Паршиво

Ключ в замке тихо, насколько это вообще возможно, поворачивается, но мужчина не торопится открывать дверь. Он собирается с мыслями и переводит дыхание. Удар сердца чувствуется в горле. Тошинори всегда было сложно жить с кем-то под одной крышей. Лет восемь назад, еще до битвы с Все за одного, он согласился разделить апартаменты Сэра Ночноглаза: Яги долго сопротивлялся, но, увидев сорок, скрепленных степлером, страниц, густо заполненных мелким текстом, подробно объясняющим, почему переезд необходим, он решил попробовать — Ночноглаз предусмотрел все. Мужчина убедил Всемогущего, что для пары отчаянных трудоголиков-героев спасти еще больше человеческих жизней благодаря сэкономленному на дорогу времени — возможность, упускать которую было бы непростительно. Мужчины отлично ладили, и раскрываемость дел в те годы достигла абсолютного пика, как для Всемогущего, так и для всего геройского сообщества, но изо дня в день, поглощая радужкой сонных глаз первые лучи солнца, Яги надеялся, что партнер по работе еще спит или отлучился по делам. Однако каждый раз, едва услышав прикосновение стоп Героя № 1 к паркету, Ночноглаз, с тем же трепетом, который впервые он ощутил при знакомстве с Символом Мира, срывался с места и включал электрический чайник, насыпая в кружку Тошинори привычные две ложки сахара, две — кофе и щепотку ванилина. Яги натягивал улыбку и желал доброго утра приятелю, деланно расслабленной позой старавшемуся изо всех сил убедить Тоши и, кажется, самого себя, что не сидел на одном месте верным псом до неприличия долго, то и дело поглядывая на циферблат в ожидании пробуждения товарища. Тошинори не хотел быть увиденным. Три года назад его вызвали на закрытое собрание героев Северной Америки, чтобы Всемогущий помог выследить злодея, который по уровню угрозы мог сравниться с Шигараки. В коридоре он столкнулся с Дэйвом и почему-то согласился остановиться у него. Возможно, Номеру один стало невыносимо терпеть вину, накопившуюся за годы грубого избегания изобретателя, а возможно — Номер один был слишком истощен необходимостью держать форму на затянувшемся собрании, поэтому не уследил за диалогом и сам не заметил, как принял приглашение. Две недели стоили Яги драгоценных пятнадцати минут выносливости: держась дольше, чем то позволял хрупкий сосуд, он пробил все мыслимые лимиты, то и дело ругая себя за то, что тратит остатки причуды, чтобы скрыть от дорогого человека свое состояние, вместо того чтобы сделать что-то действительно полезное. В последний день пребывания героя в США Дэвид все же увидел его настоящего, и гордость Яги, хрупкая, как октябрьский лед, не выдержала. Тошинори отгораживался от людей. Год назад, желая прыгнуть выше головы и отдать миру то немногое, что осталось, он месяц присматривал за Тсукаучи, оправлявшимся после тяжелых травм, — как иначе ему помогать людям, не имея возможности сражаться, как раньше? Тогда Наомаса был одним из немногих, кто был осведомлен о форме Всемогущего. Несмотря на безоговорочное принятие Тсукаучи уязвимости друга, Тоши до скрежета зубов тяжко было показываться в таком виде не перед толпой незнакомцев. Яги помогал другу по дому, выходил за продуктами и проводил с Тсукаучи часы за короткими вечерними разговорами, однако большую часть времени он «прятался» на балконе, оформленном с таким удобством, как это бывает только у отбросивших надежду завязать курильщиков. Тошинори все больше терял связь со Всемогущим. Судьбоносная битва, раздевшая его перед миллионами зрителей, стала финальным аккордом: не столько потому, что они узнали об истинной форме великого героя, сколько потому, что теперь былая анонимность, к которой Тошинори успел привыкнуть и даже начать наслаждаться тем, что люди ни за что не узнают в скелете сильнейшего про, рассыпалась сквозь пальцы песком его сожженного легкого. Ему вновь приходится улыбаться, еще больше сдерживать кашель, отчаянно пряча запачканные кровью ладони, приходится маниакально убеждать других, что в тощем двухметровом мужчине с плохой осанкой — как следствие подростковой неловкости за внушительный рост — все еще жива гордость Японии и теплится пламя мира. Учителя и директор UA, которые не были близки с Тоши, но знали о его секрете до инцидента в Камино, принимали изменения в поведении Всемогущего за улучшения, но те немногие, что смотрели глубже, чувствовали: бывший герой на пределе. Тошинори уже не молод. Он потерял дело всей жизни, у него нет мотивации вставать по утрам, его анонимность украдена, а необходимость соответствовать маске грандиозности двадцать четыре часа в сутки чудовищно истощает психику. Тем не менее он все еще бьется в этой неравной битве — против себя самого. Тошинори нервно переминается с ноги на ногу, не решаясь зайти. — Кх-кх, — предательский кашель вырывается из горла, и Всемогущий рефлекторно прикрывает губы, вздрагивая от приближающихся шагов за стеной. «Все в порядке. Нет. Все хорошо. Не так. Отличный выдался денек!» — он — слишком много — обдумывает варианты того, как ответить на вопрос, который большинство людей задает из банальной вежливости. Но и этому большинству Яги, даже тем, кто понятия не имеет, кто такой Всемогущий, всегда предпочитает врать. Врать страстно и с максимальной отдачей. Дверь открывается, и губы Яги растягиваются в деланно умиротворенной улыбке. — Ну что так долго! — крепкие руки обнимают Всемогущего, отчего в его душе разлетается листопад бабочек. — Как твой день? Как ты себя чувствуешь? — темноволосый мужчина отпускает Тоши и пронзительно впивается ему прямо в глаза, уже приготовившись услышать привычную ложь. Яги смотрит мужчине в ноги и, заводя руку за спину, закрывает за собой дверь: — Паршиво.