***
День после приёма должен был быть посвящён разбору подарков. Цилистел и Алантир бы мило болтали, распаковывая очередной сервиз или набор именных ручек для офиса, возможно, смеялись бы над нелепыми подарками и восхищались действительно оригинальными и полезными. Вместо этого... Вместо этого Цилистел не могла найти в себе силы, чтобы просто выйти из комнаты, а в кабинете отца на столе лежало приглашение на похоронный ритуал. - Госпожа, - мягко позвала её Лиллен, подходя со спины, - я могу принести ужин вам в комнату, если вы... не хотите спуститься сами. Цилистел ни единым жестом не показала, что вообще её услышала, продолжая методично покрывать канву стежками. - Госпожа, пожалуйста, скажите хоть что-нибудь. Цилистел растерянно бросила взгляд на схему, пытаясь понять, почему место, на котором она должна была вышить очередной крестик, уже занято. Ошибка обнаружилась в самом начале. Теперь весь этот кусок придётся спарывать и начинать заново... Цилистел раздражённо вонзила иголку в канву и досадливо отбросила вышивку. В памяти почему-то всплыло лицо отца, когда он увидел... тело на террасе. А спустя пару мгновений он уже обнимал Цилистел, потому что она нуждалась в поддержке. И принимал решения. Цилистел нахмурилась, когда мысль, от которой она настойчиво отмахивалась весь день, вновь захватила её мысли. Они все потеряли близкого мера. Дядюшку, друга, и... отца. Но только Цилистел после заперлась в комнате, потому что в знакомых стенах, сулящих безопасность, могла притвориться, что реальный мир остался за дверью, а значит, вчерашней ночи просто не было. - Спасибо, Лиллен, - наконец, негромко сказала Цилистел, собирая в кулак всю свою решимость, - но не стоит. Я спущусь к ужину. Она обернулась и увидела, как Лиллен робко, но искренне улыбнулась. - Тогда, я подготовлю ваш наряд, - она звучала чуть неуверенно и как будто неверяще, но в гардеробную ушла с заразительным энтузиазмом в глазах. Цилистел же подтянула к себе вышивку и, тяжело вздохнув, принялась исправлять ошибку. Она будет двигаться маленькими шагами.***
В столовой от обилия красного у Цилистел сперва зарябило в глазах. Даже Элорат сидел за столом на своём месте и в кислотно - но всё же - красном пиджаке поверх футболки. Цилистел едва не замерла на пороге - снова - и, приближаясь к столу, неосознанно комкала подол собственного бордового траурного платья. В направленных на неё взглядах были неверие, облегчение и ни капли упрёка. И от этого ей почему-то стало одновременно легче и во много раз сложнее. Ужин прошёл в тяжёлой и тоскливой атмосфере траура. Изредка они начинали беседу ни о чём, но даже маме не удавалось поддерживать её достаточно долго. Тишина, сворачиваясь в спираль, казалась почти осязаемой, и Цилистел в голову лезли мысли об изготовившихся к броску змеях. Помимо всего прочего. Она ела механически, повинуясь голоду и не чувствуя вкуса. И заметила, что Элорат, сидящий рядом, уже давно отложил приборы на край ничуть не опустевшей тарелки. Он выглядел так, словно вообще не спал, но не в привычном смысле. Цилистел уже и не помнила, сколько раз она вытаскивала его из ночных клубов, чтобы не попасться родителям. Но сейчас глаза, под которыми залегли тени, не горели азартом и вызовом, а русые пряди выбились из небрежной косы не от танцев. Цилистел чувствовала, что эти различия её пугают. Не должны, но пугают. Элорат - демонстративный бунтарь и обаятельный авантюрист - перед лицом потери сам казался мёртвым. Цилистел хотелось как-то ему помочь, но она не знала, как подступиться, чтобы не сделать хуже. В итоге она нагнала Элората уже на выходе из столовой. - Эл, - негромко позвала она, но сразу же замолчала, не уверенная, что слова вообще могут сделать лучше. Элорат обернулся, в тусклом свете коридора его измождённость не так сильно бросалась в глаза. Но взгляд... в нём едва теплился слабый интерес. Поэтому Цилистел сделала то же, что и отец. Просто молча его обняла. Элорат замер на краткое мгновение, но потом шумно выдохнул, словно выпуская с воздухом всё своё напряжение, а его руки обернулись вокруг Цилистел, обнимая в ответ. На каблуках она была почти одного роста с братом, но Элорат, склонившись в попытке спрятать лицо в изгибе её шеи, казался намного меньше и уязвимее. Запах семьи, родной и тёплый, наполнил лёгкие, когда к объятиям присоединилась сперва мама, а потом Алвелен и, наконец, отец, чьих длинных рук хватило, чтобы их всех прижать к груди. Рухунсес, так называемый язык прикосновений, зародившийся в Валенвуде, никогда не был чёткой системой. Его нельзя было заключить в словарь или превратить во что-то наподобие алфавита, хотя, разумеется, многие пытались. Его и языком, по сути, назвать было нельзя. Ближайшим смысловым переводом айледского ruhunsesi был "голос души". Меры и люди высших кругов тратили немало сил на постижение искусства риторики. В том, что касалось слов, их никак нельзя было назвать легкомысленными. Они умели сплетать и слушать тона, оттенки и смыслы, играть речью, словно виртуозные музыканты. Босмеры же умели слушать тишину. Сами прикосновения были вроде указателей, они лишь намекали на истинный смысл, задавали направление. Цилистел как-то общалась с одним нордом, ещё до домашнего обучения. Он часто спрашивал её про рухунсес, пытался искать значения в каждом, даже случайном жесте. Цилистел не знала, как объяснить ему, что рухунсес нельзя понять умом, разложить по полочкам, словно руководство к действию. Нельзя обмануть выверенными прикосновениями, если они неискренни. Рухунсес можно только пропустить через себя, найти его шепот в крови и тогда, когда тебе попытаются что-то "сказать", ты не будешь догадываться. Ты будешь знать. Цилистел судорожно вздохнула, позволяя слезам прочертить дорожки на щеках. В объятиях семьи она чувствовала себя защищённой, и их безмолвный шепот наполнял её сердце с каждым новым ударом. Потом Элорат, отстранившись, оставил мимолётный благодарный поцелуй на её губах, Алвелен ободряюще сжал плечо, а мама с нежной улыбкой стёрла влагу с щёк, хотя в её собственных глазах стояли слёзы. "Мы вместе и мы пройдём через это - вместе," - упрямо билось у Цилистел в голове, и следующий шаг уже не казался таким сложным.***
Удивительно, насколько разными оставались народы Тамриеля даже спустя многие века совместного существования. Взять, хотя бы, траурные цвета. Люди в этом плане более однородны, почти везде это будет чёрный. Но у нордов, к примеру, цветом смерти оставался белый. Редгарды считали повреждение тел недопустимым, а данмеры признавали только кремацию и хранили урны с прахом умерших в семейных хранилищах. Босмеры в современном, стремящимся к равенству мире заняли своё, законное место, но об их похоронных обрядах говорили лишь шепотом. Или не говорили вообще. Это были не первые похороны для Цилистел. Когда ей было двенадцать, погиб двоюродный дед со стороны мамы, слабое сердце. А спустя год в родах умерла мама Тириеля. Цилистел с каким-то мрачным любопытством размышляла, как так вышло, что за свою сравнительно недолгую жизнь, ей довелось проводить уже двоих членов семьи Эрдем? Большая столовая в поместье Эрдемов казалась залитой кровью - всюду был алый шёлк, живые гранатово-красные розы, гордые стрелиции и антуриум. И гости были залу под стать - тот же алый шёлк, вишнёвая резная кожа и траурный блеск рубинов. Цилистел заняла своё место рядом с семьёй, почти в самом конце длинного стола, так как они не приходились дядюшке Нординиру кровной роднёй. А вот Тириель сидел во главе, в окружении малознакомых родственников, с почтительным бесстрастием на лице и пустыми глазами. Это ощущение беспомощности и невозможности быть рядом в важный момент вызвало у Цилистел дурнотное чувство дежавю. Тот же зал, те же безликие меры, словно Цилистел снова тринадцать, а мир за одну ночь перевернулся с ног на голову. Но тогда рядом с Тириелем был его отец, и это немного успокаивало. Стыд вперемешку с виной стылым комком скрутились у Цилистел в животе. Она не говорила с Тириелем с вечера помолвки, не нашла в себе достаточно решимости, чтобы хотя бы позвонить ему. Тириель не только потерял отца, на него ещё и разом свалились хлопоты по управлению компанией. И, судя по по кругам у него под глазами, ни одно, ни другое не далось ему легко. И вот как она поддержала лучшего друга - отрицанием и молчаливым, запоздалым сочувствием. Слуги неспешно и почтительно обходили стол, разливая ротмет в церемониальные кубки, и Цилистел невольно встрепенулась, когда они дошли до неё. Ритуал почти начался. Это было странное чувство, и вряд ли Цилистел сумела бы облечь его в слова. Традиции людей были хрупки и быстротечны, даже те ритуалы, которыми пользовались до сих пор, потеряли свои смыслы, стали пустыми. Неудивительно, что и от них избавлялись без жалости. Но не создавали ничего нового. Альтмеры привыкли упорядочивать жизнь вокруг себя, и их бесконечные церемонии были отражением этого стремления. Гармония - в порядке, каждый шаг имеет своё значение, место и время. Цилистел эти расшаркивания казались неживыми, укрощённый мир терял для неё всю свою прелесть. Босмерские ритуалы ощущались... глубже. Они корнями уходили глубоко в прошлое, жили в крови поколений, в ожидании, пока их не позовут. Ты как бы входил в поток, и потом ощущал себя... не вполне собой. Как будто кто-то дышал с тобой в такт, и чья-то невидимая рука направляла тебя. Ротмет в бокале пах одновременно пряно и кисло, но его время ещё не пришло. В звенящей тишине все сидящие за столом взялись за руки, словно по сигналу. Как Цилистел и помнила - неудержимый поток, подчиняющий себе всё. Никто не будет произносить трогательные тосты, никто вообще не будет говорить. И солгать не сможет тоже. Цилистел замерла, полуприкрыв глаза и полностью погружаясь в ощущения. Но голосов было так много, что она никак не могла сосредоточится на чём-то одном. Цилистел не говорила с Тириелем со дня помолвки. Сейчас у неё был неплохой шанс хотя бы "послушать" его. Сосредоточиться на друге оказалось не сложно, сложнее было "услышать" его за какофонией малознакомых родичей. На самом деле, Цилистел бы не удивилась, если бы нашла в послании Тириеля вызов, обиду, даже обвинение. Но наткнулась лишь на скорбное смирение, горькое, словно пепел. Тириель не пытался ничего скрыть, и то, каким уязвимым, болезненно открытым он представал перед всеми, вызывало у Цилистел жгучее желание крепко его обнять и хоть ненадолго спрятать от равнодушного мира. Но ритуал держал её крепко, не позволял вырваться из канвы событий, и впервые ей на ум пришло сравнение не с корнями, а с паутиной. "Я снова один, отец. Мне страшно", - тускло шептала душа Тириеля, и когда Цилистел наконец сумела вырвать из прикосновения руки, её глаза были мокрыми от слёз. Кубок с ротметом дрожал, обхваченный слабыми пальцами. На вкус он был остро-пряный, чуть кисловатый, с терпкой горчинкой. А потом голова стала лёгкой-лёгкой, и Цилистел не знала, был тому виной алкоголь или он служил лишь катализатором для ритуала. Слуги, неслышные и деликатные внесли блюда с антраппой. Сами блюда уже были произведениями искусства, отполированные прикосновениями настолько, что никто и не догадается, что это кость, с узором из гибискуса и лаванды. Сейчас уже очень мало мастеров могли повторить подобную тонкую резьбу. Всё было распределено согласно обычаю. На блюде перед Тириелем, наследником, было сердце. У ближайший родственников - нежнейшее мясо с бёдер. Для семьи Цилистел блюдо было общее - цепочка рёбер, зажаристых, как от гриля, и вырезка из спины. Босмеров за ритуальный каннибализм презирали, называли дикарями, животными. Но они никогда не убивали представителей разумных рас для пропитания, и далеко не каждый поверженный заслуживал таких похорон. Это была высшая и последняя форма уважения. Другие народы в посмертии хотели покоя, ну, и может, какое-нибудь место, к которому их потомки смогут возвращаться. Босмеры же хотели после смерти стать частью тех, кому они были не безразличны. Ну, или можно было взглянуть на это с другой стороны. Они все выходили в мир из чрева, а босмеры в нём же и завершали свой путь. В тишине столовой был слышен лишь сосредоточенный скрип столовых приборов. Цилистел расправилась с костями играючи, позаимствовав опыт у не-совсем-её-памяти, а вкуса почти не почувствовала. Как и тогда. После ритуала, сила которого исчезла так же быстро, как и появилась, гости собрались в малой гостиной для почти классической светской беседы. Эта часть похорон была необязательной, и Цилистел видела, как тяготит родителей и братьев присутствие в этом обществе. Но отец сказал, что уходить совсем рано будет невежливо, так что они остались, отваживая большинство желающих поболтать краткими, незаинтересованными репликами. - Эм, я хотела попрощаться с Тириелем, - Цилистел придержала отца за рукав, когда он счёл их светский долг исполненным и начал продвигаться к выходу. Тот окинул её каким-то по-особенному внимательным взглядом. - Хорошо, - неожиданно мягко ответил отец. - Если задержишься надолго, Кудрат отвезёт тебя. Цилистел согласно кивнула, и торопливо огляделась. Тириеля уже довольно давно не было видно среди гостей. Куда он мог пойти? Ей повезло уже с третьим возможным убежищем. В одной из гостевых спален, в гардеробной, больше походящей на кладовку, горел свет. Но вот редкие звуки, доносящиеся оттуда, Цилистел не понравились. - Подожди здесь, - полуобернулась она к Кудрату. - Я позову, если понадобиться помощь. - Как скажете, госпожа, - он отошёл чуть дальше, чтобы создать хотя бы видимость приватности. Цилистел тихонько поскреблась в дверь и зашла, не дожидаясь ответа. Тириель сидел прямо на полу, помяв подол траурного пиджака, а в неловко отставленной руке держал уже почти пустую бутылку джагги. Довольно дешёвой, если судить по крикливо яркой этикетке. Ни капли удивления или хоть чего-то ещё не появилось на его лице, когда Цилистел вошла. Всё та же лукавая усмешка, неживая, словно приклеенная. - Она меня кинула, - хрипло бросил Тириель вместо приветствия. - Что? - ошарашенно переспросила Цилистел, всё ещё сбитая с толку картинкой, представшей перед ней в этой маленькой комнатушке. - Ниллин Гилинвен, - медленно, будто смакуя, сказал Тириель, устремляя несфокусированный взгляд в потолок, - разорвала нашу помолвку. Сказала, что лучше будет жить в позоре, чем выйдет замуж за нищего, - он коротко, самоуничижительно хохотнул, а потом небрежно сделал большой глоток. Капельки джагги протекли на ворот рубашки. - Нищим? - растерянно переспросила Цилистел. - Ты ведь наследник крупной компании, о чём она думала? В ответ Тириель только каркающе рассмеялся, и у Цилистел мурашки побежали по спине от этого ломкого звука. - Ты не понимаешь, - он покачал головой, порывисто отставляя бутылку и едва не роняя её. - Партнёры отца, сотрудники, все бегут, как крысы с тонущего корабля. Главный секретарь даже не стал дожидаться, пока я подпишу заявления, - улыбка сползла с лица Тириеля, на краткий миг обнажив боль и страх, вырывавшиеся вместе со словами. - Я так долго думал о том, что сделаю, когда унаследую компанию, а теперь она просто... разваливается у меня в руках. Почему он вообще думал, что я справлюсь?! Цилистел упала на колени так резко, что скорее рухнула и крепко сжала дрожащую руку друга в своих. Она не была уверена, что алкоголь или убеждённость не помешают Тириелю "услышать" её, поэтому решила действовать прямее. - Я всё равно в тебя верю, - с мягкой улыбкой сказала она, осторожно заглядывая в тревожно блестящие глаза. - И мне плевать, что говорят другие, но ты этой веры достоин. На лице Тириеля вспыхнуло замешательство. Он чувствовал, что Цилистел не врёт, но в то же время не мог в это поверить. Он попытался вырвать руку, но Цилистел только увереннее сжала его ладонь. - Я этого не стою, - слабо воспротивился Тириель, тревожно заламывая брови. Цилистел тяжело вздохнула и притянула его к себе, обнимая со всей искренностью, на которую была способна. - Ты не один, - мягко прошептала она прямо в настороженное ухо. - Если ты не знаешь, что делать, ты всегда можешь к нам обратиться. Неужели ты думаешь, что отец не поможет тебе с компанией, если ты попросишь? Через какое-то время Тириель затих в объятиях под её успокаивающими поглаживаниями. Он больше не сопротивлялся и не возражал, и ощущалось это так, словно он разом сбросил с себя неподъёмное бремя. И Цилистел без вопросов приняла его часть на себя. Она действительно верила, что они справятся. Может, Тириель и был мером-катастрофой, не способным пройти мимо ни одной даже самой маленькой заварушки, но он никогда не подводил её в действительно важных вещах и всегда был на её стороне. Самое время было ответить ему тем же. Считая, что Тириель уже достаточно успокоился, Цилистел чуть отстранилась и обхватила его лицо руками, решив закрепить результат. Всем своим существом выражая безмолвную поддержку, она целомудренно поцеловала его в прохладные, горькие от алкоголя губы. И застыла почти испуганно, когда Тириель несмело, будто вопросительно прикусил её нижнюю губу, намекая на что-то большее. Чуть оттянул и кончиком языка очертил кромку зубов. Шок парализовал её, и она чувствовала, как каждая секунда промедления всё увеличивала пропасть между ними. Наконец, Цилистел дрожащими пальцами сжала плечи Тириеля и чуть оттолкнула, слабо, но твёрдо, призывая отстраниться. На один сокрушительный, ужасно смущающий миг они встретились взглядами. Глаза у Тириеля были искренне удивлённые и круглые-круглые, оканчательно довершая сходство с совиными. Но следом в них мелькнуло понимание, и с глухим стоном он сжался в маленький комок на полу, накрыв опущенную голову скрещенными руками. - И'ффре, я такой дурак, - горько пробормотал он себе в колени. - Я даже это умудрился испортить! Почему я не могу просто исчезнуть? Тириель сильнее сжал руки, словно пытался стать ещё меньше и незаметнее, и затрясся в подступающей истерике. Цилистел так и замерла с нерешительно занесённой рукой, собственные мысли обезумевшими пчёлами жалили её изнутри. Внезапно, Тириель резко выпрямился и с какой-то отчаянной решимостью огляделся. Цилистел едва успела подхватить многострадальную бутылку джагги, чтобы она не расплескалась на пол. Отвлёкшись, она лишь краем глаза заметила резкий, змеиный рывок, с которым Тириель впечатался головой в стену. Цилистел вздрогнула от глухого звука удара. Тириель ненадолго замер, раскрасневшийся, словно его лихорадило, а потом напрягся, явно намереваясь повторить бросок. Цилистел даже не поняла, когда успела вскочить, путаясь в платье, но крепко обняла Тириеля со спины, не позволяя вырваться. - Отпусти меня! - почти испуганно воскликнул он, пытаясь стряхнуть с себя её руки. - Не отпущу, - упрямо сказала Цилистел, только усиливая хватку. - Ты всё ещё мой друг и... Тириель, чуть провернувшись, выскользнул так легко, словно был водой, заставив Цилистел растерянно опустить освободившиеся руки. Уязвимо опустив подбородок, он посмотрел на неё одновременно серьёзно и затравленно. - А если я не хочу быть просто твоим другом, что тогда? - спросил он, и его лицо скривилось, словно эти слова были горькими на вкус. - Тогда у нас останется только два варианта, - вздохнув, ответила Цилистел, отчего-то чувствуя себя спокойнее, словно снова ощутив почву под ногами. - Либо постараться вернуться к обычной дружбе, либо... перестать общаться вообще, - она слабо улыбнулась, честно заглядывая Тириелю в глаза. - Я не хочу терять тебя потому, что всё внезапно стало... запутанней. Но и принуждать ни к чему не хочу, потому что знаю... догадываюсь, как трудно это может быть. Я, - Цилистел запнулась, воздуха внезапно стало слишком мало, но она сумела заставить себя продолжить, - я не могу дать тебе больше, Ру. Она не стала извиняться, хотя сожаления так и просились на язык. Никто из них не был виноват в том, что они чувствовали. Это были её слова, она должна им верить. Тириель выслушал её молча, с отсутствующим взглядом и неживой улыбкой, а потом усмехнулся болезненно, почти по-настоящему. - Ничего не будет как раньше, Цис. Потому что я всё испортил... - Прекрати! Прекрати немедленно! - неожиданно заткнула его Цилистел. Одна фраза, словно крючок, зацепила всё то болезненное, что она так долго замечала и носила в себе, и теперь Цилистел просто кричала, разозлившись, как всегда, с пол оборота. Тириель, не ожидав столь резкой перемены, так и застыл с неловко приоткрытым ртом, только ресницы трепетали. - Мне надоело слушать, как ты гнобишь себя за каждую ошибку вместо того чтобы взять и хотя бы попытаться что-то исправить! И я не собираюсь это больше терпеть! Прямо сейчас ты приведёшь себя в порядок, а потом вернёшься к гостям, пока они не разнесли твой, между прочим, дом, мило улыбнёшься и скажешь, что вечер окончен. И только после того как ты попрощаешься с каждым из них, как полагается хозяину, ты отправишься спать, чтобы утром на трезвую голову решить, что будешь говорить моему отцу! Ты меня понял?! Цилистел чувствовала, как пылает от гнева её лицо, и не отрываясь смотрела прямо в глаза Тириелю. Он был напуган, шокирован, но где-то там ещё оставался стержень, который она надеялась зацепить. - Ты права, - Тириель опустил голову, спрятав лицо за выбившимися из косы прядями. - У меня есть... обязанности, - последнее слово он произнёс так, словно оно его душило, а потом посмотрел с подозрением, - А что в это время будешь делать ты? Цилистел улыбнулась, на этот раз ободрительно, довольная, что он спросил. - А я в это время буду рядом, - мягко ответила она, сжимая его руку в своей. "Чтобы подставить плечо, когда у тебя закончатся силы идти". Кудрат стоял там же, где она его оставила, мастерски пряча беспокойство под беспристрастной маской. Тириель запнулся и, кажется, впервые на её памяти, смутился при виде него. Но потом он упрямо вскинул голову и решительно направился к выходу, ничуть не шатаясь - Цилистел как никто знала, что при желании Тириель мог казаться трезвым, как стёклышко, сколько бы ни выпил. Глядя ему в спину с уверенно расправленными плечами, она думала только о том, что никогда ещё так сильно им не гордилась.