***
В этот раз Хэ Тянь составляет план. Он опять звонит в ту же доставку. Все оказывается настолько просто, что почти удручает – уходит всего минута-другая на то, чтобы заговорить ответившую ему девушку и убедить ее в том, что ему очень, ну очень нужно опять увидеть в роли своего личного курьера того хмурого рыжего парня. Как ни странно, она сходу понимает, что это за хмурый рыжий парень и поначалу ощутимо напрягается, решив, что это – очередная жалоба. Очередная. Хэ Тянь хмыкает, думая о том, что вот это как раз совсем не странно. Еще он выпытывает у девушки имя парня. Перекатывает его на языке, пробует на вкус. Мо Гуань Шань. Мо Гуань Шань Но тут же вспоминает всполох показавшихся из-под бейсболки волос, языками пламени лизнувших крепкую шею, и думает – Рыжий. И неожиданно ловит себя на том, что улыбается. Наконец, Хэ Тянь начинает действовать. Он основательно убирается в квартире – что подразумевает запихивание вещей по шкафам так, чтобы они не вываливались, и забрасывание пустых бутылок и упаковок от еды в мусорный пакет. Он принимает душ. Он бреется. Он не собирается этого признавать, но все же тратит куда больше нужного времени на то, чтобы беспорядок на его голове выглядел эстетично. А еще больше времени тратит на выбор одежды. Вся эта деятельность наполняет его нутро кипучей, долбящей по жилам энергией, и когда, наконец, раздается звонок в дверь – Хэ Тянь готов. Думает, что готов. Он открывает с заранее отрепетированной улыбкой и мурлычет чуть севшим голосом, как только его простреливает знакомой яростью карих глазах: – Снова здраствуй, Солнце. Но все, что получает в ответ – чуть вздернутую бровь и равнодушное: – Ваш заказ. Хэ Тянь пытается. Пока тянет время, пока идет за деньгами, пока медленно отсчитывает нужную сумму, прибавляя к ней приличную долю чаевых – он продолжает недвусмысленно улыбаться, и отпускать многозначительные комментарии, и лапать Рыжего взглядом. Тот все еще не впечатлен. Только кончики его ушей едва-едва краснеют, и Хэ Тянь находит это одним из самых очаровательных зрелищ в своей жизни. Еще никогда он не чувствовал себя настолько геем. Вот только, кажется, за время карантина все свои навыки успел подрастерять. Вообще их нахрен проебал. А Рыжий тем временем выхватывает деньги и отворачивается, и Хэ Тянь уже готов испустить разочарованный предсмертный вздох, ожидая, что сейчас опять громыхнет дверь, но Рыжий вдруг тормозит. Резко оборачивается. Пригвождает Хэ Тяня к стене концентратом ярости в своих глазах: – Еще раз скажешь, что заказ тебе должен доставить «тот рыжий милашка», я тебя уебу нахуй. В следующую секунду дверь все-таки захлопывается. Мгновение-другое Хэ Тянь удивленно пялится на нее. Моргает. И наконец чувствует, как смех начинает пузыриться в глотке, чтобы тут же хлынуть наружу. Хэ Тянь не помнит, когда в последний раз смеялся.***
В третий раз Хэ Тянь встречает Рыжего, только что выйдя из душа. Из одежды на нем – лишь обернутое вокруг бедер полотенце, грозящее вот-вот сорваться вниз. С его мокрых волос продолжает капать вода. Его пальцы с мнимой рассеянностью скользят по собственной голой, еще влажной груди. Уши Рыжего моментально вспыхивают алым огнем, стоит только открыть дверь, и, к вящему удовольствию Хэ Тяня, теперь так же алеет его жилистая, крепкая шея, острый кадык которой в этот момент особенно сильно хочется прикусить зубами. Сильнее Хэ Тяню хочется только сорвать гребаную маску с его лица. В этот раз Рыжий сбегает еще стремительнее обычного, но на захлопнувшуюся дверь Хэ Тянь только скалится самодовольно. После чего возвращается в ванную, чтобы закончить принимать душ.***
Ну или просто – кончить.***
Это продолжается. Хэ Тянь заказывает доставку в четвертый раз. В пятый. В восьмой. Каждый раз вместе с едой он «заказывает» хмурого рыжего милашку, игнорируя тот факт, что его давно уже запомнили и уточнять свои, кхм, предпочтения больше не обязательно. Но Хэ Тяню доставляет какое-то особое, немного мазохистское удовольствие то, как в ответочку на это он регулярно огребает ментальных пиздюлей от Рыжего. Разу к десятому такой обмен репликами окончательно превращается в традицию, и злости в голосе Рыжего почти не остается – Хэ Тянь с упоением примечает подобные перемены в нем и наслаждается ими. Он вообще Рыжим наслаждается. Тот оказывается несговорчивым. Сложно идущим на контакт. Угрюмым. Ворчливым. С явными проблемами в общении, а, как позже выясняется – еще и в доверии. У него вообще проблем дохрена. Одна из этих проблем – деньги. Потому что у Рыжего одинокая больная мать, которой он помогает, и о которой говорит с такой нежностью, что в несуществующем сердце Хэ Тяня что-то щемит; упоминает ее Рыжий случайно, и тут же сдает назад, закрывается весь, хлопает дверью и сваливает, явно осознав, что показал слишком много. Ебучие проблемы с ебучим доверием, да. Однажды, когда чаевые от Хэ Тяня впервые составляют сумму большую, чем оплата заказа – Рыжий хмуро смотрит на него. Интересуется: – Какого хуя? Так Хэ Тянь узнает, что гордость Рыжего соизмерима по размеру разве что с его собственным эго. Так они впервые по-настоящему ссорятся. Так Хэ Тянь, глядящий на громыхнувшую, в этот раз едва не слетевшую с петель дверь, спрашивает у нее раздраженно: – Почему мне не плевать? Но ему действительно оказывается не плевать. Весь вечер он бессмысленно слоняется по квартире и не может найти себе места, выкуривает две пачки сигарет, выпивает треть пачки кофе: легкие скулят, желудок жалобно воет, мозг пытается ставить ультиматум и требует сна. Зубастые и злые тараканы в голове с легкостью противостоят им всем. Заснуть той ночью Хэ Тяню не удается, как и выбросить из мыслей ни Рыжего, ни отдающую паникой мысль о том, что Рыжий больше не придет. Сильнее, чем это, Хэ Тяня бесит разве что то, как у него ноги подкашиваются от облегчения, когда на следующий день он открывает трясущимися – от излишка никотина и кофеина, конечно же – пальцами дверь и все-таки видит на пороге своей квартиры Рыжего. Рыжий с каждым разом проводит все больше времени на пороге квартиры Хэ Тяня. Рыжий с каждым разом отвечает на его реплики все чаще и все мягче. Рыжий все основательнее селится в мыслях, все реже их покидает, даже когда Хэ Тянь крайне настойчиво и обманчиво ласково рекомендует ему свалить из собственной головы к черту. Рыжий становится лучшей частью его дня, и Хэ Тянь не может избавиться от глупой мысли о том, что даже без ебучего карантина, запершего его в четырех стенах на несколько месяцев, Рыжий все еще был бы лучшей гребаной частью любого гребаного дня. Рыжий продолжает мотаться по чужим квартирам с доставкой, Рыжий отказывается принимать чаевые, которые считает слишком, Рыжий явно не планирует сидеть дома, и Хэ Тянь чувствует все нарастающее беспокойство по этому поводу. Беспокойство за кого-то, кто не он сам. Беспокойство, совершенно ему незнакомое. Рыжий забирается куда-то глубоко и основательно, и то, что начиналось, как шутка, забава, как попытка развеять скуку однообразных и одиноких серых дней, превращается во что-то такое, чего Хэ Тянь никогда не планировал. Чего не понимает.***
Хэ Тяню становится страшно.***
В какой-то момент Хэ Тянь осознает, что продолжать подсчитывать на пальцах каждую их встречу – это уже пиздецки ненормально. Он пытается прекратить. Но все равно, в очередной раз открывая дверь, мимолетно думает: Шестнадцатый. И тут же материт сам себя. На его пороге – Рыжий, как всегда угрюмый, как всегда раздраженный. С бровями, сведенными к переносице до хмурой складки, которую хочется разгладить пальцами. С глазами своими пылающими, в которых ярость с каждым днем все основательнее вытесняет мягкостью. И в маске. Хэ Тянь уже ненавидит эту гребаную маску. То, как сердце начинает истерично частить тахикардией, стоит увидеть Рыжего, ненавидит тоже. Ну или обожает. Не суть. А Рыжий уже достает из своей сумки контейнер, абсолютно точно не похожий на обычный заказ Хэ Тяня. – Что это? – спрашивает он, чуть вздернув бровь. – Ты уже несколько недель жрешь редкостное дерьмо... – Ты мне его приносишь, вообще-то, – с легкой насмешкой перебивает его Хэ Тянь, на что Рыжий только закатывает глаза. – Потому и знаю, какое это дерьмо, – бурчит он с мнимой, совершенно беззлобной толикой раздражения, но тут же тушуется, добавляя как-то смазано и неуклюже; будто даже смущенно: – Так что… Я подумал… Еще несколько секунд Хэ Тянь недоумевающе смотрит на Рыжего, путающегося в словах, пытающего за злостью спрятать такую несвойственную ему нерешительность – и чуть хмурится, пока заржавевшие шестеренки в голове наконец не начинают крутиться с натужным скрипом и до него наконец доходит. – Ты… – голос звучит безнадежно, уязвимо низко, срывается на последней ноте, и Хэ Тяню приходится с силой сглотнуть. – Ты приготовил мне обед? Судя по тому, как тут же знакомо вспыхивают алым кончики ушей Рыжего и как он отшатывается, ответ – да. И это. Определенно. Оу. – Херовая идея, я понял, – тут же замыкаясь, закрываясь в себе, холодно чеканит Рыжий, и что-то в солнышке Хэ Тяня болезненно сжимается в ответ. – Просто забу… Прежде, чем Рыжий успевает спрятать контейнер обратно в сумку, Хэ Тянь бессознательно дергается вперед, хватает его за запястье. И тут же застывает благоговейно. Все это время они придерживались установленной дистанции. На Рыжем всегда были маска и перчатки. Они никогда не касались друг друга, не приближались друг к другу, даже разговаривая, застывали каждый на негласно отведенной ему территории. Хэ Тянь – у стены. Рыжий – в дверном проеме. Каждый на своем полюсе. Каждый на своей орбите. Если что-то и могло сравниться с ненавистью Хэ Тяня к маске Рыжего, так это ненависть к расстоянию между ними. Но вот, теперь, это случается – прикосновение. Всего лишь прикосновение, мимолетное, незначительное, Хэ Тянь даже не касается кожи Рыжего, скрытой под рукавом – а нутро все равно переворачивается, и мир переворачивается, и сверхновая взрывается в груди. Хэ Тянь ждет, что вот сейчас, в следующую секунду Рыжий вырвет руку, и отшатнется, и выругается – но вместо этого Рыжий застывает вместе с ним. Хэ Тяню приходится сглотнуть. И взять себя в руки. И яйца свои мифические отыскать вместо того, чтобы от одного прикосновения таять тут, как девочка-подросток. Аккуратно разжав пальцы и высвободив из руки Рыжего контейнер, Хэ Тянь заставляет себя отступить назад. Хэ Тянь выдыхает так мягко, что сам себя удивляет; он не думал, что в принципе умеет так мягко говорить: – Спасибо. Вздрогнув, Рыжий в ответ кивает коротко, настолько очевидно смущенно, что распознать это не мешает даже его наполовину скрытое из виду лицо. А Хэ Тянь смотрит на него. И смотрит. И смотрит. И сжимает в руке контейнер с домашней едой – признак того, что Рыжему почему-то было не все равно, что Рыжий тоже о нем думал в то время, когда Хэ Тянь не маячил назойливо перед его лицом. Когда не пытался упрямо наебать гравитацию и поселиться на его орбите. В глотке пересыхает. Язык вдруг перестает подчиняться Хэ Тяню. – Знаешь, я был бы крайне благодарен, если бы ты разложил меня сейчас на кухонном столе и выебал. Пауза. – Или разрешил выебать тебя. Пауза. – Меня устраивает любой из этих вариантов. Пауза. Почти жалобное: – Я устал дрочить. Несколько секунд Рыжий пялится на Хэ Тяня, переваривая только что вылившийся на него поток информации – и тут же вспыхивает румянцем. В этот раз, кажется, весь. От макушки до пят. Вау, – с отрешенным восхищением думает Хэ Тянь, а в следующую секунду его оглушает хлопком закрывшейся двери. И только тогда до мозга в полной мере доходит все, что только что выдал его дурацкий рот. Хэ Тянь всерьез раздумывает, выйдет ли у него утопиться в ванной.***
Вместо этого в ванной все-таки приходится дрочить.***
Опять.***
Блядь.***
Когда Хэ Тянь звонит в доставку на этот раз, он привычно просит выделить ему личным курьером хмурого рыжего милашку, и не сразу понимает, чего от него хотят, когда девушка на том конце линии многозначительно замолкает. Спустя несколько секунд она еще многозначительнее хмыкает, чеканит напевно, как-то даже ехидно «заказ принят!» и жмет отбой. Какое-то время Хэ Тянь удивленно смотрит на собственный телефон, прокручивая в голове произошедший разговор. Наконец, до него начинает медленно доходить, что только что произошло – и Хэ Тянь моргает. Моргает. Наконец, фыркает насмешливо. Пожалуй, рано или поздно этого следовало ожидать. Потому что. Да. В этот раз он как-то забыл уточнить, что именно хмурый рыжий милашка должен ему доставить. Часть Хэ Тяня до одури боится, что он своим длинным языком все похерил, и эту часть уже даже не выходит отрицать, игнорировать, под ребра загонять – но Рыжий все-таки приходит. И когда он начинает старательно делать вид, что ничего особенного вчера не произошло – Хэ Тянь принимает такие правила игры. Хоть и не знает, что в действительности испытывает по этому поводу. Облегчение. Или разочарование. Вместо того, чтобы думать об этом, Хэ Тянь усиленно и совершенно искренне нахваливает стряпню Рыжего и абсолютно бесстыдно любуется тем, как покрываются румянцем кончики его ушей и его шея, мечтая когда-нибудь увидеть его алеющие скулы. Хэ Тянь едва перебарывает желание опять схватить Рыжего за запястье, и уговорить его остаться, и не ради выеби-меня-или-дай-себя-выебать, а ради самого Рыжего. И если не выйдет – связать его, запереть, не пускать никуда, чтобы больше не шастал по чужим квартирам, и не рисковал, деньги того не стоят, ничего того не стоит, и если с Рыжим что-то случится… Но Рыжий аккуратен, он придерживается всех мер предосторожности, у него с наличием серого вещества в черепной коробке все нормально. Хэ Тянь понимает. Понимает, что это всего лишь та самая глупая, бессмысленная паника, которая охватила многих еще в самом начале – которая успешно обошла самого Хэ Тяня стороной. Обходила. Пока в его двери не постучался Рыжий. Пока вместе с ним не постучалась жизнь. Когда Рыжий все-таки уходит, и кулаки разжимаются, и мысли в его отсутствие немного проясняются, – хотя паника все равно никуда не уходит, – Хэ Тянь оглядывается вокруг себя и обнаруживает еще один контейнер с домашней едой, ютящийся на тумбочке. И бесконтрольно улыбается, скребя пальцами грудную клетку, где там, за ребрами, разрастается что-то теплое, яркое и чистое.***
Хэ Тяню все еще страшно. Он делает шаг навстречу страху.***
Наконец наступает тот самый момент, который, казалось, не наступит уже никогда. Карантин заканчивается. Хэ Тянь выходит на улицу, и его оглушает долгожданным, удивительно свежим для города воздухом, и солнцем, бьющим прямо по сетчатке, и какофонией звуков – детский смех, автомобильные клаксоны, шелест листвы, которую целует легкий порыв ветра. Запрокинув голову назад, Хэ Тянь прикрывает глаза, подставляясь под очередной такой порыв. Долгожданная свобода. Которая в этот момент перестает иметь значение. Потому что его личная свобода, его личный воздух, его личное солнце теперь куда материальнее. Когда Хэ Тянь наконец добредает до того места, где все эти долгие недели заказывал доставку, когда тянет на себя дверь и поднимает взгляд – он тут же вмазывается в знакомый рыжий затылок. И вдруг благодарит ебучий карантин за то, что ему в принципе этот рыжий затылок теперь знаком. Сердце отбивает истерику в груди, ладони покрываются влагой, дыхание перехватывает и лезвия в глотке не дают ни вдохнуть, ни выдохнуть. Рыжий оборачивается. Всполох огненных волос. Легкая настороженность в карих глазах, но там же, куда ярче и основательнее – откровенное тепло, сменившее собой ярость. Соблазнительно острые скулы, которые под жадным взглядом Хэ Тяня заливаются легкой краской еще восхитительнее, чем мечталось. Чуть вздернутый нос с россыпью осторожных, едва заметных веснушек на самом кончике. Губы. Тонкие, четко очерченные губы, и в глотке пересыхает, и взгляд от них оторвать невозможно. Рыжий впервые – без маски. А Хэ Тянь впервые откровенно признается хотя бы самому себе в том, что вляпался окончательно и бесповоротно. И что он всеми членами… То есть, всеми конечностями только за.***
Той ночью дрочить Хэ Тяню не приходится.