Бездна твоя течёт у меня внутри

      С закрытыми глазами сердцебиение завязи ощущалось особенно остро. Он засыпал, всем телом чувствуя ритмичную глухую пульсацию гигантского бутона, и просыпался, чувствуя всё то же мягкое биение чужеродной жизни.       Уже полгода это было первое, что Гэвин осознавал на тонкой грани между сном и явью. А потом всегда оживал Рик. Каким-то неведомым шестым чувством улавливал зыбкое эфемерное состояние и вплетался в пульсирующую темноту мягкой волной нежности и запредельного обожания. Ещё не до конца проснувшийся Гэвин в этот момент всегда сонно улыбался. Вот и сейчас он улыбнулся краешком губ, когда скользнувший на постель Рик ласково коснулся лица.       Рик был лёгкий. Поразительно лёгкий для своей комплекции, Гэвин мог бы его сбросить с себя одним хорошим пинком, но вместо этого выгнулся, прижимаясь теснее голой кожей к чёрной броне.       Рик был чертовски приятным на ощупь. О тёплый, чуть шершавый хитиновый панцирь хотелось тереться всем телом. Под когтистые, твёрдые ладони, скользнувшие по телу, хотелось подставиться.       Ещё две ладони огладили плечи, Гэвин вздрогнул и окончательно проснулся. Вот к чему он до сих пор привыкнуть не мог, так это к количеству риковых рук. Пока глаза оставались открытыми, всё было нормально, но в полусонном состоянии всегда казалось, что в постель пробрался кто-то ещё.       Впрочем, мурашки, скатившиеся по спине от этого жалящего чувства присутствия кого-то лишнего, были вполне себе будоражащими. Гэвин выдохнул, прищурился и приоткрыл рот, потому что склонившийся над ним Рик лизнул в губы самым кончиком языка.       Гэвин больше не сожалел, что по-человечески поцеловать живое оружие невозможно. То, что Рик вытворял своим волшебным языком — куда лучше поцелуев. Самый кончик был гладким и тоненьким, нежным, как лепесток, и касался губ едва ощутимо. Гэвин пытался поймать эту скользящую невесомость, лизнуть или даже куснуть, ощутить терпкий вкус и бархатную упругость, Рик, поднаторевший в распаляющих их обоих играх, не давался и уворачивался.       Рик больше не боялся царапнуть или повредить, научился надёжно заклинивать собственные челюсти и дразнился до тех пор, пока падкий на удовольствие человек не потерял терпение, вцепившись руками в разведённые хелицеры. Случилось это прискорбно скоро, особой выдержкой Гэвин вообще не отличался, и божественный язык послушно скользнул в жадно раскрытый рот, тут же разворачивая присоски.       Гэвин счастливо застонал, потираясь языком о вторгшуюся упругую плоть, и Рик насмешливо клекотнул в ответ, ответно транслируя ощущение горячего, мокрого рта. Второй стон прозвучал уже с досадой, потому что скудный псионический дар человека не позволял хоть как-нибудь управлять их связью. Максимум, на что хватало скромных способностей — передать прицельный мыслеобраз, а чувства, эмоции и ощущения постоянно транслировались фоново. Рик же умел ставить блоки и этим тоже вовсю пользовался.       Вот и сейчас он позволил прочувствовать каждую присоску на упругом языке, каждую секунду медленного властного скольжения внутрь и наружу, а потом щедро поделился своими ощущениями. Гэвин задохнулся от возбуждения и развёл колени. Так-то член давно истекал смазкой, пачкая хитин — с появлением Рика в гэвиновой жизни либидо взбесилось, и трахаться хотелось так, будто ему снова шестнадцать. Только вместо коротких юбок и широких плеч заводили странные вещи: розовый язык, мелькнувший между чёрных хелицер, аккуратное покалывание когтей при каждом, даже самом невинном, касании, цветной всполох диода на хитине.       Когтистые ладони скользнули по бёдрам, гибкий ребристый хвост втёрся между ягодиц, кольнул поясницу. Человеческое тело Рик тоже давно изучил, знал, где нужно касаться осторожно и нежно, а где можно прижать посильнее, вызывая стоны удовольствия. Стиснул ягодицы в ладонях, разводя их пошире, и Гэвин предвкушающе охнул, прогибаясь в пояснице.       — Рик, — позвал он, вцепляясь в изголовье кровати подрагивающими от нетерпения пальцами. — Поставь блок.       Чаще всего по утрам они либо не трахались вообще, либо по-быстрому управлялись минут за десять перед рабочей сменой, но сегодня был законный выходной, и Гэвин хотел программу максимум. Рик отодвинулся и не ответил, но когда его изумительный язык скользнул между разведённых ягодиц, раздвигая плотное колечко мышц — плеснувшее удовольствие взбудоражило мозг, и только. Блок в голове действовал надёжнее любого эрекционного кольца, сдерживая оргазм и позволяя довести жадного до удовольствия человека до исступления. Гэвин прикусил губу, подаваясь навстречу гибкой псевдоплоти, проникающей внутрь.       Плотный упругий язык дразнил анус, чувствительно потирался внутри о простату то самым кончиком, то внезапной шершавостью присосок. Он взмок от макушки до пяток, ёрзал по повлажневшим простыням в тщетных попытках получить ещё больше неторопливого скольжения, но Рик держал крепко и оставался глух к просьбам, выдерживая ровный медленный ритм.       — Не могу больше, Рик, — горло пересохло, и голос то и дело срывался на горячечный сухой шёпот. — Давай, выеби уже!       Несмотря на сдерживающий блок, умолять о большем он начал прискорбно быстро. Яйца грозили лопнуть, задница судорожно сжималась, взор заволокла красная пелена, и отчаянно не хватало воздуха, влажные пальцы давно соскользнули с изголовья и теперь бессильно цеплялись за шершавый хитин.       Как Рик отстранился, чтобы заменить язык членом, Гэвин даже не заметил. Ахнул, выгибаясь, когда в раздроченную задницу толкнулся скользкий бугристый хер, жадно подался навстречу — от того, как остро ощущался каждый бугорок, аж слёзы на глаза наворачивались. Они так часто трахались, что в дополнительной растяжке не было нужды, вязкой риковой слюны и скользкой смазки хватало с избытком, но острота ощущений за столько раз ничуть не притупилась.       Рик хрипло заклекотал, замер, втолкнувшись до упора, лизнул Гэвина в мокрый висок, шумно выдохнул в ухо. Одной парой рук прижал его за плечи к постели, другой — приподнял бёдра повыше и задвигался в размеренном, механическом темпе, наизнанку выворачивал размашистыми глубокими толчками, почти полностью выскальзывая из горячего нутра и вколачиваясь обратно.       Псионическая связь усилилась, окрепла настолько, что Гэвин не мог бы сейчас сказать где заканчивается он и начинается Рик, кто из них задыхается и жалобно поскуливает каждый раз, как особо выпуклый бугорок с силой проезжается по простате, а кто — старается не забыться и не сжимать пальцы сильнее, боясь оставить синяки, и пытается не лопнуть от того, как распирает грудь ликование от обладания самым ценным, что существует во всей грёбаной Бездне разом.       Блок растворился в обострившейся связи, Рик толкнулся особенно глубоко — Гэвин даже на мгновение отчётливо почувствовал, как слегка сдвигаются кишки в животе, — и оргазм прорвался беспощадным цунами, скрутил напряжением тело, в мгновение выжал буквально досуха. На несколько бесконечных секунд Гэвин разучился дышать, превратившись в сплошной комок голых нервов, раскалённых чистейшим наслаждением, а потом вырубившийся Рик тяжело ткнулся башкой в грудь, и пришлось судорожно вдохнуть, запоздало вспомнив, что людям таки нужен кислород.       Бёдра мелко подрагивали. Кончики пальцев немели и тоже дрожали. Задницу распирало уже далеко не так приятно, как пару минут назад. Пот испарялся с разгорячённой кожи, стягивал её плёнкой, вплетался в окутывающий их обоих запах, делая его острее и слаще. Гэвин лениво подумал про второй заход и с сожалением отказался от этой затеи — сил не было ни физических, ни моральных. Их вообще хватило только на то, чтобы чуть-чуть приподнять голову и полюбоваться на светящийся ослепительным белым кружок посреди чёрного вытянутого лба.       «А ведь я его люблю».       От прилива обожания и нежности захотелось повторно задохнуться. Очнувшийся Рик поднял голову, осоловело моргнул, приходя в себя, и Гэвин ласково погладил точёную жёсткую скулу дрожащими кончиками пальцев. Он никогда не признавался в любви вслух, а мысли читать живое оружие, вопреки первоначальному впечатлению, не умело, только чувства и прицельные мыслеобразы.       Но Гэвин был уверен, что Рик и так знает.       Поэтому ещё пару минут расслабленно повалялся, оглаживая пальцами клыкастую морду, едва заметно толкающуюся в ладонь за лаской, и решительно отстранился. Потраченные на секс силы стремительно возвращались, из душа Гэвин вышел посвежевший и энергичный. К сожалению, бодрости и проснувшейся жажды деятельности хватило ненадолго — с аппетитом слопать два разогретых пищебрикета и выйти на палубу, под сонное и ленивое солнце.       Сумеречный сектор сверкающей киновари не был отмечен ни в одной известной Гэвину версии проекции Меркатора, но вопросов, почему пригодный для жизни сектор не присоединила к себе Федерация или не заняли пираты, не возникало. Влажный густой воздух, наполненный пряными цветочными ароматами, охватывал со всех сторон. Огромное солнце выпивало силы, томило знойным теплом. Чуждая, странная и недружелюбная жизнь мерно билась где-то в непролазной лесной чаще, будто чьё-то огромное сердце.       Первый месяц после того, как «Иерихон» бросил якорь возле каменистого берега, для всей команды смазался в сплошную войну с местной фауной — и, как подозревал Гэвин, состояла эта фауна преимущественно из тех, кого раньше заносило в недружелюбные скалы, покрытые тонкой плёнкой побежалости.       Импульсные пушки «Иерихона» выцеливали самых здоровых тварей, не подпуская их к кораблю. Живое оружие точечно выжигало тварей поменьше. Доползающих единичных особей сперва ловили и изучали, после, набрав достаточно материала и образцов — просто отстреливали. Потом фауна кончилась или резко поумнела и перестала выкатываться на скалистый берег, будто одержимая.       Люди вздохнули с облегчением, занялись подготовкой пешей экспедиции вглубь сектора… А людьми занялась местная флора. В одну из душных тёмных ночей корни проросли сквозь титановую обшивку, оплели реактор и двигатель и намертво приковали «Иерихон» к скалам. На жилые палубы под залпы биологических пушек они не лезли, удовлетворившись техническими отсеками, и когда стало понятно, что в Бездну исследовательский линкор не уйдёт — из леса раздался Зов.       Люди его не слышали. А биологические пушки все до одной дрогнули и подняли головы.       Гэвин потом спрашивал, на что похож этот Зов, и Рик не смог ответить. Но смог показать, на мгновение поделившись своими чувствами. Одна секунда растянулась на вечность, вглубь леса тянуло со страшной силой, и очнулся он в руках Рика, дрожащий и обессиленный, утёр мокрое от слёз лицо и хрипло спросил: — Как ты это выносишь, мать твою? ч҉у҉в҉с̴т̴в̴а̵ к̷ т҈е̴б̶е҈ с̵и҈л̷ь̶н̶е̷е̶       Больше Гэвин ничего не спрашивал, на всю жизнь запомнив ощущение непостижимой готовности шагнуть вниз с верхней, семнадцатой палубы «Иерихона» и ползти на Зов, волочась по камням изломанными конечностями. Кажется, после этого потребность в Рике переросла в паническую одержимость, либидо сорвалось в запредельные ебеня, а живое оружие, подсевшее на разделённые в псионической связи оргазмы, ничуть не возражало.       Тем, чья связь была послабее, пришлось намного хуже. За неделю часть биологических пушек сбежала с корабля, поддавшись Зову, и скоропостижно заросшее мхом и травой живое оружие бродило неподалёку, не подставляясь под орудия, но изрядно нервируя. Потерявшие псионическую связь и защиту канониры сходили с ума и тоже уходили в лес.       Из ушедших не вернулся никто.       На следующие полгода время будто замерло, сгустившись вокруг «Иерихона». Делать было абсолютно нечего: для полноценной разведки не хватало ресурсов, ремонт движка без литейного цеха под рукой тоже был невозможен, даже недружелюбная флора угомонилась и только изредка давала о себе знать, утаскивая в лес неосторожного человека или поддавшееся Зову живое оружие. Выдвигались предложения лечь в спаскапсулы и добраться до ближайшего гейта, но учитывая расстояние отсюда до обитаемых секторов — можно было сразу нырять в Бездну, как есть, голышом.       Дроны успели наснимать верхушки деревьев и гигантский живой бутон в лесной чаще и один за одним затерялись, сбитые хищными птицами и меткими живыми лианами. Реактор оставался целым и работал, позволяя поддерживать в каютах комфортную температуру, синтезатор пищебрикетов обеспечивал едой, фильтры чистили воду из мелкой речушки, удачно впадающей в Бездну совсем рядом с кораблём. Экспедиционные биологи не скучали, корпели на лабораторной палубе над собранным материалом, плодя слухи о новых технологиях, позволяющих выращивать даже не оружие — целые корабли, а деятельность канониров свелась к сонным скучным дежурствам.       Гэвина никто не ждал из экспедиции, жажда хоть какой-то деятельности сублимировалась в безудержный трах и тренировку выдержки на сменах, поэтому сложившаяся ситуация его не парила. При случае он согласен был даже состариться на этом скалистом берегу — лишь бы Рик оставался с ним рядом.       Сегодня утренняя палуба встретила его пустотой и тишиной, дежурившая Тина приветственно помахала и прикрыла лицо рукавом, пряча сонный зевок.       — Ну что, было что-то интересное за ночь? — Гэвин протянул ей руку.       — Небесные киты прилетели, — Тина пожала протянутую ладонь и потянулась погладить Рика, но вовремя опомнилась и передумала. — Блин, когда уже твоя пушка перестанет шарахаться от людей?       — Никогда? — Гэвин вспомнил, как познакомился с Тиной, и усмехнулся. Они вместе проходили курс боевой подготовки, Тина захотела потрогать чужую биологическую пушку, Рик зарычал и предупреждающе звонко щёлкнул хелицерами — и Норт, живое оружие Тины, усмотрела в этом угрозу для хозяйки. И бросилась. В четыре руки Гэвин и Тина разнимали дерущихся тварей, потом наперебой извинялись… и как-то сдружились.       — Опять своими песнями будут ночами спать мешать, — Гэвин поискал огромные грациозные силуэты в голубом утреннем небе, не нашёл, зато на капитанском мостике увидел мистера Камски. И один серый силуэт за его спиной.       — Тебе, может, и будут, а я спать хочу двадцать четыре часа в сутки, и даже на выходных выспаться не могу. Поделись секретом бодрости, а? — Тина снова зевнула, увидела, как он пялится на капитанский мостик, и хмыкнула. — Андерсон говорит, на опушке опять видели Шестидесятку, будет теперь весь день там торчать, высматривать.       Вообще Гэвин не думал, что Камски лично возглавит экспедицию, и очень удивился, встретив на мостике надменное лицо в сопровождении двух серых тварей. Он не простил ни плен Рика, ни шантаж, но когда Камски, в числе первых, потерял одну из своих биологических пушек — в душе шевельнулось что-то, смутно напоминающее сочувствие.       Кстати, эту серую тварь, заросшую мхом и лианами, часто видели. Она не нападала, бродила вокруг, не приближаясь, на сером хитине из вытатуированного серийного номера остались видны только последние две цифры — 60. Камски пообещал, что шкуру спустит с любого, кто выстрелит в Шестидесятку, и требовал, чтоб его сразу звали, не обращая внимание на время суток, но сбежавшая пушка успевала смыться раньше, чем попадалась на глаза бывшему владельцу.       — Сдохнем мы тут все, — Тина отвернулась, шумно вздохнула и потёрла лицо ладонями. — Говорят, Камски многим насолил своей политикой производства живого оружия и зря ждёт, что нас будут искать…       Прямо перед ними безбрежная гладь Бездны вспучилась огромным пенным пузырём и выплюнула флотилию кораблей — и вёл эту флотилию уже знакомый Гэвину частный линейный крейсер Ричарда Перкинса.       Чувствуя, как уголки губ разъезжаются в широкой усмешке, Гэвин от души хлопнул Тину по плечу.       — Вспомнишь лучик — вот и солнце, а?       Рик — жаркая чёрная тень за спиной — ткнулся в шею, и Гэвин потянулся почесать твёрдый хитин.       Жизнь продолжалась.