались. Любят правителя, а это для царя самое главное. И для наследника…       Мальчики возвращались к Афине очень гордые друг другом. «Какой же замечательный товарищ идёт рядом! И подумать только, что всего час назад мы не были знакомы!» — думал каждый.       Тем временем дела в конуре шли свои ходом: щенята, окончив трапезу, мирно посапывали на подстилке, мама обнюхивала каждого и убеждалась, что всё с потомством в порядке. Завидев мальчиков, Афина повела носом и, почуяв вкусный обед, радостно тявкнула.       — Иди, кормись! — Александр поставил в углу миску, упрашивать собаку не было нужды, она сразу принялась расправляться с мясом.       Гефестион взял другую миску, выплеснул в кусты воду и налил молоко.       — Вот, а когда она выпьет, ты ей снова воду нальёшь, не забудешь?       — Конечно! — заверил Александр. — Я её меньше двух раз в день не навещаю.       Увидев, что Афина очень благожелательно относится к визитёрам, Гефестион уже без всякой опаски быть покусанным взял на руки двух щенят, они были ещё совсем крохотными и помещались даже в детской ладони, только хвостики, ещё тонкие, куцые и уморительно смешные, свешивались вниз.       — Какие же они! — Сын Аминтора погладил щекой тёплые спинки и поцеловал тупенькие мордочки.       — И как хорошо, что мама сыта! А ты такой добрый! — отозвался Александр.       Взгляды синих и голубых глаз снова встретились, и те, и другие лучились счастьем.       — Обыкновенный… — Афинянин порозовел и хотел отвести взор или потупить очи, но смотреть на того, кто был рядом, почему-то хотелось ещё больше.       — Совсем необыкновенный! Я же вижу, ты всё от чистого сердца делаешь! И денег своих на Афину тебе не жалко, и деток её полюбил, и о моём отце так хорошо сказал!       — Да ничего особенного… Разве можно собак не любить и не помогать им! И твой отец — его же все любят, вон Иолай на базаре как доволен, и мне папа всегда говорил, что Македония при Филиппе стала очень сильной страной. Это ты необыкновенный: сам царевич, будущий царь — и нисколько не важничаешь, не задаёшься. Ксантиппа готова была тебя узнать, был бы ты заносчивый и напыщенный — обязательно похвалился бы, а ты смолчал. Бездомную собаку приютил… Я уверен, что тебя и Клит любит, и Ланика.       — Наверное, я же им почти родной, если Ланика — моя кормилица…