Маленьких все обижают

Внезапно очнувшись, сидя на полу, а точнее, как мне подсказали ощущения, на мягком ковре, я сначала покачнулась. Но, быстро взяв себя в руки, подняла голову. Передо мной лежали кубики с написанными на них английскими буквами и нарисованными там же животными либо разнообразными вещами. Я впала в ступор. — Вот смотри, Айрли, это буква N. Посмотри-ка, у нас получилось «SUN», — рука придвинула еще один кубик к стоящим двум. Подняв еще немного взгляд, я встретилась глазами с довольно немолодой женщиной, скорее даже бабушкой. Чуть желтоватая от старости кожа, много морщин, особенно у глаз, и старомодное темное платье с белыми рюшками на воротнике. Но особенно чепчик на голове выбил меня в нирвану. Голос ее просто лучился добротой и нежностью, а вот глаза человека, «повидавшего некоторое дерьмо», демонстрировали острый тяжелый взгляд. По интонации будто с маленьким ребенком разговаривает, причем с умственно отсталым. Всегда такое раздражало. Так, стоп, тут есть где-то дети? Надо начинать опасаться быть испачканной и издерганной или затыкать уши берушами? — Ладно, может быть, соберем пирамидку? Невилл, давай тоже, — женщина, видимо, не дождавшись ответа, посмотрела налево. — Хорошо, бабушка. Проследив за ее взглядом, я увидела маленького пухленького пацаненка лет шести-семи в шортиках на лямках и белой сорочке с расклешенными рукавами. Бабушка (да, всё-таки бабушка) отодвинула кубики и достала типичную пирамидку: палка и кольца. Так, что за развивающие игры для детей?! Когда я успела подписаться на нечто подобное?! Хм, говорят они вроде на английском, но я их понимаю, хотя сама русская и английский учила только по школьной программе. Естественно, знания мои довольно посредственные, но при этом я почему-то отлично понимаю говорящих. Но, вообще-то говоря, что я забыла в такой компании? Неужели я куда-то успела записаться?! Так, мама/соседка/преподы не предлагали подработку — это я хорошо помню. Пока я размышляла, бабушка с малым начали с энтузиазмом собирать пирамидку. Малыш крутил в руках кольца и так и сяк и пытался одно даже кусать, протягивая с ожиданием его мне, предлагая, видно, тоже попробовать на вкус, но женщина отобрала и приказала не заниматься глупостями. Только взгляды странные: у мальчика с ожиданием, у бабушки с сожалением. И всё бы ничего, ну нравится им дурью маяться, мне-то что? Но они хотели привлечь к этому «увлекательнейшему» занятию меня! Я же вообще детей не люблю и не знаю, как с ними найти общий язык. Как-то ни сестренок, ни братиков никогда у меня не было за все мои семнадцать лет жизни, да и у малочисленных знакомых родственников тоже. Нянчиться не люблю и не умею. Ладно. Я взяла в руки зеленое колечко и хотела уже надеть его на палку (при этом у бабульки такое радостное лицо было!), но тут заметила, что что-то не так с моими руками. Они маленькие! Малюсенькие! Какого черта?! Тут я уже серьезно и основательно попыталась вспомнить, какого черта я здесь делаю и какого хрена тут происходит вообще? И при первой же попытке вспомнила. Я, обычная девушка-студентка семнадцати лет отроду, как всегда утром ехала на учебу в техникум на автобусе. Автобус, выехавший в 7:45, был большим, а потому места хватало, но я стояла, равно как и еще несколько человек. По крайней мере, не «консервная банка», которая должна была ехать через полчаса. Так что сонная, но с довольно неплохим настроением я стояла в конце. Всё было как всегда. Но тут какой-то чертов козел разогнался и решил не пропускать автобус на повороте! Я заметила всё краем глаза и не успела ничего толком понять. Может быть, всё было бы не так плохо, если бы автомобиль ехал медленнее и просто воткнулся в середину автобуса, но он врезался туда на огромной скорости. Такого удара хватило, чтобы развернуть автобус поперек дороги, из-за чего нас протаранили еще несколько машин. Лихач, кстати, наверняка умер. Сомневаюсь, что в той каше, в которую превратилась машина, кто-то смог бы выжить. После встряски, когда всё наконец закончилось, я открыла глаза, еще не осознавая весь ужас случившегося. Воспринималось всё как-то отстраненно. Везде была кровь, много крови, разбитые стекла усыпали весь пол, и несколько осколков выглядывали из-под моей блузки. Глаза выхватили сидящих в креслах мужчину и женщину. Мужчине кусок какой-то арматуры проткнул голову (слава богу, я не видела его лица!), женщине этот же кусок проткнул живот. Никогда не видела кишечник человека. Некоторых людей выбросило из кресел, и в проходе валялось несколько тел. Как-то слабо верилось, что кто-то выжил. При этом было много дыма и сильно пахло горелой смолой. Меня сразу же замутило, и я поспешила опустить взгляд. Глаза были широко распахнуты и закрываться не способны физически. Всё тело болело, а из груди, прямо посередине, торчал кусок небольшой трубы. Если сейчас не прилетят медики на голубом вертолете с мороженым, то я, похоже, труп. Как печально. Еще и бок с ногой распороты. Как я еще в сознании? Наверное, болевой шок. И я потеряла сознание. Хотя, может, и умерла. Я по натуре флегматична и даже меланхолична, но сейчас ко мне подкрадывалась непривычная для меня истерика. Разум отключался сам и на переключатель реагировать отказывался. Я попыталась не обращать на эмоции внимания, отрешиться на время от происходящего и разобраться во всём. Посмотрела на свои руки. Маленькие, в правой до сих пор это дурацкое кольцо. Батюшки-светы! Да я вся маленькая! Как этот пацан! Да даже меньше! Так, спокойно! Мне срочно нужно зеркало. Я, надеясь, что мои глаза меня обманывают, вскочила и стала оглядываться по сторонам. — Что случилось, Айрли? — обеспокоенно спросила меня бабушка. Плевать, мне нужно зеркало! Всё остальное потом! Ага! На столе стоит небольшое. Сойдет! Я пошла к столу. А, черт, высоко! Схватила стоящий рядом стул и потащила его к столу. Схватила зеркало. Оттуда на меня смотрело бледное детское, но не такое пухлощекое, как у пацана, лицо. Брови нахмурены, лицо сосредоточено. По-детски светлые волосы, причесанные и завязанные в высокие два хвоста. На лице отобразился пережитый мной шок. В открытом рту не хватало переднего зуба. Как я уже сказала, я человек невпечатлительный. Но это не помешало мне впасть в депрессию на несколько недель. Постепенно я немного разобралась со всем вокруг, просто наблюдая и не проявляя инициативы. Я, любительница почитать книги жанра фэнтези и приключения, с ужасом для себя поняла, что попала. То есть я теперь попаданка, да не куда-нибудь, а в мир Дж. К. Роулинг «Гарри Поттер». Несмотря на всю мою любовь к книгам и фильмам подобной тематики, я посмотрела только три первых фильма по «Гарри Поттеру». Какой для меня был шок, когда я осознала, куда попала! Но по порядку. Вначале я просто пыталась привыкнуть ко всему и надеялась, что следующим утром проснусь дома. Где-то через неделю после того, как очнулась, а может и больше (в то время меня мало волновали календарные дни), я сидела за завтраком в глухой депрессии и пофигизме относительно своей судьбы. За большим столом расположились бабушка (выяснилось, что ее зовут Августа), Невилл (вроде как мой брат), дядя Элджи и тетя Энид — какие-то дальние родственники, которые, судя по разговорам, приехали в гости и делают это не так уж часто. При этом все мило беседовали, любезно снабжая меня информацией. Да, похоже, детей они во внимание не принимали. При мне разговаривали всегда не стесняясь. Что может понять пятилетний ребенок? Разговор зашел «о былом» как раз тогда, когда тетя Энид кормила меня с ложки. Приходилось терпеть, потому что это явно было постоянным действием и никого не удивляло. Не хочу пока выходить из образа, да и вообще желания делать что-то не было. А Невилл, гад, ел сам! — После стольких лет судебной волокиты Нотты, как и Малфои, откупились! Врут, что были под Империусом, — сказал дядя, читавший в это время газету. Известие вызвало бурный шквал эмоций у двух женщин. И если Энид сдержанно негодовала, то Августа сразу же показала свой пылкий нрав. — Откупились, твари такие! Завтра же отправлюсь в Министерство! Сколько можно! Зачем нам вообще органы правопорядка, если можно так просто уйти от ответственности! — с жаром ответила бабушка. — Августа, здесь же дети! — окликнула ее тетя. — Да, я помню. Но, протянув столько лет после пропажи Сами-Знаете-Кого, эти Пожиратели всё-таки выбрались из своего дерьма! Элджи осуждающе посмотрел поверх газеты, но только вздохнул и ничего не сказал. Видимо, он был с ней полностью согласен. — Как бы то ни было, Сами-Знаете-Кто умер окончательно, и его Пожирателям Смерти теперь несладко. Здесь сказано о некоторых ограничениях для них и их семей, — дядя отложил газету на стол, предлагая всем убедиться в сказанном. — Он был очень силен, обстоятельства его исчезновения слишком загадочны. Неудивительно, что некоторые верят как в то, что он жив, так и в обратное, — просмотрев статью, Августа успокоилась и взяла себя в руки. Ее недавний гнев выдавало лишь раскрасневшееся лицо. — В любом случае нас всех спас годовалый ребенок! Жду не дождусь, когда он чуть повзрослеет: очень уж хочется на него посмотреть, — сказала бабушка. — И не говори, самая большая загадка века теперь этот годовалый ребенок. Теперь он герой магического мира. Каждый будет знать его имя! Гарри Поттер станет легендой, — засмеялся в ответ дядя Элджи. У меня отвисла челюсть. Тетя тут же попыталась засунуть мне в рот ложку, но я только отмахнулась, забыв о своем решении вести себя как ребенок. Внутри будто что-то очнулось и загорелось. Позже, когда вспоминала весь вечер, я назвала это огнем души, который во мне проснулся. Других слов, более подходящих, чем эти, я не нашла. — Кто? — переспросила я. Тут уже у всех остальных челюсти отвисли. И чего, спрашивается? Не могли же они меня раскрыть? Взрослые мгновенно повскакали с мест и принялись обнимать и тискать меня, что-то радостно крича. Разобрав слова, поняла: они рады, что я разговариваю. Только не говорите мне, что это пятилетнее тело до сих пор не говорило! Вот так я поняла, куда попала. Но после этого «оживления» все равно остался серый неприятный осадок. Да, я в мире магии, чудесном, большом, интересном, загадочном... Но дома я, скорей всего, умерла, и уже нет надежды вернуться. А там остались моя семья и немногочисленные друзья... Сожаление, будто оставила что-то позади или, скорее, бросила, ничего не сказав напоследок. Не попрощалась, не сказала чего-то важного, столько всего не сделала... С другой стороны, я почувствовала, что теперь мне есть за что держаться. Я ведь не умерла, я еще раз буду жить, испытаю те же чувства, сделаю просто огромную кучу всего! И обязательно, без этого никак. Я! Овладею магией! В новой семье я старалась не отсвечивать лишний раз. Мне нужно было время. Благо, никаких подвигов от меня не требовали. Честно говоря, от меня вообще мало что требовали. Даже протереть глаза хотелось, когда всё мироощущение мне твердило, что Августу радует уже то, что я ем самостоятельно, развлекаю себя самостоятельно, разговариваю самостоятельно и даже, простите, хожу на горшок самостоятельно. Меня еще несколько раз пытались привлечь к игрушкам из категории «для младшей ясельной группы», но я быстро давала понять, что мне это не интересно. Интересно же мне было все вокруг, начиная от напольных часов и заканчивая бабушкиной шляпой. Разговаривать оказалось неожиданно сложно. Язык поворачивался с трудом, это не говоря уже про то, что при попытке сказать что-нибудь я произносила русские слова. С тяжелым сердцем я ждала прибытия англоязычной азбуки и в то же время была бы рада нормально пообщаться. Все время я проводила в доме либо в саду около дома. Первый выход с родной территории произошел как раз тогда, когда я начала «киснуть» в четырех стенах. Августа повела нас в Косой переулок. Куча нового и потому интересного. Фильм смотреть — это одно, а вот побывать лично — совсем другое. Это было... хм... необычно и слегка разочаровывающе. Будто меня привели к пряничному домику, показали издалека, а подойти и потрогать, не говоря уже про то, чтобы зайти внутрь, и речи не шло. Августа меня так крепко держала за ладонь, что я опасалась прекращения кровообращения в ней. И все равно было классно. Даже мне было безумно интересно, что говорить о Невилле? Наконец, в один из загадочных домиков Августа решила зайти. Открыла дверь... И втащила меня внутрь, так как я уперлась ногами в пол, лишь почувствовав смесь самых разнообразных, но тем не менее всех как один неприятных запахов. Это называлось «Аптека». Августа подошла к лавке, обсудила малопонятные товары с торговцем, отсыпала ему монет из кармана, забрала мешочек и вывела нас на улицу. В доме я видела, конечно, волшебные вещи: летающие ковры и метелки, самомоющаяся посуда, говорящее зеркало. В Косом переулке такого было полным-полно. Говорящие и смеющиеся взрослые, бегающие восторженные дети, чьи-то внутренности в аптеке, острые шляпы, возвышающиеся над толпой, — всё это вывело меня на время из депрессии и позволило насладиться прогулкой, почувствовав себя словно на карнавале. Яркие впечатления заставили позабыть о многом и немного расслабиться, поддавшись наплыву впечатлений. Разговаривала я мало, дабы не вызвать подозрений, всё же когда (а лучше «если») они обнаружат, что их ребенок — вовсе не их ребенок... Прогулка забрала много сил у детского тела. Когда мы вернулись, меланхолия накинулась на меня с новой силой, будто только и ждала момента слабости. Отвергать и игнорировать существование незнакомого мира, каких-то совершенно чужих мне людей уже не получалось. И привыкнуть к ним быстро не выйдет, принимать как должное, как само собой разумеющееся... Обманывать себя я устала. Закрывшись в своей комнате, я пыталась бороться. Борьба затянулась на несколько дней, а тоска находила что-то новое в моей душе. Я понимала, что всё имеющееся нужно принять, но внутри что-то все же отвергало эту истину. Казалось, что я уже получила свою порцию и сказка скоро закончится. Как бы глупо это не выглядело, я и в самом деле ждала этого момента. Семья начала беспокоиться и время от времени теребила меня, даже лекаря позвали, а я чувствовала себя умирающим лебедем и днями напролет не вылезала из кровати. Снова потеряла счет времени. Запустила себя совсем. Расклеилась как последняя тряпка. И я действительно стала чувствовать, будто время мое вновь заканчивается, и я вновь умираю, но на этот раз это будет мучительно долго. Очередное пробуждение произошло тоже резко. Ночью мне снилось черное море, которое приятными и теплыми волнами успокаивающе покачивало. Сверху неумолимо сияли несколько звезд в черном ночном небе. Мне казалось, что они наблюдают за мной. Все остальное казалось таким изменчивым, но не это. А я тонула в воде, и было мне почему-то так хорошо... Оттого проснулась я полной сил и энергии. Резко села на кровати, потом встала непослушными ногами на пол, дала себе мысленный пинок и с усилием растянула губы в улыбке. Буду улыбаться, чтоб всем прям завидно стало от того, как я жизнью наслаждаюсь. Открыла зашторенное окно, посмотрела на сад в желто-коричневых тонах осени. Больше самообманом заниматься не буду. Я жива и это есть гуд. Все остальное неважно, слишком оно мелкое и незначительное по сравнению с данным фактом. Хорошо бы сразу во взрослое тело попасть, но увы, что есть, то есть. Жаловаться тут не на что. Предстоят долгие годы взросления тела, прежде чем мне позволят самостоятельно распоряжаться своей жизнью. День за днем мне предстоит долгая работа: научиться языку, письменности, правилам и традициям в семье в этом обществе, развить слабое и немощное тело, привыкнуть к чужим людям и даже начать считать их семьей. Принять и привыкнуть ко всему новому. Только бы не выдать себя... Одно дело, если бы я изначально в новорожденном теле была, тогда бы я могла твердо и с уверенностью заявить, что это мое тело. А если тело жило как-то пять лет, это значит, я заняла чье-то место. Расстраиваться по этому поводу тоже не буду. Меня никто не спрашивал, хочу ли я выгнать настоящего хозяина тела. Это не мой выбор, а значит, я не должна винить себя. Всё, что я должна, — это жить. *** Семья Лонгботтомов, как оказалось, жила не очень богато... Естественно, это отражалось и на внешнем виде, и на образе жизни. Не так чтобы ели мы одни дошираки, но все же чувствовалась бережливость: латались, распарывались и перешивались в новые дряхлые бабушкины платья и шляпы, детские вещи покупались на вырост и были, отчетливо видно, из подержанных, хотя вполне приличные. Нет, Августа была точно не тем человеком, который позволяет ходить детям в обносках, в порванном рванье, грязными и вечно голодными. Уже с этого сопливого возраста она приучала со всей строгостью следить за своим видом, причесываться, умываться, правильно сидеть за столом и не пренебрегать столовыми приборами. Такое отношение тяготило Невилла, а мне даже нравилось. Это хороший повод отвлечься и достойное занятие. Повторять за взрослыми, впитывая правила поведения, или учиться самостоятельно детскими непослушными пальцами завязывать шнуровку на платье — чем не полезные занятия? От меня не укрылись странные взгляды Августы. Я понимаю, тело мое гораздо младше Невилла, но то, с какой опекой и вниманием вокруг меня крутились... Будто ждали какого-то дурного поступка. Со временем, надеюсь, это пропадет, когда Августа убедится окончательно в моей состоятельности. Где находятся родители Невилла и по совместительству мои, так и не удалось выяснить. Бабушка получала какое-то пособие, и я предположила, что они попали в какую-нибудь автокатастрофу или метлокатастрофу — как по-здешнему будет? Детям, естественно, она ничего не говорила, а у меня пока не было даже возможности спросить. Бабушка, как я успела понять, очень строгая, этакая «железная леди», но о нас с братом она заботилась, и это чувствовалось. А сам брат — слабохарактерный и нерешительный, не умеющий принимать поражение и идти дальше. Августа, как я уже говорила, требовала от нас многого, почти как от взрослых, а мальчик не понимал, почему его заставляют это делать и недовольны при ошибках. В свои семь лет он был довольно полноватым и с комплексом неполноценности. Нет, я не на психолога училась, но, глядя на этого забитого, нерешительного мальчика, боящегося сделать хоть что-то, именно это и приходило на ум. Августа только подливала масла в огонь, постоянно сравнивая Невилла с отцом и вместе с тем удерживая от всех мальчишеских радостей; впрочем, тот и сам не рвался их творить. Боялся что-то поломать или, как пример, разбить коленку, потому что бабушка будет ругаться. Ко мне же Августа Лонгботтом относилась с нежностью, заботой и... какой-то жалостью. Это мне не очень понравилось. Когда я задала по-детски наивный вопрос, с соответствующей детской непосредственностью, почему она жалеет меня, Августа стала всё отрицать в максимально для нее дружелюбной форме. Тело мое было маленьким, и даже вроде бы бледность отдавала болезненностью. Решив, что в этом причина, я забила на это. Поэтому не очень удивилась, когда бабушка сказала утром, что мы вдвоем идем в больницу Святого Мунго. Что за Мунго? Хрен его знает. И вот мы пришли в эту больницу. Переместились камином, через сеть летучего пороха. Интересно так, правда, страшно. Августа детей в одиночку не отпустила. Сначала взяла на руки Невилла, исчезла в зеленом пламени камина, вернулась и взяла меня. Оказавшись в просторном холле, мы не встали в очередь болезных, а сразу поднялись на пятый этаж и вошли в кабинет. За столом сидела женщина в желтом халате и что-то писала пером. Очевидно, она нас ждала, так как сразу встала и поздоровалась: — А, миссис Лонгботтом! Вы как раз вовремя. — Добрый день, миссис Моусли. — Драсте, — не будем отставать от толпы, слова вежливости мы уже изучали. Женщина ошарашенно на меня уставилась, будто обнаружила перед собой звезду эстрады. Хорошо хоть визжать не стала, только рот, как рыба, открыла. — Когда вы мне написали, миссис Лонгботтом, скажу честно, я не поверила вам... — начала целительница, когда снова обрела дар речи. Выглядела она при этом абсолютно потрясенной. И чего это она? — Да, теперь вы сами видите. Вот уже неделю Айрли говорит. Немного, правда, но всё же. И уже около месяца сама ложку держит и ест, — сообщила довольная бабушка. Так. Я сейчас не поняла. Я что, в дауна вселилась? Трижды себя поздравить и пирожок взять. Все сложилось как дважды два, а мне верить в такое не хотелось, когда первые подозрения пришли. — Это просто невероятно! Невиданно! Чудо! Но надо бы закрепить успех... да... Продолжим курсы реабилитации... Когда вам будет удобно, миссис Лонгботтом? — Я не хочу, — сказала я. Целительница присела на корточки. — Ты не хочешь к нам приходить, Айрли? — я кивнула, сдерживая себя от длинных, проникновенных и всё объясняющих речей. И про свое вселение никому не расскажу, а то еще изгонят или опыты проводить станут. — Почему? Ты же помнишь, как у нас раньше была? С добрыми дяденьками и тетеньками? Вот только таких мне и не хватало для полного счастья. — Не хочу. Домой хочу, — я показательно подошла к бабушке и взяла ее за руку. Надеюсь, этого хватит. — Миссис Моусли, может, я смогу проводить с ней занятия? — Да, пожалуй, возможен и такой вариант. Лучше будет, миссис Лонгботтом, если у Айрли также будет возможность пообщаться со сверстниками и со взрослыми людьми. Но сегодня мы просто обязаны ее обследовать. Я отделалась малой кровью. Да, кровь у меня тоже брали на анализ, в количестве трех капель. А также «присядь, полежи тут, посмотри сюда». Под конец я уже была прилично раздражена и еле сдерживалась. Хорошо хоть часто ходить сюда не придется. Раз в месяц я переживу. И мы с бабушкой, радостные и довольные каждая по своему поводу, наконец-то ушли оттуда. Я привыкала к новой размеренной жизни, постепенно убеждая по мере сил всех вокруг в своей нормальности. Развивающие игры вскоре были мной побеждены. Точнее, побеждена Августа, которая с воистину ангельским терпением и дьявольской настойчивостью придумывала все новые и новые способы занять меня. Остались лишь несколько занятий, которые я посчитала полезными либо для развития мелкой моторики, либо для развития языка. Через несколько дней бабушка сообщила, что мы идем в гости к семейству Уизли. Это ознаменовало новую волну испытаний для меня. Причем для меня как маленького ребенка, так и взрослого человека. Мне было интересно на них посмотреть. А постоянные бабушкины гости (чаще всего женщины ее возраста, чем-то похожие на нее) уже надоели, так как всё время норовили меня потискать со слащавой улыбкой. Это ужас, скажу я вам. В такие моменты лучше применять тактику Гарри Поттера: тихо сидеть в своей комнате и не отсвечивать.