haikyuu!!

осаму сбился со счета, в который раз уже одергивает наглухо застегнутый воротник, прижатый к горлу с трудом завязанным галстуком – дома в какой-то момент во время сборов градус психоза подскочил настолько, что возникло острое желание эту удавку к херам порвать и выбросить. в последний раз он носил костюм, не считая единичных случаев, кажется, еще в виде школьной формы, но уже тогда от этого тесного официоза дико хотелось избавиться. от духоты, шума и снующих туда-сюда знакомых и незнакомых людей к голове постепенно начинают прикатывать волны жгучей мигрени, и ему нестерпимо, до подкожного зуда хочется уйти, малодушно сославшись на то, что в ресторане без него не справляются. переодеться в удобную рабочую одежду, натянув кепку до самых глаз, встать за стол и доведенными до автоматизма движениями формировать треугольные онигири с разной начинкой – вернуться в привычную рутину, лишь бы не… – не мог бы ты хоть попытаться убрать это тухлое выражение со своей рожи? – раздается сбоку тихий голос ацуму, выдергивающий осаму из все дальше затягивающих мыслей. – все-таки у нашей девочки сегодня важный день. …не находиться сейчас в небольшом арендованном для бракосочетания помещении, украшенном цветами, заставленном вычурной мебелью и заполненном до тошноты счастливыми лицами. ну да, свадьба же совсем не чужого человека, единственное событие в жизни, как иначе-то. вообще-то, ему на пару с братом едва ли не больше всех должно сиять от воодушевления, как-никак они знают тебя, не считая семьи, дольше всех. ну же, мия осаму, тут твоя первая и единственная любовь, по которой ты до сих пор безответно сохнешь еще со средней школы, выходит замуж, улыбайся же. ацуму давно перестал говорить, что он тупой еблан и сам виноват в таком развитии событий, хотя во взглядах, которыми до сих пор одаривает, постоянно лежит это чертово «я же предупреждал», однако осаму и сам все прекрасно понимает. но у него все силы сейчас уходят на то, чтобы не кривиться, будто от приступа ноющей зубной боли. осаму мало что помнит из времени, когда был маленьким, однако на всех отрывках, усиленно вызываемых или внезапно всплывающих в голове, всенепременно есть ты и почему-то твои цветастые сарафаны и кофты, широкая улыбка и упрямое желание быть рядом с близнецами. ацуму вредничал и воротил нос долго, отталкивал грубо и гордо заявлял, что никто им с братом не нужен, особенно плаксивые девчонки, а то, конечно, сам не ревел, когда разбивал коленки или получал заслуженных пиздюлей от взрослых. осаму тогда успокаивал и его, и тебя и заверял, что никогда не против твоей компании, можешь приходить к ним, сколько влезет, и точно уже тогда знал наверняка, что брат смирится и примет. ацуму в итоге оттаял быстрее, чем предполагалось, и прикипел настолько, что всеми правдами и неправдами добивался того, чтобы вы втроем поступали в одни и те же школы на всех звеньях, словно реально существовала угроза разойтись по разным местам. он слишком жаден и ненасытен, чтобы добровольно отказываться и отпускать из своей жизни дорогое, но ты, вроде, и сама горела желанием сохранить вашу связь как можно дольше, и осаму такой расклад тоже более чем устраивал. когда он в свои четырнадцать с неприятным сосущим ощущением в солнечном сплетении дразнил ацуму за его собственническое отношение тем, что ты ему, должно быть, нравишься, тот вполне искренне – он-то его ложь на раз-два может раскусить – открещивался от приписываемой любви. и осаму тогда, наверное, стоило чуть больше придавать веса и мотивации тому облечению, которое захлестывало его каждый раз от мысли, что никто пока на твое сердце не претендует. но будет бессовестным враньем сказать, что он совсем не рад. напротив, желает тебе и кита-сану самого лучшего. если и есть на свете человек, которому мог бы доверить твое благополучие, зная, что будут относиться с должным трепетом и заботой, то это только их бывший капитан. шинске часто неправильно понимали даже собственные сокомандники, но осаму довольно быстро заметил, как теплеют его глаза при виде тебя и как жесткая аура становится менее давящей. (не стоило, наверное, так рьяно вытравливать кошек, начинающих при этом скрести за грудиной) в прошлом это было лишь поводом звать на тренировки чаще, чтобы получать меньше нагоняев и метафорических оплеух и затрещин. сейчас, оглядываясь назад, ему думается, что таким образом они просто подтолкнули тебя и кита-сана друг к другу. так что теперь, откровенно говоря, едва ли у него есть право выказывать свое недовольство и портить всем настроение своими капризами, потому что все сложилось не так, как ожидалось и мечталось в свободное от учебы и тренировок время. не тогда, когда он с упорством дятла проебывал и отмахивался от абсолютно всех возможностей и шансов, которые ему подворачивались за кучу проведенных бок о бок лет, предпочтя спустить все на тормозах, лишь бы избежать худшего варианта развития событий. вот была бы лажа, сбей он тебя с толку своим признанием настолько, чтобы стала избегать его, как прокаженного. коротко постучавшись в дверь, украшенную вставками из цветного витража, и не дожидаясь ответа, ацуму врывается в заполненную ярким дневным светом комнату невесты и совсем не замечает, что осаму тормозит у входа. он слышит приглушенный неразборчивый разговор, а потом смех брата и твой восторженный писк, но не может заставить себя переступить порог, будто все увиденное там станет точкой невозврата, и больше нельзя будет отрицать брошенную в лицо реальность. ну что за тряпка. в небольшом, но просторном помещении свежо и на удивление тихо – даже звуки снаружи едва уловимы – и внимание ацуму сразу сосредотачивается на тебе. сидишь вполоборота за будуарным столиком, чуть ссутулившись и уткнувшись в телефон, и хмуришься, как от нервозности. но ему достаточно одного кислого лица на сегодня, и это точно должно быть не твое. – девушка, девушка, вы такая очаровательная, – тянет он, хитро прищурившись, и напускает на себя преувеличенно оценивающий вид, прикоснувшись костяшкой указательного пальца к подбородку. – а что вы делаете сегодня вечером? при звуке знакомого голоса ты вздрагиваешь, отрываясь от экрана и в неверии смотришь на вошедшего. не то чтобы сомневалась, что два твоих самых близких друга не явятся на свадьбу, умудрившись выкроить денек, но у обоих так много забот, что ты и не стала бы винить, не получись у них в итоге. вы не виделись целую вечность, довольствуясь звонками и постоянными чатами, и тебе хочется броситься к нему на шею, и, судя по тому, как его тело буквально звенит и чуть подрагивает в нетерпении, он тоже себя с трудом сдерживает. – так уж случилось, что сегодня я выхожу замуж, – медленно поднимаешься с табурета, отделанного под винтаж, и упираешь руку в бок, ловя скользящий по фигуре взгляд, – но раз здесь сам мия ацуму, то всего через несколько часов я разделаюсь со всеми формальностями и буду абсолютно свободна. одновременно прыскаете и, в два шага преодолев разделяющее вас расстояние, сливаетесь в крепких объятиях. тебя приподнимают за бедра и кружат, кружат, кружат, пока заливисто хохочешь ему на ухо, крепко держась за плечи, и борешься с подступающими от переизбытка чувств слезами. – а где саму? – немного удивленно и с оттенком тревоги озираешься ты, как только ставят на пол, и только сейчас до ацуму доходит, что вошел в комнату невесты один. плохи дела, проносится в его голове, раз старшенький не в состоянии взять себя в руки настолько, что даже смотреть на тебя не может. осаму никогда не был ссыклом, и это совсем уже из ряда вон, нечего и сейчас сопли на кулак наматывать. если ему нужен подсрачник, чтобы смириться с происходящим и рвануть резким движением этот пластырь на саднящем надрыве и, наконец, вытащить башку из песка, то ацуму с удовольствием пнет, как в старые времена юности. осаму вздрагивает, когда дверь перед носом распахивается, являя раздраженного, но полного решимости сказать что-то оскорбительное ацуму, но тот только захлопывает рот, шумно выпуская воздух сквозь стиснутые зубы. вот блять, видимо, вид у него совсем уж потраченный. – иди и скажи ей уже хоть что-нибудь – друг ты ей или нет, в конце-то концов? – низко и с нотами злобы шепчет он, выйдя за порог и уводя в сторону, и пристально смотрит ему прямо в глаза. – что бы там в твоей башке ни творилось, считай, это последняя возможность. ацуму не уверен, правильно ли так вообще поступать и будет ли это честно по отношению к тебе и кита-сану. сегодня же, черт побери, ваша свадьба, вы встречались столько лет, такие добрые и светлые люди, незачем разбивать сердца, блаженно же неведение. но осаму выглядит так, будто вот-вот развалится на части. если он не сделает этого сейчас, не разрешит и не отпустит все, что тяготило все эти годы, то просто умрет, медленно сжирая себя тоской и жалостью к себе. к завершению дня многое окажется для него табу. поэтому осаму напряженно кивает и сбрасывает его руки, до этого цепко, почти судорожно сжимающие плечи. закусывает губу почти до крови и, резко втянув воздух через нос, будто ныряет в омут с головой. – ох, вот и ты, – заметно светлеешь ты, как только поворачиваешься к нему лицом, услышав скрип открываемой двери. – давненько не видела тебя в костюме, даже забыла, какой ты хот в нем. красивая, тут же вспыхивает мысль, стоит взгляду пройтись по твоей фигурке с головы до пят. волосы, уложенные в аккуратную прическу, белое платье в пол, оголяющее шею и руки, с практически незаметной кружевной вышивкой и россыпью некрупных жемчужинок на лифе – без пошлых изысков, но идеальное, очень… твое. и чего он ожидал-то? ну разумеется, красивая. тебя во что ни наряди – все равно будешь выглядеть так, что у него дыхание сопрет. вот уж за что стоит отдать брату должное, так это за отменный вкус. (интересно, какое бы платье ты выбрала на вашу с ним свадьбу) сдавленно фыркает, выпуская из легких воздух, который задержал еще у порога, даже не заметив. – тебе идет, – выдавливает из себя осаму, не зная, куда лучше смотреть, и просто опускает взгляд в пол. – да ты, поди, видишь его впервые, – коротко и звонко хохочешь ты, неосознанно поправляя несуществующие складки. вообще-то, так оно и есть. на этапе резвого забега по свадебным салонам ближайшего города ты активно скидывала в ваш чат на троих фото, спрашивая, какое платье сидит лучше и больше подойдет скромной церемонии. откровенно говоря, он тогда ни разу не смог найти в себе силы посмотреть хоть на одно (и спасибо брату, что тот постоянно сыпал комментариями и высказывал мнение, отвлекая от тотального игнора со стороны старшего), иначе бы совсем ненужные мысли, которые с переменным успехом удавалось подавлять все это время, свели его с ума еще до торжества. но ты никогда не жаловалась и не ставила ему это в упрек, потому что ну такой вот саму. привыкла уже за столько лет. воздух в комнате вдруг стал каким-то вязким, тяжело опускаясь и давя на шею и плечи, и ты немного ежишься. испытывать вяжущую липкую неловкость рядом с другом, которого считаешь членом семьи, дико, непривычно и отчасти даже жалко. и это совсем не то, на что ты рассчитывала, не видясь с ним так давно. когда он неуверенно смотрит исподлобья, поджав губы, приподнимаешь брови в немом вопросе, долго ли еще намерен стоять в паре шагов от выхода, будто в любой момент собирается сбежать, будто не знает, как себя вести, и до того ему неуютно. кожей чувствуешь его дискомфорт, и это довольно сильно ранит. конечно, не так мучительно, как из года в год сгорать от безответной любви к парню, который даже маломальского намека словом, поведением или действием никогда не выказывал на особые к тебе чувства, но тоже довольно ощутимо, как порез чем-то острым. так что, можно подумать, что-то между вами сильно изменится теперь – было бы чему. но любить осаму всегда было так просто и легко, незаметно даже. осознание к тебе пришло, кажется, довольно поздно, когда с одноклассницами только и разговоров что про мальчиков, когда каждая выбирала себе по собственным критериям, которые менялись едва ли не каждую неделю. а в тебе как переключатель щелкнул, запустив неостановимый процесс. вот же чертов пубертат. и бежать от этого было уже некуда. – а помнишь, вы с цуму спорили, кто первым из вас женится и из кого получится лучший муж? – пытаешься отшутиться ты, чтобы разрядить обстановку, вспомнив одну из многих братских стычек из далекого детства. вы были в том возрасте, когда подобные темы вызывали забавное для взрослых отвращение, но их вспыльчивость всегда лезла на первый план, а в пылу ссоры даже тема забылась. в редкие моменты, когда позволяешь себе отпустить факт, что бессовестно счастлива в отношениях с другим мужчиной, представляешь, как все бы сложилось, назови ты тогда имя осаму вслух. судя по тому, как комично округляются его глаза, ты умудрилась сейчас ляпнуть это не про себя, и пристыженно хлопаешь себя ладонью по губам и чуть вжимаешь голову в плечи. вот надо было сбросить эту бомбу, чтобы добавить себе иголок в подреберье в один из своих самых важных дней, вот нельзя же держать язык за зубами до последнего – и отпустить все с концами. а дальше хоть трава не расти, неважно, как долго и нежно ты любила его, это больше не имеет значения. но все ведь в порядке? он же не мог воспринять всерьез? списать на мандраж, оттого и глупости всякие городишь, ждешь, что он фыркнет и покачает головой, назвав балдой, как и всегда, а ты расслабишься и тоже посмеешься. и все станет нормально – тебя больше не будет изъедать кислотой тревога, а осаму перестанет выглядеть, словно на грани гипервентиляции. но у осаму язык присыхает к небу, и ощущает себя просто конченным, потому что ну не должно сердце пропускать удар и болезненно сжиматься от неряшливо обороненной фразы, которая совершенно ничего не значит. для тебя. но для него – все. закусывает щеку, опуская голову и чувствуя, как переполняется внутри чаша и как трескаются ее стенки, и велит себе молчать. не смей все испортить, мия осаму. не смей все испортить. – оса?.. – начинаешь ты озадаченно, но замолкаешь и дергаешься, как только он резко вскидывает голову. – тогда бы я не тратил столько лет, ходя вокруг да около и затыкая себе рот, – в его глазах блестят слезы безумия и отчаяния – и гори оно все в огне – и у тебя по позвоночнику стекает горячая волна мурашек. – знала бы ты, как сильно я желал хоть малейшего знака или намека от тебя. любить тебя всегда было так естественно, что воспринималось как должное и постоянное, константа в жизни, с детства, через всю юность и до оскомин зрелости. единственная близкая ему девчонка, лучшая подруга на века, та, что останется рядом, буквально на расстоянии вздоха. ацуму ждет фейерверка, чтобы с помпой и как выстрел в голову, и будь осаму хоть немного похож в этом на брата, то доперло бы куда раньше, и обошлось без щенячьих взглядов вслед всю среднюю и старшую школу. а тебя словно бьют под дых. все должно было остаться шуткой и забыться через минуту, а не превратиться в сюр про двух дебилов, которые проебали все – самое время для конфетти и закадрового смеха. на ватных ногах делаешь пару слабых шагов, но спотыкаешься о подол, и тебя тут же подхватывают, крепко обвив руками талию. в нос ударяет родной запах, и горло перехватывает. держи язык за зубами. не эскалируй. – лучше молча любить тебя, чем раскрыть карты и получить блядское «извини», а потом давиться неловкостью. осаму исступленно целует тебя в обнаженное плечо и прижимает твои ладони к груди. тебе так хочется сорваться и увлечь его в один единственный поцелуй, отдающий горечью сожалений, позволить себе грешную слабость, о которой никто никогда не узнает. но перед глазами тут же встает образ шинске с его искренней широкой улыбкой и безграничным доверием, и ты в курсе, что совесть выест все нутро, что ни за что не сможешь так с ним поступить, не хватит смелости потом даже взглянуть на него. глаза печет от подступающих слез, и, низко опустив голову, жмуришься в надежде, чтобы ни одной не сорвалось, сжимаешь дрожащие губы в тонкую полоску. осаму всхлипывает, коротко чмокает в висок и прижимается своим лбом к твоему, тихо смеясь на рваном выдохе. - не плачь, балда, весь макияж потечет.

by Bertrano