Нормальные

      — Если ты позволишь кому-то дотронуться до себя, я его убью, — Дазай шепчет прямо на ухо, вжимаясь грудью в выгнутую в болезненном удовольствии спину. Он медленно толкается бёдрами внутрь Чуи, чувствуя, как тот сжимается вокруг него. Сопротивление мышц удаётся легко побороть. Дазай опускает одну руку вниз, пока второй крепко держит Чую за ладонь, обхватывает влажный возбуждённый член Чуи и скользит по всей его длине, выбивая из чужих лёгких тихий, но такой долгожданный и приятно проезжающийся по оголённым нервам стон.              Дазаю нравится, что Чуя такой податливый, послушный, чувствительный. Дазай с силой прикусывает губы и шумно втягивает воздух через нос, продолжая неторопливо двигаться, раскачиваясь и продвигаясь всё глубже, пока не оказывается внутри Чуи полностью.              — Слышишь меня? — хрипло спрашивает Дазай, зарываясь пальцами в волосы Чуи на затылке и оттягивая за голову назад, чтобы посмотреть в полутьме комнаты в его лицо.              — Иди в задницу, — цедит сквозь зубы Чуя.              — Уже, если ты не заметил, — Дазай хмыкает и толкается резче, заставляя Чую содрогнуться всем телом.              Это будоражит. Чуя под ним будоражит и заставляет внутри просыпаться чему-то тёмному, жадному, желающему обладать и ни с кем никогда не делиться. За прожитые шестнадцать лет жизни Дазай никогда ничего подобного не чувствовал. И только сейчас, оказавшись с Чуей в одной кровати после нескольких месяцев полного бедлама между ними, он ясно осознаёт — Чую он никому не отдаст. Даже если тот будет против. Даже если от этого будет зависеть его жизнь. Дазаю плевать.              У него внутри пустота — засасывающая, чёрная, непроглядная. Возникновение Чуи в его жизни не становится просветлением, но голову поднимает любопытство. Сначала Дазаю просто интересно, потому что Чуя отличается от всех, с кем он был знаком до этого. Выросший среди лжи, фальши и лицемерия, Дазай сам научился плести интриги и держать на лице маску с раннего детства, поэтому прямолинейность, взрывной характер и открытое выражение любых эмоций его ошеломляет. Практически сбивает с ног. Ему становится забавно, и он наблюдает, приглядывается, ловя себя на том, что хочет быть немного ближе, дотронуться до того, что считает настолько необычным в привычном укладе.              Чуя — шумный и резкий. Местами даже наивный, потому что раз за разом ведётся на безобидные шутки, хотя Дазай уверен, что в этот раз его точно раскусят — он ведь даже не старается обхитрить. Но Чуя верит ему. Считает ублюдком, но раз за разом впускает в квартиру, когда Дазай лжёт о том, что он сейчас вздёрнется в одиночестве. Говорит, что Дазай лицемерный мудак, но наливает ему чай. Кричит, чтобы сдох побыстрее, но сам вытаскивает из петли, когда Дазаю действительно хочется повеситься и закончить с этой бесполезной жизнью.              Потому что Чуя хороший. В отличие от прогнившего насквозь ещё с рождения Дазая, у Чуи есть принципы и сердце. Дазай от своего давно избавился. Выкинул в мусорную корзину, потому что оно не работало как следует. Что толку от такого дефектного сердца?              В постели они оказываются не внезапно. И Чуя под ним, горячий и слегка подрагивающий от каждого толчка, тут по доброй воле. Может быть, у них получилось бы раньше, но Дазай не хотел манипулировать и выстраивать сложную игру. Он хотел, чтобы Чуя сам захотел, сам полез, сам попросил. А если что-то Дазай и умеет, кроме профессионального умения вскрывать вены, так это добиваться своего.              Он зажимает Чую в коридорах, получает то тычки и пинки, то поцелуи, то укусы. Неизменно только одно — Чуя реагирует. И это самое главное. Если бы он был равнодушен, Дазаю бы пришлось посадить его на цепь, прикованную к трубе, сказать Мори, что Чуя пропал, а самому добиваться хоть какой-то реакции. Ненависть тоже хорошо.              Гораздо лучше равнодушия.              — Помедленнее, Дазай, — шипит Чуя, выворачивая голову.              — Ты такой неженка, оказывается, — Дазай хмыкает, выпуская его волосы из хватки, но действительно сбрасывает темп. Теперь он почти не вытаскивает член наружу, двигается внутри Чуи и жмурится от удовольствия, сам несдержанно тихо выстанывая — несуразно и приглушённо, утыкаясь лбом в подставленное крепкое плечо.              Это и его первый раз. Он знает, что делать, только благодаря интернету и нескольким очень детальным роликам с многочисленных сайтов. Он нервничал не меньше Чуи, потому что хотел, чтобы всё получилось. Ему мало просто поиметь его. Ему необходимо, чтобы Чуе понравилось, чтобы он просил ещё, чтобы сам подставлялся. Сходил с ума от вожделения и желания, которое только Дазай ему может дать. От мыслей, что кто-то ещё вот так запросто завалится на Чую, услышит его сбившееся дыхание, почувствует напряжённые мышцы, в голове темнеет, а зубы стискиваются сильнее, сжимая кожу Чуи на лопатках в болезненном укусе.              — Какого хера ты творишь? — Чуя тут же пытается высвободиться, но Дазай зализывает укус, проводя языком по собственным отпечаткам от зубов.              — Я серьёзно, — хрипло говорит он, продолжая толкаться уже резче и чаще, сжимая ладонью член Чуи в такт движениям. — Если не хочешь чьей-то смерти, не трахайся с ним, не позволяй дотрагиваться и дышать рядом с собой. Иначе будут последствия.              — Ты… — Чуя не заканчивает. Дазай тоже замолкает. Они оба на финишной прямой, и остро-тягучее удовольствие плавится внизу живота и растекается по всему телу. Если до этого Дазай достигал оргазма только с помощью собственной руки и пару раз с помощью руки Чуи, когда они в очередной раз обжимались и заходили немного дальше обычного, то сейчас он понял — всё это детский лепет. Вот оно истинное наслаждение, когда рядом с ним и вокруг него жаркое отзывчивое тело, когда Чуя стонет и сипло дышит, когда комкает простынь и сам подаётся назад, сильнее насаживаясь на член. Когда всё существо прошибает осознанием обладания.              — Хороший мальчик Чуя-кун, — тянет Дазай, поглаживая его по спине, довольно улыбнувшись.              Но Чуя не даёт расслабиться. Резко разворачивается и ощутимо бьёт кулаком по лицу. Дазай обычно всегда уворачивается, но в этот раз слегка потёкший от ощущений мозг разморило, и реакция заторможенная. От неожиданности Дазай едва не сваливается с узкой для них двоих кровати и трёт ушибленный подбородок.              — Что ты там нёс про то, с кем мне трахаться, а с кем нет? — Чуя смотрит грозно и зло. Будто бы не подставлялся только что сам. Будто не его отымели. Будто это он отымел весь мир и готов продемонстрировать свои умения Дазаю.              Тот, в принципе, не против.              — Мне повторить? — как ни в чём не бывало приподнимает он брови и слизывает выступившую на губе кровь.              — С чего ты вообще взял, что можешь мне указывать? Один раз потрахались, и ты уже возомнил о себе чёрт знает что? Мы не…              — Мы не встречаемся, хочешь сказать? — Дазай спускает ноги на пол и сдирает с кровати простынь. Инстинктивно хочется прикрыться. Собственное тело ему не нравится — костлявое, бледное, исполосованное шрамами. Ничего привлекательного. А вот у Чуи стоит забрать всю одежду. Пусть ходит голышом и сверкает упругой поджарой задницей.              Набросив простынь на плечи, он поворачивается к Чуе и смотрит, как в полутьме сверкают его глаза. Откуда-то возникает желание вернуться в постель, навалиться на Чую, уткнуться носом в его макушку и начать болтать какие-нибудь бессмысленные глупости. Или что там делают нормальные люди после секса? Дазай не знает. У него до этого не было секса, и он не может назвать себя нормальным.              — Не встречаемся, — соглашается он, — но если ты с кем-то начнёшь, то обычной сценой ревности это не обойдётся. Хочешь проверить?              Чуя щурится в ответ, оценивающе смотрит на него и прикусывает щёки изнутри.              — Ты совсем больной?              — Как будто это для кого-то открытие, — Дазай пренебрежительно жмёт плечами и всё-таки уходит в ванную.              Что думает Чуя по поводу сказанных слов, его не интересует. Он предупредил. Сказал абсолютно серьёзно и давать поблажку никому не собирается. Чуя только его, хочет он того или нет.              Чуя осознаёт, во что ввязался, позволив Дазаю переступить черту от напарников к недрузьям и нелюбовникам, но чему-то не менее важному, только через несколько долгих месяцев. Дазай видит это по его искривлённому лицу и непонимающему взгляду.              Они не встречаются. Они никак не обозначают их отношения. Дазай просто приходит, Чуя просто впускает. Дазай лезет целоваться, иногда Чуя лезет первым. Они пьют из горла вино, обмениваются поцелуями и валятся в кровать, на диван или стол — зависит от того, где находятся. Иногда вовсе обходятся разговорами. Дазая устраивает. Главное, чтобы Чуя был рядом. Чтобы сидел на невидимом поводке из-за давней угрозы.              С поводка Чуя срывается неожиданно. Дазай не сразу понимает, что произошло. Чуя всегда был взрывоопасным и именно этим бередил всё существо Дазая. Но в какой-то момент вместо привычной пустоты Дазай чувствует глыбу льда.              Вот он идёт по холлу главного здания мафии, а вот уже видит, как какой-то незнакомый парень вольготно устраивает ладонь на плече Чуи. Дазай впивается в его руку взглядом и поджимает губы, когда замечает, что сбрасывать её и отстраняться Чуя не спешит.              Вокруг Чуи всегда вьётся много людей. Тот на редкость дружелюбен и общителен. Дазай даже не удивлён. Это он не тянется к другим, ему на них плевать за редким исключением. И Дазай относится к этому… нормально. Он ведь не в конец свихнувшийся, он держит Чую на длинном поводке, позволяет практически всё и в целом создаёт иллюзию полной свободы. Чуя верит, Дазая устраивает.              Не устраивает его только рука незнакомого парня, которая покоится на плече Чуи слишком долго. А тот не убирает её. Не убирает. Не убирает.              Дазай сжимает ладони в кулаки и крепко стискивает зубы, наблюдая, как эти двое о чём-то переговариваются, обмениваются улыбками и слишком близко стоят друг к другу.              — Кто это? — спрашивает он у подчинённого, который шёл вместе с ним и сейчас послушно стоит рядом, когда Дазай остановился.              — О… — тот жмёт плечами. — Могу узнать, Дазай-сан.              — Узнай, — кивает Дазай и не отводит взгляд до тех пор, пока Чуя и этот парень не скрываются за углом. Вместе.              Внутри клокочет чёрное и жгучее. Дазай знает, что любой другой назовёт это ревностью, но это не она. Ему незачем ревновать Чую, он и так всецело принадлежит ему. Просто надо об этом напомнить.              — С кем ты ошиваешься? — спрашивает он напрямую у Чуи вечером того же дня, вломившись к нему в кабинет. Ответ ему уже известен. Он знает имя, возраст, способность и то, что Чуя встречается с ним и за пределами Порта. Для выяснения информации ему понадобилось только пара часов, но ответ он хочет услышать от Чуи.              Поэтому приходит к нему, приваливается к двери и смотрит нарочито расслабленно.              — О чём ты? — Чуя вскидывает брови, отвлекаясь от заполнения документов. Конечно, самый прилежный работник месяца Накахара Чуя всегда сдаёт все отчёты в срок и старательно корпит над ними, хотя мог бы послать всю бумажную работу к чертям, потому что вовсе не обязан ковыряться в бумажках. Его ценность в другом. Но это ведь Чуя — выполняющий приказы, трудолюбивый и не ставящий под сомнения слова босса. Дазай не сдерживает тихий смешок.              — Тот парень, с которым ты сегодня так мило ворковал на глазах у всех.              — Парень? — на мгновение в глазах Чуи появляется непонимание, но оно тут же исчезает. — Ты о Нобору?              — Тебе лучше знать, — Дазай дёргает уголком губ и делает шаг в сторону стола. Один, второй, третий. Пока не оказывается вплотную. Перегибается через него и говорит почти в лицо Чуи, лицо которого становится слегка напряжённым. — Нобору Коичи. Двадцать лет. Родился в Токио, в пятилетнем возрасте перебрался с родителями в Йокогаму. Имеет двух младших сестёр, семи и тринадцати лет. Обладает…              — Я читал его личное дело, — Чуя щурится и вглядывается в лицо Дазая, явно пытаясь рассмотреть там что-то. — В конце концов, он мой подчинённый.              — И часто ты воркуешь со своими подчинёнными?              — Ты слишком много фантазируешь.              Протянув руку, Дазай заводит выбившуюся прядь волос Чуи ему за ухо в обманчиво ласковом жесте, а после резко хватает за затылок и притягивает ближе к себе, едва не столкнув их носами.              — Ты помнишь, что я тебе говорил?              — Ты псих, Дазай, — Чуя реагирует моментально. Одним ударом сбивает его руку и толкает от себя. — Оставь свои домыслы при себе. И замашки тоже. Я тебе ничего не обещал. Даже если мне захочется с кем-то трахнуться, ты мне не помешаешь.              Дазай смотрит на него сверху вниз, оценивающе окидывает взглядом и усмехается.              — Так хочешь, чтобы кто-то умер из-за того, что сунул не туда свой член? Могу устроить.              — Ты рехнулся.              — Скажи что-нибудь новое.              — Я не стану спрашивать у тебя разрешение.              — Не спрашивай, — согласно кивает Дазай. — Ты можешь делать всё, что захочешь. Платить будут другие. Готов к таким последствиям?              Взгляд Чуи напряжённый, острый, недоверчивый. На его лице шевелятся желваки, и сам он явно едва сдерживается.              Среагировать вовремя Дазай не успевает, когда Чуя в мгновение ока оказывается рядом, перескочив через стол, и зажимает одну руку в болезненной хватке, наваливаясь сзади, вынудив наклониться и недовольно прошипеть от вывернутого сустава.              — Перегибаешь палку, Дазай, — цедит ему на ухо Чуя. — Кем ты себя возомнил? То, что я с тобой периодически трахаюсь, ничего не значит. И твои угрозы ничего не стоят. Ты просто испорченный и избалованный мальчишка. Я не твой щенок, которого тебе подарили родители, и теперь ты водишь меня на улицу, чтобы похвастаться.              — Сгинь, — Дазай пытается его лягнуть, но руку выворачивают ещё сильнее. Приходится стиснуть зубы, чтобы не застонать от боли.              Боль Дазай не любит. Ему не нравится получать лишние удары, чувствовать хруст собственных рёбер и ощущение натянутых связок руки ему тоже не нравится.              — Что такое? Не нравится? — Чуя сжимает свободной рукой ещё и его шею, заставляя уткнуться носом в стол. — А хорохорился, словно петух. Попроси нормально, может, отпущу.              В упрямстве Дазай может посоперничать с кем угодно. Ему не сложно попросить, не сложно даже шутливо умолять и паясничать. Но сейчас ничего из этого он делать не собирается. Это Чуя должен умолять, а не он. Самолюбие сгорает в агонии, и Дазай продолжает дёргаться, пытаясь вырваться из хватки.              — Что ж, — тянет сзади Чуя, — время на просьбы истекло. Ты говорил, что я могу делать то, что захочу? Давай проверим, как это работает.              Он рывком выдирает рубашку Дазая из пояса брюк и кладёт ладонь на поясницу, прижимая к столу так сильно, что дерево неприятно впивается в живот. Дазай брыкается, но заведённая за спину рука мешает нормально сопротивляться.              Чуя — сильный. Сильнее его. Дазай может противопоставить ему свою способность и хитроумие, но сейчас и от того, и от другого толку мало. А пальцы Чуи уже забираются под пояс брюк и сдёргивают их. По коже веет прохладой, и Дазай ловит себя на каком-то противоестественном ожидании. Внизу живота закручивается тянущий тёплый узел, и только через пару мгновений приходит осознание — это действительно заводит.              Не то чтобы Дазай никогда не подставлялся Чуе. Он был совсем не против. Ему без разницы. Под Чуей даже приятно. Тот очень внимателен и довольно сдержан, когда сам напирает и подкладывает под себя. Но сейчас Чуя резок и довольно груб, и Дазай, несмотря на то, что ему не нравится такое обращение, ловит себя на возбуждении. Член действительно твердеет от незамысловатых прикосновений к ягодицам, и становится совсем жарко, когда Чуя хлопает его по бедру — сильно, больно, заставляя от неожиданности зашипеть сквозь стиснутые зубы.              — Что ты творишь? — Дазай выворачивает голову и смотрит зло через плечо, но язык совершенно не сотрудничает с телом, которое послушно прогибается в пояснице под давящей ладонью. Изо рта вырывается негромкий стон, когда Чуя проходится пальцами по поджавшимся яйцам, обхватывая их и оттягивая, а после скользит между ягодиц.              — Тебе же не терпится, — хмыкает в затылок Чуя, продолжая удерживать его одной рукой. — Чуть ли не виляешь задницей, словно течная сучка.              Он гладит вход, поддевая его края коротким ногтем. И это неожиданно, немного больно, но приятно. Под кожей прокатывается новая волна возбуждения, и Дазай не знает от чего больше: от слов в его адрес или от действий.              — А Чуя-кун любит грязные словечки, оказывается? — глухо говорит он. — Что ещё тебе нравится? Шлепки, фиксация, может, ты ещё меня придушишь? Или игры с кровью? Ты же не меньший псих, чем я…              — Заткнись, — Чуя гремит пряжкой собственного ремня и вжимается влажной головкой члена ему в бедро.              — Правда глаза колет?              — Я сказал тебе заткнуться.              — О, значит, любишь быть главным, — Дазай хочет продолжить, но на его рот ложится ладонь, крепко зажимая. И Чуя проезжается между ягодиц уже членом. Дазай невольно жмурится от предвкушения и ожидаемой боли. Он не растянут, у Чуи в кабинете вряд ли есть смазка. И Дазай готов перетерпеть — несмотря на то, что ему не нравится боль, он её испытал достаточно, чтобы не реагировать слишком ярко.              Но Чуя не входит в его тело. Он продолжает тереться сзади, шумно дышать где-то над ухом, а потом толкает его ногу коленом.              — Сожми сильнее.              Дазай мычит в ответ, но Чуя рот ему не раскрывает. И не позволяет лишний раз дёрнуться, продолжая вжимать в стол и держать за руку. Только ещё раз пинает.              — Сожми, говорю.              Поняв, чего от него хотят, Дазай сдвигает ноги и сразу же чувствует, как обжигающая волна проходит от самого затылка до пяток, потому что чувствует между бёдер возбуждённый влажный член Чуи, трущийся о его кожу, мошонку и основание его собственного члена.              Дазай заторможено и глухо стонет, невольно пытаясь раскрыть рот и скользя кончиком языка по ладони Чуи.              Это не то, чего он ожидал, но то, от чего он действительно готов стать течной сучкой и начать подмахивать. Это даже сексом с натяжкой можно назвать, но заводит не хуже того, когда Чуя долбится внутри него, растягивая мышцы и задевая все чувствительные места.              Рот ему Чуя всё-таки открывает, разжимает ладонь, но только для того, чтобы толкнуться внутрь пальцами, надавливая на язык. Дазай снова стонет, послушно облизывает пальцы и проходится языком между ними, чувствуя, каким мокрым становится его подбородок. И как от всего этого его ведёт.              Одну руку он пытается просунуть под себя, чтобы коснуться члена, но Чуя наваливается сильнее, не позволяя коснуться, вдавливая в стол до упора, и хрипло говорит:              — Без рук, Дазай, течные сучки должны кончать без рук.              Дазай протестующе дёргается, пытается укусить за пальцы во рту, но только сильнее стискивает бёдрами скользящий между ними член, толкается назад, то и дело встречаясь ягодицами с Чуей, и снова и снова протяжно стонет, наплевав на то, что их могут услышать.              Оргазм настигает его яркий, ошеломительный, Дазай и подумать не мог, что так бывает, когда он даже не прикоснулся к себе. Когда его даже не стимулировали изнутри. Когда он кончил скорее от мыслей и ситуации, чем от того, что делал Чуя. Но влажное пятно на деревянной столешнице говорит о том, что его собственное тело ещё может преподнести ему сюрприз. А стекающие по внутренней стороне его бедра капли, когда кончает и Чуя, только подстёгивают все ощущения.              Чуя выпускает его, разжимая ладонь, и делает шаг назад. Дазай неторопливо отлипает от стола и разворачивается, вытирая тыльной стороной ладони рот.              — Кто бы мог подумать, что тебе такое нравится, — говорит он, но чувствует себя довольным. Ему неважно как, главное, чтобы Чуя продолжал так ярко реагировать на него. Пока он хочет его заломать и выебать, пока он кончает от возни, которую сексом можно назвать с натяжкой, Дазай почти спокоен.              Чуя ошпаривает его взглядом, застёгивая ремень на штанах:              — Кто бы мог подумать, что ты действительно кончишь без рук. Может, ты не ту профессию выбрал?              Дазай тянет губы в ухмылке. У него не было выбора, но Чуе знать об этом совсем не обязательно.              От возможности проучить его Дазай не отказывается. Он выжидает с неделю и наблюдает со стороны. Ему не требуется доказательств того, что Чуя не слушается, не принимает его слова всерьёз, продолжает позволять класть на себя руки и улыбается широко и беззастенчиво, держась на неприемлемо близком расстоянии.              Дазай готовит ему сюрприз и, пряча гадливую улыбку, ведёт Чую впереди себя, закрывая ему глаза, сдвинув шляпу на лицо.              — Какого чёрта у тебя опять на уме?              — Ты должен быть терпеливым, — Дазай крепко держит его за локоть, подталкивая между лопаток. — Будешь хорошим мальчиком и скоро всё узнаешь.              Он проводит Чую в одно из подвальных помещений и едва успевает закрыть глаза перед тем, как тот сдёргивает шляпу из-за заполнившего комнату приглушённого, но очень энергичного мычания. Дазай щёлкает замком и убирает ключ в карман, поворачиваясь к Чуе.              — Решил устроить вам свидание. Подумал, тебе понравится.              Чуя медленно переводит взгляд со связанного по рукам и ногам и прикованного парой прочных цепей к стулу Нобору, чей рот заклеен изолентой, на Дазая и неверяще моргает.              — Что ты творишь? — спрашивает он. Его брови сходятся на переносице, пока Дазай лёгким шагом пересекает расстояние между дверью и Нобору и встаёт рядом с ним. Поза у Чуи моментально меняется — он вытягивается в позвоночнике, слегка пригибается и становится похожим на зверя, готового броситься в атаку.              — Я бы тебе не рекомендовал делать резкие движения, — предупреждающе говорит Дазай и приставляет к щеке Нобору лезвие ножа. — А то знаешь, ты и так был достаточно неосмотрительным.              Чуя проводит языком по пересохшим губам и смотрит, почти не моргая. Кончики его пальцев уже подсвечены способностью, и он явно держится только из-за того, что нож слишком близко к лицу перепуганного и ничего не понимающего Нобору.              — Дазай… — начинает было Чуя, но его не слушают.              — Я ведь тебе говорил, — Дазай перекидывает нож из одной руки и давит им уже на другую щёку. Кожа легко поддаётся, Нобору мычит громче, пока Дазай ковыряет кончиком возле его скулы. К подбородку стекает несколько капель крови, и Чуя вновь дёргается, но сразу же замирает, потому что лезвие входит глубже. На лице Дазая ленивое любопытство. — Я говорил тебе, — продолжает он, — что страдать за тебя будут другие. Ты проигнорировал. Мне показалось, что нужно объяснить нагляднее.              — Достаточно, — голос у Чуи ниже, чем обычно. Угрожающий.              — Тебе так важен этот бесполезный кусок мусора? — Дазай смотрит на него, выгнув одну бровь.              — Он мой подчинённый, я за него отвечаю, — Чуя сжимает ладони в кулаки.              — Жаль, ты забыл об этом, когда неделю назад я тебе напомнил о своём обещании.              Глаза у Нобору испуганные. Взгляд мечется с Дазая на Чую и задерживается на каждом на несколько секунд. Дазаю на него плевать — таких, как Нобору, в организации десятки. Он лично отправляет их на убой при необходимости. Конечно, Мори его не погладит по головке за то, что сейчас он развлекается за счёт человеческих ресурсов мафии, но не станет слишком сильно промывать мозги. Пожурит, словно пятилетку, который потаскал соседскую кошку за хвост, и отпустит. Мори лучше всех знает, что вести дисциплинарные беседы с Дазаем совершенно бесполезно.              Дазай этим пользуется.              В конце концов, он гораздо важнее, чем сотня таких пустоголовых идиотов, которые распускают руки. Трогают чужое. Становятся слишком близко. И в глаза заглядывают, словно им что-то пообещали. Дазая это бесит.              По его лицу пробегает тень, и он быстрым движением распарывает ткань одежды на торсе Нобору.              — Давай посмотрим, насколько прекрасен его внутренний мир, что он бегал за тобой, виляя хвостом? — предлагает он. Нобору почти скулит, поджимает живот и пытается отодвинуться, мотая головой.              — Ты больной, — говорит Чуя.              — Придумай что-то ещё, удиви меня, — Дазай проводит лезвием вдоль груди и останавливается возле солнечного сплетения, а потом ведёт нож немного в сторону. — Хочешь начнём с сердца? Тебе интересно, бьётся ли оно чаще при виде тебя?              — Дазай, это глупо. Прекрати, — Чуя всё-таки делает к нему шаг, но Дазай резко втыкает нож под рёбра Нобору. Тот приглушённо кричит, и Чуя снова застывает истуканом.              — Не делай резких движений, — наставительно говорит Дазай. — Ты можешь усугубить ситуацию.              Чуя кусает губы и продолжает настороженно смотреть. Пол под его ногой трескается от усилившейся гравитации. Стена за спиной тоже сыплется, но Дазая не волнует. Пусть хоть всё здание обвалится на них. Так будет даже лучше — он умрёт под завалами и утащит за собой Чую. Тогда тот точно никому больше не достанется.              — Прекрати это немедленно, — Чуя бьёт кулаком по стене в порыве чувств, и в ней сразу же образовывается дыра. — Ты не имеешь…              — Не имею права? Да, пожалуй, ты прав, — легко соглашается Дазай. — Я не имею права тебе что-то запрещать, но я и не запрещаю.              — Ты не имеешь права втыкать в кого-то из моих подчинённых нож, — Чуя сжимает зубы. Теперь он сам — чистая ярость. Дазаю нравится. Любовался бы и любовался. Ему нравятся эмоции Чуи — неподдельные, яркие, такие сильные, что аж голова кружится и колени подгибаются.              — И кто мне запретит? — Дазай специально прокручивает лезвие между рёбер, и Нобору под его рукой захлёбывается в крике и слезах. Кровь хлещет из раскрытого отверстия, стекает по коже и одежде, оседает на рецепторах железным привкусом. Дазай рвёт мышцы ножом дальше, пока Нобору продолжает мычать сквозь плотный кляп. Он бы визжал, Дазай бы послушал — и его мольбы прекратить, и просьбы о прощении, и клятвенные обещания больше так не делать. Но привлекать внимание лишнее. Хочется развлечься, преподавая Чуе урок, подольше и без незваных свидетелей.              — Больно, наверное? — участливо спрашивает Дазай, глубже вдавливая нож и попадая наконец в лёгкое. Нобору хрипит, расцарапывает собственные ладони ногтями и умоляюще смотрит.              — Прекрати! — повторяет Чуя, повышая тон.              — Или что?              — Я тебе шею сверну.              — И пожертвуешь жизнью этого славного парня, который так любит тебя лапать?              — Зато избавлю мир от такого психа, как ты, — Чуя снова шагает к нему и уже игнорирует стоны Нобору. Смотрит только на Дазая, и пол ломается и трещит от каждого его шага. Дазай наблюдает почти с восторгом, глубже загоняя нож вовнутрь безостановочно мычащего Нобору.              Когда Чуя делает выпад, Дазай успевает уклониться. Даже готовится перехватить руку и обнулить способность в следующую атаку Чуи, но они оба не успевают ничего сделать. Их отбрасывает в разные стороны, а спустя мгновение Дазай оказывается в крепкой хватке. Сначала он не понимает, что его держит Хироцу. Сознание проясняется, только когда он видит, что Чую напротив него точно так же удерживает Акутагава с помощью Расёмона. А в проломе в стене, который успел сделать Чуя, стоит Мори, неторопливо оглядывающий помещение.              Его взгляд останавливается на Нобору, который уже почти отключился от потери крови, и уголки рта Мори недовольно дёргаются.              — В этот раз вы превзошли самих себя, — его тон ощутимо отдаёт льдом, но Дазай только пренебрежительно жмёт плечами. И слегка дёргается. Быть обездвиженным ему не нравится. — Что произошло? Чуя-кун? — Мори смотрит сначала на него. Дазай едва ли не закатывает глаза. Конечно, первым делом выслушают версию старательного и исполнительного Чуи. Его, Дазая, вообще слушать не будут.              — Этот ублюдок! — Чуя ещё рвётся из Расёмона и наверняка сможет вырваться, но Мори его останавливает одним движением руки, положив ладонь ему на плечо. Дазай прищуривается, видя это.              Ловит себя на том, что теперь и Мори хочется оторвать руку.              — Отпусти, Хироцу-сан, — тихо, но твёрдо говорит он. — Я не собираюсь продолжать.              Хироцу медлит, но всё-таки разжимает руки. Дазай ведёт плечами и возвращает на лицо пренебрежительно-спокойную маску. Складывает руки на груди и принимает абсолютно незаинтересованный вид. Будто бы это не он устроил хирургический кружок на дому.              Чую всего трясёт, пока он рассказывает. Путанно и эмоционально, он всё ещё зол, и только рука Мори не позволяет ему сорваться с места и броситься на Дазая.              — Хорошо, я понял, — Мори кивает. — Отнесите этого парня в медблок, — он коротко смотрит на Нобору. — Может быть, ему ещё можно помочь. Чуя-кун, отправляйся домой. Я дам тебе завтра выходной, отдохни немного. Дазай-кун, за мной, — на обращении к нему тон Мори становится ещё более холодным. И Дазай снова едва удерживается от закатывания глаз, но ограничивается лишь почти неслышным пофыркиванием.              К кабинету Мори они идут в полном молчании. Дазаю не стыдно. Ему вообще не бывает стыдно. Он сделал то, что должен был. То, что хотел. От убийства одной маленькой пешки в организации ничего бы не изменилось.              — Дазай-кун, — Мори поворачивается к нему сразу же, когда за ними закрывается дверь кабинета. Даже не идёт к столу. Останавливается напротив окна и смотрит внимательно и прямо.              Но если ещё два-три года назад этот взгляд мог подействовать на Дазая, хотя бы пощекотать не до конца атрофировавшуюся совесть, то сейчас он не вызывает ничего.              — Тебе скучно, Дазай-кун? — спрашивает Мори. — Не помню, чтобы ты от скуки увлекался резьбой по живым людям.              Дазай молчит. Не видит смысла отвечать то, что и так понимают без его объяснений. Мори ещё несколько секунд смотрит на него, но после всё-таки отходит к столу, садится в кресло и привычным жестом сплетает пальцы в замок.              — Чуя-кун не принадлежит тебе. Ты не можешь заявлять на него права, если он против. Это уже не говоря о том, что я не поддерживаю такие отношения между вами. Они могут повлиять на работу, — Мори говорит теперь спокойно, привычно, почти по-отцовски.              Дазай разглядывает плывущие за окном облака. Они густые, белые, ярко контрастирующие с синевой неба. Ближайшее к ним похоже то ли на собаку, то ли на овцу. Дазай мысленно фыркает — с овцами и собаками у него только одна ассоциация.              — С каких пор, Мори-сан, — он продолжает смотреть на облака, когда заговаривает, — вас волнует моя личная жизнь? Мне кажется, мы с самого начала договаривались, что я могу делать то, что мне заблагорассудится, пока это не мешает работе организации, — Дазай всё-таки переводит взгляд в сторону стола и заканчивает достаточно холодно, не теплее самого Мори.              Мори неслышно выдыхает.              — Но это мешает работе организации, Дазай-кун. Чуя-кун в первую очередь член мафии, а уже потом объект твоего воздыхания.              Хмыкнув, Дазай засовывает руки в карманы поглубже и скучающим тоном говорит:              — Громко сказано.              Чуя никакой не объект его воздыхания. С объектов воздыхания хочется пылинки сдувать, а у Дазая только одно желание — нацепить на Чую ошейник потуже, с шипами со внутренней стороны, чтобы сдавливали горло, если сильно дёрнется, и держать при себе, не отпуская на лишние полшага.              — В любом случае, — голос Мори снова меняется на ледяной и не терпящий возражения. Голос босса мафии, а не проницательного отца, забавляющегося детскими играми в кошки-мышки. Дазай вскидывается в ответ и щурится. — Я запрещаю тебе контактировать с Чуей-куном вне ваших совместных заданий. Ставя вас в пару, я знал, что ваша работа будет успешной, полагал, что и личные отношения сыграют положительную роль. Но, — Мори невесело усмехается, — не предположил, что ты влюбишься. А твоя любовь, Дазай-кун, уничтожающая. Чуя-кун слишком ценный сотрудник, чтобы я мог так рисковать.              Сжимая в карманах ладони в кулаки, Дазай сверлит взглядом Мори. Ему кажется, что ещё секунда — и он сам бросится на него, несмотря на то, что подобное совсем не в его привычках. Мори отвечает на его взгляд спокойно, твёрдо и требовательно. В его глазах практически читается, каким щенком Дазай для него является. Породистым, очень дорогим, выставочным образцом, но только щенком.              Тёмная злоба душит изнутри, но Дазай не позволяет сорваться ни себе, ни ей. Он медленно выдыхает и почти не натянуто спрашивает:              — Это приказ или совет? — он знает ответ.              — Это приказ, Дазай-кун, — в этот раз Мори говорит мягко, но глаза — ледяные. Дазай чувствует навязчивое свербящее желание выпустить всю обойму пистолета, оттягивающего один из карманов, ему в лицо. Приходится снова унимать чёрное, сдавливающее рёбра.              — Я могу идти? — Дазай задирает подбородок и с усилием навешивает на лицо невозмутимость. Мори он истинных чувств не покажет. Мори считает его щенком — пусть. Дазай знает, что ещё несколько лет — и он станет достойным и опасным противником. Дазай знает, что Мори этого опасается. Возможно, думает, что если он приберёт к рукам Чую, то способов влияния на него не останется.              И — Дазай мрачно усмехается, выходя в коридор — он не так уж прав.              Впрочем, приказ Мори даже не приходится исполнять. Чуя сам не идёт на контакт. Не берёт трубку, захлопывает дверь квартиры перед носом, когда Дазай приходит к нему, шипит «иди к чёрту, не приближайся ко мне, больной мудак» и стоически держит оборону. На совместных заданиях он держит агрессивный нейтралитет и внушительное расстояние. Даже разговаривает демонстративно меньше, ограничиваясь короткими фразами.              Дазай бы посмеялся, глядя на то, как Чуя отстаивает свою свободу, только ему не смешно. На краю сознания брезжит мысль, что он действительно переборщил, но вины не ощущает. Он предупреждал. Чуе нужно серьёзнее относиться к его словам.              — Придурок! — Чуя кричит где-то рядом и резко дёргает за локоть в сторону. В первую секунду Дазай не понимает, что произошло, и только в следующую осознаёт, что умудрился задуматься и засмотреться в пылу сражения. Чуя в битве — прекрасен. Необузданная сила, ярость, отточенные, но стихийные движения. Дазаю нравится наблюдать.              А ещё что-то внутри теплеет от того, что Чуя только что выдернул его из-под пули. Да, Чуя просто слишком ответственный, но он столько раз желал Дазаю сдохнуть, а теперь спасает его. Это не может не радовать.              — Может, мне называть тебя прекрасным принцем? — глухо говорит Дазай, вжимая Чую в щербатую от множества пулевых отверстия стену. Совсем рядом с ними продолжают стрелять и кричать — отряд, посланный вместе с ними, прекрасно справляется с тем, чтобы держать оборону и дать им пару мгновений передышки. Может быть, ценой своей жизни, но Дазаю всё равно, пока у него есть возможность, склонившись, вжиматься всем телом в горячего Чую и чувствовать его дыхание на своей щеке.              — Что ты творишь? — Чуя шипит и рвётся обратно в бой. — Сейчас не время, идиот.              Дазаю кажется, что сейчас самое время. После стольких недель отчуждения Чуя наконец-то так близко, что можно почувствовать слабый аромат шампуня от его волос, перемешанный с запахом гари. Дазай глубоко вдыхает и едва справляется с желанием сбить с головы проклятую шляпу.              — Дазай! — Чуя толкает его в грудь и смотрит разъярённо. Больше ничего не говорит, лишь награждает ещё одним грозным взглядом, а потом выскакивает из-за стены и моментально обрушивается со всей злостью на противника.              Дазай медленно выдыхает через нос и проверяет, заряжен ли пистолет. Ему нет нужды высовываться. Чуя со всем справится сам даже без поддержки взятого с собой отряда. Но хочется снова сунуться под пули, чтобы опять спасли, прижали, посмотрели, оказались очень близко.              Закусив щёки изнутри, Дазай мотает головой. Ещё успеет.              Ситуация меняется в мгновение ока. Кто-то из противников пускает дымовую завесу пополам с газом, и Дазай едва успевает затянуть Чую в безопасное место, закрывая ему рот и нос рукой. На оставшихся союзников плевать. Сами вылезут, если смогут. Мори в этот раз не станет читать нотации. Чуя важнее сотни подготовленных бойцов, а тут их всего лишь десяток.              Откашлявшись, Чуя продирает слезившиеся глаза и оборачивается к задымлённому помещению и кусает нижнюю губу. Дазай жадно наблюдает за ним — впервые за эти пару месяцев он может сделать это настолько близко.              — Нам нужно сравнять тут всё с землёй, — глухо говорит Чуя.              — Ага, — бездумно кивает Дазай. И тянет руку, чтобы заправить за ухо выбившуюся рыжую прядь.              Чуя оборачивается к нему, нахмурившись. Смотрит несколько мгновений, а потом вздыхает:              — У тебя ведь уже есть план, — он не спрашивает. Не нужно. У Дазая всегда есть план.              — Ага, — повторяет Дазай. — Тебе не понравится.              — Ничего нового, — Чуя закатывает глаза.              Порча — единственное, что навсегда удержит Чую рядом, каким бы свободным тот себя ни чувствовал. Бесконтрольная яростная сила, которой Чуе не удаётся управлять, сводит с ума Дазая. Ему кажется, что он может наблюдать окрашенное в чёрно-красное, сочащееся кровью тело Чуи вечность. А после другую вечность держать его на руках, пока он не придёт в себя. Чуя ненавидит эту силу, чертового бога внутри себя, стремится взять под свой контроль, но Дазай этого не хочет. Он знает, что стоит Чуе достичь цели, он перестанет нуждаться в нём и окончательно отдалится.              Дазай не мешает специально, но и не помогает. Только напряжённо следит и позволяет облегчению прорастать под кожей, когда убеждается, что ничего у Чуи не выходит. Дазай всё ещё нужен ему.              Волосы у Чуи мягкие, хоть и непослушные. Дазай затаскивает его к себе на колени и путается в прядях пальцами, безучастно рассматривая полуразрушенные стены вокруг и огромную дыру на потолке, с которой сыплется бетонная крошка. Чуя постарался на славу перед тем, как отключиться и упасть Дазаю прямо в руки.              Склонившись к самому его лицу, сейчас спокойному, немного уставшему, со следами крови и прокушенной губой, Дазай упирается лбом в чужую макушку и шепчет, хотя может кричать во весь голос — в ближайшие пару часов Чуя всё равно ничего не услышит.              — Я не собираюсь тебя кому-то отдавать. Даже если ты сам захочешь.              В гробу он видел такие желания Чуи.              — Это неправильно, — Ода смотрит на него одновременно понимающе и осуждающе. — Если он тебе нравится, ты должен это нормально сказать.              Нравится. Дазай усмехается. Чуя ему не нравится, Чуя ему необходим. И даже это недостаточно сильное слово. Оде он ничего не говорит. Тот плавает в блаженном неведении, думая, что у Дазая самый обыкновенный любовный интерес с флёром его привычной для всех ненормальности. Ода не в курсе, почему они с Чуей всё ещё общаются только на заданиях, и почему от Чуи шарахается большинство рядовых сотрудников — слухи о том всё-таки выжившем парне и о том, из-за чего всё произошло, распространились почти моментально. Дазай сам поспособствовал этому и сейчас с удовольствием пожинает плоды. Чуя держится подальше от него, но зато от Чуи держатся подальше все остальные, передавая шёпотом ту давнюю историю с подвалом и распускающим руки наглецом, что перешёл дорогу Дазаю Осаму.              Как только до Оды не дошло до сих пор? Дазай прячет усмешку за стаканом с виски и наклоняется, позволяя волосам сильнее упасть на лицо.              — Нормально, говоришь? Подойти к нему с конфетами и пригласить на свидание? Чую? — он шутит, потому что ни о каких свиданиях с Чуей он никогда не мечтал. Ему это не надо. Он уверен, что и Чуе тоже. — Ты правда так думаешь?              Ода смешивается, неловко скребёт ногтями щёку и дёргает плечом:              — Он выглядит, как человек, который ходит на свидания.              Вскинувшись, Дазай моментально прожигает его взглядом. Ода ничего не замечает. Медленным движением руки разбалтывает виски в своём стакане и задумчиво смотрит на батареи бутылок за барной стойкой, подперев подбородок рукой.              — Мне кажется, я именно его видел с какой-то девушкой на прошлой неделе возле кинотеатра. Отвозил одного…              Дальше Дазай не слушает. Он чувствует, как внутри всё леденеет. Чуя с девушкой в кино. Это похоже на правду и в то же время похоже на безумие. Чуя не усвоил урок? Чуя так уверен, что Дазай позволит ему таскаться на свидания с какими-то девицами?              — Я пойду, — говорит он, с лёгкостью спрыгивая со стула и хлопая Оду по плечу. — Спасибо за вечер. Передай Анго привет, как он придёт.              Ода недоумённо оглядывается на него и тут же хмурится, предчувствуя без всяких способностей, как поменялось настроение Дазая, несмотря на натянутую безмятежную маску.              — Я надеюсь, ты идёшь не к нему.              Дазай смотрит через плечо, но только мгновение. В следующее он отворачивается и вновь прячет глаза за волосами, уходя к двери. Несказанное ироничное «надейся» повисает в воздухе.              К Чуе Дазай приезжает через сорок минут и не отнимает палец от кнопки звонка, пока двери не распахиваются.              — Что ты здесь делаешь? Я сказал тебе катиться отсюда подальше и забыть дорогу ко мне, проблемы со слухом или памятью? — Чуя сразу напрягается, ощетинивается, почти как дикий зверь, встретивший опасность. Но Дазай всё-таки с наслаждением впитывает представшую перед ним картинку. Чуя одет в широкую футболку с глупым принтом, шорты до колен и босой. И даже чокера на нём нет. Такой домашний и открытый. Дазай так не ходит даже в собственной квартире, находясь там один.              Он зависает только на секунду, рассматривая, а потом делает шаг к Чуе, придерживая дверь, и хватает за руку.              — Ты мне нравишься.              Глаза у Чуи расширяются, а брови ползут вверх.              — Что?              — Ты мне нравишься, — повторяет Дазай. Делает ещё один шаг, а потом ещё и ещё, пользуясь растерянностью Чуи, пока не прижимает его к стене, а сам не утыкается лбом в чужое плечо. Вдыхает запах с кожи Чуи и тянется губами к изгибу шеи.              — Что за игру ты ведёшь? — Чуя его отталкивает, но Дазай не позволяет себе отстраниться слишком далеко. Сразу наваливается обратно и целует уже в уголок рта, снова проговаривая шёпотом:              — Ты мне нравишься, Чуя. Одасаку говорил, что если сказать тебе это, мы пойдём на свидание. Как ты с той девчонкой на прошлой неделе. Он видел вас…              — Что… ты несёшь? — Чуя больно тянет его за волосы, заставляя посмотреть себе в лицо. — Какое свидание? Какое кино? Какая… О, — в его глазах появляется понимание. — Это не было свиданием, кретин.              — Тогда что? Ты с любым знакомым ходишь в кино? — Дазай держит его за пояс и неторопливо гладит кончиками пальцев поясницу, задирая футболку выше.              — Вот именно, что да. Это поход в кино, а не в ресторан в День Святого Валентина, — Чуя сжимает ладонь в его волосах в кулак. Становится ещё больнее. — У тебя и твоего друга в голове опилки? И… — он замолкает и вдруг вытягивается под ладонями Дазая ещё более напряжённо. — Надеюсь, ты не успел никого убить? — угрожающе спрашивает он.              Дазай фыркает и закатывает глаза:              — В этот раз я решил пойти по другому пути.              Недоверчивый взгляд Чуи становится пронзительнее, а складка между бровей глубже. У него есть все основания не верить, и Дазай перехватывает его руку, уже потянувшуюся за телефоном, что лежал на тумбочке.              — Хочешь проверить? — пальцами он уже забирается под резинку его шорт и шире улыбается. Только глаза хоть и с искорками веселья, но веселья холодного, нерадостного.              — Любой бы захотел на моём месте, — цедит сквозь зубы Чуя. — Убери руки. В первую очередь с моей задницы.              Дазай уже полностью обхватывает упругую ягодицу под шортами и не перестаёт улыбаться:              — Ничего я не сделал твоей девчонке. Так переживаешь за неё, — в этот раз он говорит с насмешливой угрозой. Но Чуя, вскинувший на него очередной злой взгляд, не выглядит так, словно понимает шутку. Он с силой сжимает запястье Дазая и повторяет:              — Я сказал, убрать руки.              — Будешь ломаться, как девственница в первую брачную ночь? — тот приподнимает одну бровь. Внутри уже зарождается то самое тёмное и тягучее, но не агрессивное — сейчас осторожно высовывающее нос и пробующее дружелюбность Чуи на вкус.              Чуя не отталкивает совсем активно. Сопротивляется, но он так делает почти всегда. Строит из себя чёрт знает что, хотя они оба понимают, чем всё закончится, и хотят этого. Дазаю нравятся такие прелюдии. Он никогда не желал становиться хищником. Охота — это не его.              Если речь не идёт о Чуе. Тот слишком лакомая добыча, и отказаться от небольшой игры с манипуляциями и порой в поддавки — не самая плохая идея.              Боль от сжавшихся вокруг запястья пальцев Дазай терпит спокойно — даже не кривится. Он пробовал и кое-что похуже. У него отвратительно высокий болевой порог, полученный опытным путём. Боль ему не нравится, но он без труда её может перетерпеть. Тем более, когда на финише ожидает такой приз.              — Мы оба знаем, что ты не девственница, — Дазай наклоняется к уху Чуи и прикусывает его край. — Поэтому будь послушной девочкой, — он ведёт носом по виску, глубоко вдыхает и шепчет на пару тонов ниже, растягивая слова: — Ты мне нравишься, Чуя. Целиком. С твоим несносным характером, закидонами зарвавшейся шпаны, блядскими глазами и стонами, которые ты издаёшь, когда мой член в тебе. Хочу снова их услышать. Ты и так долго бегал. Ты же тоже хочешь, я угадал? — Дазай прижимается всем телом и, преодолевая хватку Чуи, просовывает руку дальше под шорты, чтоб провести пальцами между ягодиц и надавить на сжатый вход. Он не проникает внутрь, только оглаживает и толкается бёдрами в чужой пах, чувствуя, что тело Чуи реагирует моментально.              Приученный, думает Дазай.              Умница, девочка, довольно улыбается он, проникая языком в горячий рот Чуи и встречая жаркий ответ.              Чуя его целует и кусает одновременно. Ни разу не нежно, но Дазай этого и не добивается. Он любит пылкость Чуи, дикость, неудержимость. Им обоим нравится балансировать на грани. Дазай этим пользуется, но Чуя не отстаёт.              Поэтому с таким энтузиазмом перехватывает инициативу, лезет Дазаю под пальто и сжимает бока. Дазай наблюдает за ним сквозь приопущенные ресницы. Смотрит на бледные веснушки на носу, на подрагивающие веки, крепче хватает за волосы на затылке свободной рукой и за них отстраняет от себя:              — Если побудешь паинькой, то получишь ещё больше, — проникновенно говорит он. Голос слегка хрипит, но это от нахлынувшего возбуждения. Обычно Дазай без труда удерживает себя, может не обращать внимание на нужды собственного организма и держать лицо. Но сейчас перед ним Чуя — рвущийся навстречу и смотрящий всё ещё зло, пылко и взбудоражено. Дазай не может устоять.              Да и незачем.              — Я и так получу всё, что захочу.              — Твоя наглость мне тоже нравится, — Дазай напоследок проводит по его губам языком и опускается перед ним на колени. Поднимает голову и смотрит снизу вверх, не скрывая хитрой усмешки и лукавого взгляда. — Могу поспорить, что ты кончишь сегодня подо мной как минимум три раза.              — Твоя самоуверенность не знает границ, — Чуя резким движением зарывается пятернёй ему в волосы и тянет ближе. Утыкает носом в пах, и Дазай чувствует его стоящий в свободных шортах член щекой. Он трётся об него, прихватывает губами через ткань и не отводит глаз от Чуи.              Тот тоже наблюдает. С приоткрытыми губами и потемневшими от возбуждения глазами. Дазаю нравится. Дазай в восторге. Дазаю хочется ещё.              Поэтому он рывком стягивает шорты за резинку на поясе, и те повисают чуть ниже колен.              — Не носишь белья, Чуя-кун, — удовлетворённо выдыхает Дазай. Он заметил и раньше, когда лапал, но отложил на потом. Теперь воспользовался и удовлетворён результатом — Чуя вспыхивает и прячет смущение в глазах, но его так легко раскусить. — Оказывается, хорошая девочка сегодня развратный мальчик.              — Может, ты заткнёшься с этими обращениями? — пальцы сжимают волосы сильнее, а в голосе у Чуи вновь появляются угрожающие нотки.              — У тебя от них только крепче стоит, не обманывайся, — Дазай гладит его по внутренней стороне бедра, обводит острое колено и стаскивает шорты ещё ниже, заставляя приподнять одну ногу и освободить её от одежды окончательно, но поставить обратно не даёт, крепче обхватывая лодыжку.              — Займись наконец делом, — Чуя легко удерживает равновесие, только крепче стягивает в кулак волосы Дазая и толкается в его губы головкой члена. Дазай не сопротивляется, обхватывает, проводит языком по кругу и щекочет самый кончик, после заглатывает немного глубже, поддаваясь нажиму ладони на затылок. Ему не трудно. У него из-за бесчисленных попыток отравиться отсутствует рвотный рефлекс, поэтому он может без подготовки насадиться горлом до упора. Но сейчас медлит.              Сейчас он добивается другого. Чуя сомневался в его способностях? Дазай докажет, что в этом нет нужды. И покажет, что нужды у Чуи нет и в ком-то ещё. Дазай легко справится с его запросами. Удовлетворит каждый.              С удовольствием.              Потому что неважно как — главное, что Чуя рядом на привязи. И ему плевать, что об этом думают.              — Поторапливайся, — сверху говорит Чуя.              Дазай вскидывает на него взгляд и улыбается, продолжая держать член во рту и медленно скользить языком по его длине. Ему торопиться некуда.              Он отпускает лодыжку Чуи, но ведёт по ноге выше, чтобы резко подхватить её под коленом одновременно с тем, как проталкивает его член до основания в сжавшееся горло. От шумного выдоха Чуя не удерживается. Его реакцию выдают абсолютно всё: от разом сбившегося дыхания до неконтролируемых движений бёдрами.              Дазай прижимает его к стене свободной рукой, не позволяя шевелиться. Сегодня он правит балом. Чуя в прошлый раз хорошенько развлёкся, теперь его очередь.              Благодаря позе Чуя открыт ему, благодаря способному рту Дазая он ещё и сдаётся без боя, хотя продолжает делать вид, что контроль над ситуацией в его руках. Дазай двигает головой, но слишком медленно. И не поддаётся хватке Чуи, который пытается насаживать сильнее и резче. Зато второй рукой пробирается снова к отверстию между ягодицами, оглаживает его и мажет пальцами по мошонке. Двигается к мокрому от слюны основанию члена и помогает себе немного, захватывая в рот ещё и кончики пальцев.              Слюна — отвратительная смазка. Дазай знает это не понаслышке. Но он не собирается заходить слишком далеко и не будет трахать Чую на сухую. Он просто хочет расквитаться за прошлый раз. Тогда было хорошо. Охуенно даже. Но за пренебрежительность Чуи тогда отдать должок он обязан.              Он проникает в него пальцами одновременно с тем, как крупно сглатывает, заставляя стон прорваться через плотно сжатые губы Чуи.              — Какого ты творишь? — шипит он. Но уже поздно. Дазай толкается сразу двумя пальцами — медленно, но уверенно. Чуя сжимается, прерывисто дышит и сверлит разъярённым взглядом, но не дергается.              Дазай ничего не отвечает. Только продолжает скользить по стволу члена губами, помогая себе языком, и начинает двигать в Чуе пальцами. Почти незаметно, но дрожь от его бёдер чувствуется слишком ярко, чтобы быть уверенным — он всё делает правильно.              — Чёртов мудак, — слышится сверху. Дазай не спорит. Толкается только глубже, ритмичнее, давит на чувствительные стенки и продолжает двигать головой, ловя слухом прерывистое дыхание Чуи. Его пальцы окончательно запутываются в волосах, когда он в очередной раз тянет ближе, дёргается, насаживаясь на пальцы сильнее, и Дазай жалеет, что не стал расстёгивать свои штаны, потому что ширинка ощутимо давит.              Но себя сдержать гораздо проще, чем Чую с его порывистым и требовательным характером, когда он хочет всего и сразу, несмотря на то, что ему явно не так уж и комфортно без смазки. Впрочем…              — Ты ведь делал это сам? — Дазай выпускает член изо рта, но не отодвигается. Внутри Чуи свободнее, чем должно быть. Дазай знает эту узость, когда мышцы поддаются охотно, хоть и туго. — Сколько пальцев?              — Отъебись, — огрызается Чуя.              — Уверен, что хочешь именно этого, а не чтобы я продолжил? — Дазай широко облизывает его член и надавливает на стенки внутри Чуи. Ритмично, задевая чувствительные места и заставляя по телу снова пройти дрожь, а Чую закусить губу.              Его член сочится смазкой, влажный от неё и слюны Дазая. А Чуя со всё ещё поднятой ногой, которую придерживает под коленом Дазай, взбудораженный и возбуждённый. Сам подставляющийся и одним взглядом требующий немедленного продолжения.              — Давай уже, чёрт тебя дери. Хочешь трахнуть меня? Тогда не тяни, — Чуя сверкает глазами и дёргает за волосы, но в этот раз Дазай не поддаётся.              — Попроси меня.              — Пошёл на хуй.              — Неправильно, — Дазай разводит пальцы внутри него, и Чуя несдержанно стонет. Нога, на которой он стоит, слегка подгибается, но удерживает его на месте. Дазай помогает, сильнее прижимая к стене. — Ещё одна попытка.              — Ебаный ты мудак.              — И снова мимо, — Дазай медленно облизывает языком головку его члена и щекочет дырочку на головке.              — Ненавижу тебя, — хрипло шепчет Чуя, больно оттягивая его за волосы.              — Ты уже близко к тому, чтобы я действительно отъебался.              Они пересекаются взглядами. Дазай едва-едва шевелит пальцами в нём, практически неощутимо, но Чуе этого хватает, чтобы выдавить, зажмурившись:              — Пожалуйста.              От одного простого слова по телу разливается удовлетворение. Это даже лучше, чем оргазм. Когда Чуя переступает через себя и просит, Дазай ощущает нирвану, ему плевать на весь остальной мир и их мольбы, но стоит Чуе вымолвить всего лишь «пожалуйста», внутри него всё ликует от восторга.              Дазай хочет похвалить, снова бросить шутку о хорошей девочке, но вместо этого он плотнее обхватывает губами головку члена и ускоряет темп пальцев. Он не собирается так легко давать Чуе то, что он хочет. Дазай — злопамятный. И с удовольствием это демонстрирует.              Замедляется, не позволяет толкнуться сильнее ни в рот, ни на пальцы, и не отводит взгляда от Чуи. Глаза у того расширены, с расплывшимся по радужке зрачком. Дазай смотрел бы вечность.              — Ты… — Чуя обрывает фразу, кусая себя за нижнюю губу.              Дазай продолжает его дразнить языком и двигать пальцами внутри тела, доводя до истомы, до ещё нескольких сиплых стонов, до ещё одного «гребаный Дазай» и совсем тихого «пожалуйста». Он кончает именно на нём, всем телом дёргаясь и изливаясь Дазаю в рот.              Выпустив его ногу, Дазай легко поднимается и даже не морщится от слегка затёкших коленей. Он сразу же притягивает Чую к себе за подбородок и целует, передавая ему его собственный вкус. Вылизывает тщательно рот и ловит хриплое дыхание.              Чуя реагирует только спустя пару секунд. Толкает, меняет их местами и теперь сам прижимает к стене.              — Ты ответишь за это.              — Весь в нетерпении, — Дазай смотрит на него сверху вниз. Насмешливо. С вызовом. Такой Чуя бередит нервы и возбуждает, хотя в штанах уже давно стоит и разрывает ширинку. Чуя долго мучиться ему не даёт, давит на плечи, и Дазай послушно пригибается, съезжая немного вниз и расставляя ноги по обе стороны от Чуи, чтобы им обоим было удобнее.              От одежды Чуя его высвобождает только частично. Стаскивает пальто, которое Дазай не удосужился снять сам, сдирает штаны и отшвыривает их в сторону, не заботясь их дальнейшим состоянием, а потом с грохотом отодвигает ящик рядом стоящей тумбочки и извлекает оттуда новый тюбик смазки.              — В интересном месте ты хранишь такие вещи. Часто трахаешься в коридоре? — усмехается Дазай.              — Закрой рот, — Чуя обжигает его взглядом. — Купил и зашвырнул.              — Рассчитывал, что я загляну в гости?              — Или кто-нибудь другой.              Дазай запрокидывает его голову, потянув за волосы, и улыбается — в этот раз холодно. Прищурившись.              — Опасно с таким шутить. Ты ведь уже знаешь.              — Ты сейчас без штанов и со стоящим членом отправишься вон, — Чуя не реагирует на очередную угрозу. — Подрочишь себе на лестнице.              Он выдавливает на пальцы смазку и без лишних прелюдий сразу вторгается в тело Дазая. Мышцы болезненно тянет, но Дазай только прикрывает глаза и расслабляется. Член прижимается к животу и пачкает кожу смазкой.              — Повернись, — командует Чуя, но переворачивает его и упирает руками в стену сам.              Так действительно удобнее. Дазай глубоко дышит и сам двигает бёдрами, когда в нём оказывается три пальца. Чуя не пренебрегает подготовкой, несмотря на напускную резкость и грубость. Но когда он приставляет ко входу головку, то толкается сразу, тоже вырывая у Дазая стон.              — Это ничего не значит, — Чуя давит ему на поясницу, заставляя сильнее прогнуться и опустить бёдра так, чтобы было удобнее.              Разница в росте хороша только, когда Дазай сам нависает над Чуей. В обратном случае приходится терпеть неудобства. Особенно сейчас, когда вновь нужно согнуть колени и проехаться щекой по шершавой стене.              Дазай не против. Дазаю хорошо.              Он водит рукой по своему члену, пока Чуя не накрывает его ладонь своей и не подстраивает их общие движения под единый темп. Дазаю много не надо — он и так был почти на грани. Чуя, несмотря на то, что совсем недавно кончил, догоняет его быстро. Двигается часто, глубоко, размашисто, почти полностью выходя и снова одним толчком оказывается внутри, выбивая из Дазая стоны. Тот и не сдерживается. Царапает только рукой, на которую упирается, стену, чувствуя, как бумага от обоев забивается под ногти, и подаётся бёдрами то в ласкающую руку, то на член, забываясь на несколько мгновений в оргазме, который приходит больше не от физического контакта, а от осознания, что теперь Чуя снова рядом.              Теперь точно не сорвётся.              Он думает об этом, когда через пару часов рассматривает спящего Чую. Тот раскинулся больше, чем на половину кровати, что практически противоестественно при его габаритах. Но Дазаю действительно приходится лежать почти на краю, повернувшись на бок и смотря в спокойное лицо Чуи.              Рука тянется к нему непроизвольно. Дазай неосязаемо касается щеки и убирает со лба упавшую прядь волос.              «Это ничего не значит», — сказал Чуя. Его слова отдаются в голове тревожным шумом и непониманием, как привязать покрепче. Прицепить наручниками и таскать за собой? Дазай готов. Только он знает, что Чуя себе руку отгрызёт, но вырвется. Проклятое свободолюбие. Дазай бы вырвал его с корнем и сжёг где-нибудь возле свалки.              Там ему самое место.              Дазай не думает, что с ним что-то не так. Он уверен, что с ним как раз всё в порядке. Когда хочется кого-то — абсолютно нормально желать его целиком и полностью себе. Только у Дазая есть преимущество — он может позволить себе получить желаемое в отличие от многих других. Пытками, манипуляциями, простыми просьбами. Как угодно. Но Чуя будет принадлежать ему. Весь. Без остатка.              — Ты всё-таки больной идиот, — Чуя утром разливает кофе по кружкам и бросает на него быстрый взгляд.              — Как будто тебе не нравится, — легкомысленно улыбнувшись, Дазай закидывает ногу на ногу и делает глоток. Чуя варит кофе замечательно. Он вообще многие вещи делает на высшем уровне: умеет готовить (и где бы научился, бродяжничая часть жизни?), отлично дерётся (тут вопросов не возникает) и восхитительно трахается (здесь тоже вопросов нет — вместе учились). Дазай довольно жмурится и, приоткрыв один глаз, наблюдает, как Чуя, опершись бёдрами о подоконник, смотрит за окно.              — Не нравится, — в конце концов, говорит тот и медленно поворачивает голову к Дазаю. — Иногда ты меня пугаешь, а иногда мне хочется тебя убить.              — И потрахаться? — Дазай с усмешкой вскидывает брови.              В ответ Чуя закатывает глаза и опускается на стул. С утра он выглядит ещё более домашним, чем накануне. Дазай подставляет под подбородок кулак и продолжает наблюдать. На лице у Чуи сложное выражение, будто он что-то тщательно обдумывает. Дазаю любопытно, что он в итоге выдаст, поэтому молчит и не мешает. Тянет свой кофе и продолжает наслаждаться внезапно мирным утром.              Обычно у них всё по-другому: Чуя сразу после пробуждения приказывает выметаться, а если Дазай не слушается, то вышвыривает его сам. Только пару раз шёл на уступку и действительно кормил завтраком. Сегодня Дазаю не достаётся ни того, ни другого — только чашка с крепким кофе без сахара и задумчивое выражение лица Чуи.              — Возможно, — говорит наконец Чуя, — я готов попробовать, если ты будешь себя нормально вести.              — Попробовать что?              Чуя сразу напрягается и хмурится. Но выдавливает:              — Отношения. Ты же этого добиваешься?              Дазай добивается не этого. Дазай хочет безраздельной власти над Чуей и безоговорочной принадлежности, а не нормально себя вести и отношений. Но беззаботное выражение лица ему удаётся удержать без проблем. Он отставляет кружку и с интересом смотрит на Чую:              — Ты хочешь ходить на свидания, гулять за ручку и целоваться на фоне заката?              — Ты пересмотрел идиотских фильмов, — Чуя фыркает. Дазай тоже не может представить их типичной парочкой из какой-нибудь подростковой мелодрамы. Он вообще не может их представить вместе в том смысле, который предлагает Чуя. В его мире Чуя должен быть послушной собачкой с острыми зубами, которая хоть и кусает руку хозяина, но всё равно носит строгий ошейник и слушается, когда дёргают за поводок.              Возможно, он зациклен. Но какое это имеет значение?              — Так и что? — снова спрашивает он. Чуя барабанит пальцами по столу и цокает языком. Дазаю всё ещё интересно, что он скажет. Какими в его голове выглядят их отношения? Что он хочет предложить? Обязательства друг перед другом? Доверие и верность?              Так доверие и верность Чуи у него уже есть, а на выполнение обязательств Дазай найдёт управу. В прошлый раз ведь помогло? Дазай готов повторить на бис.              Себя вверять Чуе он не хочет. Слишком уязвимая позиция. Дазай так не любит и не привык. Даже пробовать нет желания, несмотря на то, что он уверен, что Чуя не из тех, кто пырнёт ножом в спину. Скорее, заслонит и получит ранение сам. Он ведь хоть и обзывает его, Дазая, идиотом, но сам ничуть не лучше.              Самоуверенный кретин, думающий, что всесильный, раз обладает мощной способностью.              Только усмирить её самостоятельно не может. Именно это заставляет удовлетворение прочно поселиться под кожей Дазая. Как сильно бы Чуя ни рвался, сбежать у него не выйдет, иначе он станет бесполезным механизмом для Мори, который в назидание запрёт его вместе с Кью.              Чуя молчит, только испытывающе смотрит, будто надеясь, что Дазай сам всё озвучит. Нашёл дурака.              — Хорошо, — когда молчание слишком затянулось, он всё-таки поднимается, преодолевает расстояние между собой и Дазаем и нависает сверху — так, что приходится задрать голову. Чуя явно пользуется редким преимуществом, оказываясь немного выше. Оно ему нравится — это без труда можно прочитать по его глазам.              — Хорошо «что»?              — Отношения. Нормальные отношения, Дазай. Ты ведь знаешь, как встречаются нормальные люди? Это не только свидания и закаты, но…              Дазай его перебивает. Гладит по щеке и улыбается беззаботно, но с толикой нескрываемой грусти.              — Только мы с тобой не нормальные люди. Ты забываешь об этом.              Может быть, он чуть-чуть жалеет об этом. Наверное, ему всё-таки немного хочется и свиданий, и закатов, и глупых обещаний друг другу. Как в тех фильмах, которые он не смотрел без скептической ухмылки. Но они — не эти дети с экрана. Это Дазай понимает слишком хорошо, чтобы обманываться и верить в подобную чушь.              — Ты член Портовой мафии, — наставительно говорит Дазай и тянет его к себе на колени за руку. Усаживает удобнее и устраивает ладони на пояснице. Но взгляд от лица Чуи не отводит. — И теперь у тебя ничего не будет нормально. Ты ведь понимал этого с начала, так почему решил поиграть в нормальные отношения? Тем более, со мной.              Складка между бровей Чуи становится глубже, и Дазай разглаживает её пальцами.              — Значит, признаёшь, что ты психованный ублюдок? — Чуя снова щурится и немного отстраняется, но с колен не слезает.              — Я никогда и не отрицал, — усмехнувшись, Дазай обводит большим пальцем губы Чуи по кромке и отнимает руку, возвращая её на спину. — Но ты не ответил на вопрос.              Чуя снова молчит. В этот раз недолго. Вздыхает и отводит взгляд, вновь разглядывая что-то за окном.              — Ты сам знаешь, почему я хочу. Не заставляй меня произносить это вслух.              Дазай тоже вздыхает. Конечно, он знает. Надо быть полным идиотом, чтобы не понимать. Чуя — другой. И, если честно, ему не место в мафии, несмотря на его верность и искреннее следование ценностям, которые проповедует Мори. Чую бы отправить в обычную школу переживать о выпускных экзаменах и болтать о бессмысленной чуши на переменах. Удивительно, что такой обычный и простой Чуя — воплощение древнего божества и носитель его силы.              Не верящий в судьбу Дазай иногда задумывается о том, что какие-то вещи, наверное, предрешены. Такие, как его собственная жизнь под крылом Мори или же попадание Чуи в мафию. Как бы тот распоряжался своей силой, окажись самым обыкновенным подростком? Наверняка бы власти, прознав о такой мощи, завербовали бы его к себе. А может быть, нашла бы и мафия — такие сильные дети на дороге не валяются. Мори подобными ресурсами не раскидывается и ценит их, хоть и пустит в расход при критической необходимости.              Дазай думает, что они с Мори многим похожи. Может, потому что находятся рядом долгое время. Но порой он ловит себя на том, что тянется к Чуе как раз потому, что он, Чуя, другой.              Нормальный.              И желающий нормальных вещей.              Дазай их дать не может.              Он притягивает Чую к себе ближе и, подхватывая под бёдра, встаёт и усаживает на стол, сразу навалившись и уткнувшись носом в плечо. От Чуи пахнет гелем для душа, кофе и редким мирным утром. Дазай откровенно наслаждается спокойной близостью и бормочет, едва задевая губами обнажённую кожу в вырезе широкого воротника:              — Тогда и ты не заставляй меня говорить об этом вслух. Ты тоже знаешь ответ.              Чуя рядом с ним как обычно напряжённый и вытянувшийся в струну. Тёплый, даже жаркий. И Дазаю не хочется его отпускать, но в этот раз не из-за пожирающего изнутри собственничества и жажды обладания, а потому что желание растянуть подольше этот редкий момент спокойной близости слишком велико.              Он понимает, что сам напряжён только, когда Чуя касается его волос и гладит по голове. Дазай расслабляется от этих простых движений и шумно выдыхает. Чуя воцарившиеся тишину и покой не нарушает.              Дазай старается. Он правда старается.              Он послушно ходит с Чуей в кино и даже не комментирует его вкус в выборе фильмов. Прогуливается после по набережной. Не кривится, когда они идут ужинать в какой-то небольшой ресторан с европейской кухней. Дазаю даже нравится, но ощущение, что ему всё это чуждо, не оставляет его на один миг. Дазай хочет быть с Чуей честным, но маска всеобщего довольства происходящим врастает в него, потому что он видит, что Чуя действительно получает удовольствие от происходящего.              Хотя не хуже Дазая понимает, что они оба делают вид, что это «нормальное», в котором они пытаются существовать несколько часов в неделю, выпадая из рабочей суеты в Порту, слишком напускное и им не принадлежащее. В «нормальном» купаются другие: подростки, пришедшие на тот же фильм и громко смеющиеся на весь зал, влюблённая парочка, целующаяся на набережной, наплевав на все нормы поведения, все те люди, ужинавшие с ними бок о бок в ресторане — они все принадлежат этому миру, где влюбляются, женятся и живут счастливо. Дазай и Чуя варятся в другом и ничего из этого им не перепадёт.              — Если бы ты мог изменить что-то одно из своего прошлого, что бы это было? — спрашивает однажды Чуя, когда они лежат в его кровати и смотрят в темноту потолка.              Дыхание только-только восстановилось. Мысли ещё путаются, поэтому Дазай не спешит с ответом. Прислушивается к себе и хочет расхохотаться.              Он может сказать, что, будь у него возможность, он бы никогда не привёл Чую в мафию. Или изо всех сил избежал встречи с ним, чтобы не влипнуть в него с размаха. Или сам бы разрезал вены глубже, чтобы Мори не успел спасти тогда, когда ему было ещё четырнадцать. Или верёвку выбирал бы покрепче, когда было пятнадцать. Или выпил бы побольше снотворного на прошлой неделе. Или…              У Дазай масса вариантов, но вслух он говорит только:              — Я не знаю.              Это правда. Может быть, единственная, которую он озвучивает за эти долгие месяцы их игры в нормальность.              Чуя поворачивается к нему лицом и гладит по плечу. Практически невесомо и вряд ли отдаёт себе в этом отчёт. Дазай чувствует лёгкие прикосновения к голой коже и ловит по всему телу слабые импульсы. Ему хочется попытаться быть хоть на толику таким же, как Чуя. Пританцовывать под громыхающую музыку, пить вино из горла и хрипло смеяться. Дазай чувствует себя пустым имитатором, когда смотрит на него и поддаётся его эмоциям, но не испытывает своих.              У него внутри — дыра. И Дазай до сих пор не знает, чем её заполнить. В самом начале он думает, что нужно поглотить Чую, присвоить, заставить слиться с ним в одно целое, и тогда он сможет испытывать то же самое. Но Чуя не становится панацеей. Он живой и горячий, часто оказывается рядом и с радостью имитирует «нормально», получая от этого удовольствие. Им ещё хочется обладать, Дазай не оставляет мысли о строгом ошейнике, но уже осознаёт, что это только потешит его самолюбие, но не даст такую же волю к жизни или хотя бы её часть, которой обладает Чуя.              — Я устал, — говорит он, сам не зная, что имеет в виду: длинный день или самого себя. Поворачивается набок и упирается лбом в лоб Чуи, закрыв глаза. Снова чувствует его ладонь в своих волосах и пальцы, которые гладят и массируют кожу головы.              Он почти засыпает, когда слышит над ухом негромкое:              — Я бы ничего не менял.              На усмешку Дазая уже не хватает.              На неё же его не хватает и когда он видит мёртвого Оду на своих руках. Бинты, опавшие с лица, его не волнуют. Он смотрит в лицо Оды и не может даже сглотнуть. Ему кажется, что время застыло, а он сам придавлен плитой, которую не сможет поднять даже Чуя.              Его расплющило, располовинило, раздробило.              Дазай медленно проводит языком по сухим губам, но это не помогает. Теперь внутри него не пусто, внутри больно и непонятно. Зато в противовес этому — в голове пустота. Дазай не может поверить и одновременно всё понимает даже слишком хорошо.              Ода — друг. Должно быть, единственный, потому что Чуя — совершенно другое. Но Ода так же, как и Чуя, не должен был находиться в рядах мафии. Чуждый ей. Нормальный. Тоже, чёрт его дери, нормальный. Дазай знал это лучше всех, видел и мог бы помочь уйти незаметно и тихо, но эгоистично оставляя при себе. Цепляясь, словно это ему хоть чем-то поможет.              Не помогло.              Зато убило.              Дазай прикрывает глаза и на негнущихся ногах идёт к выходу. Он плохо помнит, как попадает к Мори и слушает его, словно сквозь толстый слой ваты. Его пустота внутри леденеет от каждого слова. Мори легко и без затей ставит его на место, показывает на коврик у двери зарвавшемуся щенку и демонстрирует хозяйскую руку. Дазаю хочется её отгрызть. Хочет вцепиться зубами в самого Мори, порвать его глотку и посмотреть, есть ли в его жилах кровь, живой ли он человек.              Но Мори ему не по зубам. Пока. И это бесит, поднимает внутри протестующую злую волну, которая отражается в его взгляде. Мори замечает. Улыбается, глядя поверх переплетённых в замок ладоней. Торжествует. Дазай кожей чувствует его удовлетворение от происходящего.              — Не делай необдуманных поступков, Дазай-кун, — говорит он.              Раньше Дазай неоднократно думал, что они с Мори похожи — методами, жестокостью, беспринципностью на пути к достижению цели. Только — Дазай внезапно понимает — он бы так не смог. Город и его сохранность для него не так важны, как люди, которых он считает ценными. Мори же пускает в расход всё ради сохранения мира и баланса в Йокогаме.              У них разные цели, хотя и способы их достижения до омерзительности похожи.              — Вы угрожаете, Мори-сан? — себя Дазай слышит, словно со стороны. Но смотрит цепко. Вглядывается в каждую чёрточку лица, напряжённо стискивая зубы.              Мори угрожает. Он знает наверняка. Всё равно спрашивает, желая услышать.              А ещё взгляд у Мори становится тёмным и холодным, несмотря на то, что он откидывается на спинку кресла и смотрит, обманчиво расслабленно прикрыв глаза.              — Уверен ли ты, что в случае противостояния мне, сможешь найти достаточно соратников для переворота? — он говорит негромко, но каждый звук оглушает. — Уверен ли ты, что клятва верности передо мной слабее вашей игры в отношения?              Дазай осознаёт, и лёд внутри становится ещё толще.              Чуя.              Конечно.              Чуя — единственный оставшийся рычаг давления на него. Верный мафии в любое время суток и гладящий Дазая по волосам ночами. Выбор Чуи очевиден. Чуя слишком благородный ради предательства того, кому уже вверил свои способность и жизнь, позволяя распоряжаться как угодно. Слишком правильный.              — Не понимаю о чём вы, Мори-сан, — Дазай отвечает таким же холодным взглядом. Кланяется и дежурно уточняет, будто ничего не случилось: — Я могу идти?              Ему кивают, на прощанье говорят:              — Не забывай, что человеческая жизнь ничего не стоит, если она не приносит пользы. Я повысил ценность жизни Оды Сакуноске в несколько раз, позволив ему пожертвовать собой ради целей Порта.              Дазай не отвечает. Закрывает дверь и идёт по коридору. Держит спину прямо и не смотрит по сторонам. Знает, что за ним наблюдают, потом передадут боссу, поэтому ведёт себя как обычно, словно не держал на руках умирающего друга несколько часов назад.              Он сам не понимает, почему приходит к Чуе. Того сейчас нет в городе — отправлен в командировку. И, скорее всего, это ещё один продуманный шаг со стороны Мори — ограничить их общение в кризисный период, чтобы Дазай понял своё место и не прыгал выше головы. Дазай не знает, зачем пришёл сюда, но заходит внутрь, открывая дверь собственным ключом, и приваливается к ней с обратной стороны.              В квартире Чуи всегда чисто и уютно. Спокойно. Она не похожа на его собственную — тёмную пустую и обезличенную коробку. Чуя умеет создавать комфортные условия для себя, расставляет всюду бесполезные безделушки и пропитывает каждый квадратный метр своим присутствием. Обычно Дазай над этим насмехается, говорит, что Чуя словно вьёт гнездо, но сейчас ощущает себя в самом лучшем месте во всей Йокогаме и, может быть, даже в Японии.              Дазай стаскивает плащ и бросает его на пол, разувается и идёт в спальню. Кровать аккуратно заправлена, поэтому он валится поверх одеяла лицом вниз и пытается хотя бы на несколько секунд отключить мозг и не думать.              Не думать об Оде. Не думать о Чуе. Не думать о Мори. О собственной пустоте внутри, которая стала только больше. О том, что Чуя его убил бы, застань в одежде на кровати. О том, что Ода только рассмеялся бы в ответ, когда Дазай жаловался бы на взрывного Чую и его патологическую аккуратность.              Он знает, что нужно делать — позвонить Чуе и рассказать всё. Так ведь делают нормальные люди? Только Дазай не нормальный человек. Дазай хочет забиться в ванную, вскрыться и наесться порошка — желательно одновременно, чтобы наверняка. К кровати пригвождает обещание Оде.              Ему нужно стать лучше. Ода его просит, но не говорит как.              Помогать переходить через дорогу? Подбирать бездомных котят? Жертвовать в благотворительность?              Дазай не знает. У него в голове пока только один выход — спрятаться, переждать, подумать. Напиться до тошноты и беспамятства. Последнее — желаннее всего.              Кутаясь в одеяло и вдыхая фантомный запах Чуи, который не ложился в эту постель уже неделю, Дазай кусает губы и смотрит в стену впереди себя. Наверное, впервые в жизни он не может наплевать на обещание и жить так, как жил дальше. Впервые в жизни ему хочется пожертвовать чем-то ради этого обещания.              Пожертвовать многим. Всем.              Чуей.              Потому что больше у него ничего нет. Чуя не поймёт и не поддержит, ему знать нельзя. Отговорит, найдёт сотню других выходов и сам будет таскать к нему котят и счета в благотворительные фонды. От этого должно быть смешно, но Дазай против обыкновения даже не усмехается. Впитывает в себя каждую деталь квартиры Чуи, наконец поднимается на ноги и проходит по обеим комнатам, прижимается носом к окну на кухне, задавливая в памяти то самое первое мирное утро, от воспоминаний о котором становится тепло.              От Чуи вообще тепло. Он действительно смог дурацкими «нормальными отношениями» добиться отклика в пустоте Дазая. Поэтому так тяжело приводить кровать в первоначальный порядок, разглаживая складки, и закрывать дверь, вслушиваясь в щелчок замка. Дазай думает, что мог бы написать записку. Рассказать в ней. Но это будет оправданием. Эгоистичным, как и в случае с Одой. Лучше пусть Чуя бушует и пылает от злости. Ненавидит.              Так правильнее для него. И наконец неэгоистично для Дазая.