Conflictus

      — Шепфа, помоги, — собственный тихий шепот казался мужчине, находящемуся в сыром гроте, оглушительно громким. В последнее время, в принципе, даже его собственные вопрошающие мысли, жаждущие конкретного ответа, были такими ясными, как будто их шепчет ему черт на ухо. Тем не менее, он упорно оставлял их без ответа в своей голове, не решаясь расставить в этом деле все точки над i. Столь же стойко сдерживал удары совести, сколь и стойко терпел очередные пощечины от отца.       Его самого удивляло свое терпение, но он был точно уверен в том, что рано или поздно чаша с ним переполнится, наконец-то, волшебной «последней каплей». Но вот когда? Каждый раз после изнурительной тренировки, не идеально выполненного задания, после проигрыша команды, он был убежден: вот, сейчас наступит этот долгожданный момент, и он остановит замахнувшуюся на него руку, пресечет упрёки и желчь, которые высыпались на него от ангела, подарившего ему жизнь. Ту, которую он отчаянно хотел бы прожить самостоятельно, а не существовать в вынужденном сценарии невоплощенных амбиций родителя.       Но жизнь иронична и вот он здесь - в образованном поодаль от всех гроте, заброшенном святилище с потрёпанной статуей Равновесия, пытается избавиться от назойливой ярости, тихо и настырно клокочущей в груди тем единственным способом, к которому был приучен. Безукоризненно белые, чистые перья его крыльев касались пыльного, заметенного землей пола. Его колени упирались в неровную поверхность плит, через швы которых активно рос мох. Между сложенными на коленях в молитвенном жесте ладонями в кожу остро впивался кулон с мелким бриллиантом посередине — единственная вещь, кроме воспоминаний, оставшаяся от матери, от последнего человека, одарившего его лаской. Как ему казалось.       Точка невозврата не всегда ясна и понятна, особенно, если подобные моменты в жизни кажутся не такими уж и особенными, и с этими «обыденными» для своего восприятия ситуациями Дино как раз и зачастил. Каждый раз, смотря в глаза Непризнанной, выражающие заинтересованность, смущение, временами даже детскую наивность, да и, если быть до конца откровенным, любую эмоцию, он неосознанно оказывался на рубеже. Каждый раз, когда он плавно задевал кончиками пальцев ее нежные перья, каждый раз, когда он мягко притягивал ее к себе, проводил рукой по бархатистой щеке, его разрывало. Разрывало на микрочастицы, рвало его душу, его сердце, его мораль, его жизнь, его всего. С Вики в нем отзывались не только самые светлые чувства, до дрожи щемящие, пробирающие его нутро, но и те низменные, подлые, несвойственные высшим созданиям, облаченным в белое, и были они словно непрекращающиеся залпы боевых снарядов. Это было физически больно — вожделеть к запретному, поддаться похоти от взрывающих голову эмоций на белых простынях в непонятном отеле. Да, такого от себя он точно не ожидал.       Но в тот момент он ощутил себя таким живым, свободным, таким настоящим. Вики словно умелый хирург зашивала все его раны, но не учитывала, что уходя, они, зашитые с такой чуткостью и внимательностью, все равно распарываются его собственными терзаниями и последствиями их неблагоразумных действий.       Дино впервые за долгое время действительно устал. Он молил Шепфа об очищении, об определенности, молил о прощении. Имел ли он на это право после того, как нарушил табу? Мог ли обращаться к Нему после тяжести греха?       — Пощади меня, Вики, прошу тебя, — Дино перестал шептать, слова его звучали ясно и отчаянно. Он не хотел быть разбитым о свой главный камень преткновения — веру. То, что действительно надрывалось после мимолетного взгляда, брошенного на искусный профиль Непризнанной. — Не разрушай меня.       — Дино? — тонкий женский голос словно скальпель разрезал тишину, стоявшую в гроте вот уже несколько минут после слов, которых он так боялся произнести. Спина молящегося напряглась, крылья встрепенулись, а сердце гулко билось в груди от внезапности. — Прости, что прерываю тебя, но сейчас начнется лекция, где распределят экзаменаторов. Ты идешь?       С каждым произнесенным словом девушка приближалась к нему как кошка, бесшумно. Вскоре ладонь, которая казалась ему совсем невесомой, мягко опустилась на плечо. Он открыл глаза, шумно вдохнул и улыбнулся, едва приподнимая уголки губ. Сладковатый запах казался ему удушливым.       — Да, Лилу, — он поднялся, сунул кулон в карман, отряхнул запачканные в земле брюки, пару раз наклонил голову, чтобы избавиться от ноющей боли в шее. Он ощущал себя пустым. Принял себя, нашел ответ. — Идём.       Ему суждено быть разрушенным.