Происходит что-то странное

Миссис Миллс что-то недоговаривала. Десять дней назад с её пятнадцатилетним сыном Аланом произошло странное происшествие, и теперь она утверждала, что с тех пор он изменился. — Не знаю, кого вы вернули мне, детектив, но это точно не мой сын, — говорила она, сжимая в руках свою сумочку. Голос её звучал не испуганно или взволнованно — она была почти раздражена. Томас смотрел на неё спокойно и внимательно, слушал, не перебивая. Они сидели у его стола в полицейском участке. — Дело даже не в том, что он почти не разговаривает. Но он всегда был тихим… я бы даже сказала, пугливым, а вчера ударил отца, когда тот попросил его помочь с работой по дому. И он ведёт себя, как ему вздумается. Не делает уроки, уходит куда-то, а когда пытаешься с ним поговорить, то видишь просто… он как будто пустая стена. Дома стало находиться просто невыносимо. Вы можете мне объяснить, что произошло? Миссис Миллс было тридцать шесть, и выглядела она хорошо. Томас обратил внимание на то, что её волосы были уложены, а ногти аккуратно накрашены. — Он действительно попросил? — Простите? — Ваш муж. Как он попросил Алана помочь ему? — Я точно не помню… вроде «Эй, Алан, иди помоги мне», это имеет какое-то значение? Томас не ответил. Он сидел почти неподвижно в своём кресле. — Алан не рассказывал, что произошло тем утром в церкви? — Нет. Я же говорю вам, что он почти всегда молчит. Но вы ведь были там, детектив. Вы знаете. Отняв одну руку от сумочки, миссис Миллс почти вцепилась ей в край стола и подалась вперёд, будто ещё чуть-чуть — и она собиралась переместить вторую руку на горло Томаса. — Я знаю только, что видел вашего сына мёртвым, — ответил он. Миссис Миллс, встретившись с ним взглядом, моргнула и опустила глаза. На этом разговор прекратился — Томаса вызвал капитан. Нашли труп женщины, неделю пролежавший в запертом шкафу. Полицию вызвал сосед из квартиры напротив — мистер Петрелли. Он сказал, что несколько дней не встречал Дакоту на лестничной площадке и пробовал к ней достучаться, но никто ему не открыл. В булочной, где она работала, ему ответили, что ни о каких поездках или больничных Дакота не сообщала. — А когда моя кошка стала странно себя вести, я решил позвонить в полицию, — рассказывал мистер Петрелли позже, когда его допрашивали. — Знаете, она просто выбегает на лестничную площадку и мяукает на дверь Дакоты. Она что-то чувствует. О том, что в квартире есть труп, свидетельствовал сильный запах смерти, но нашли его не сразу — к тому же старый платяной шкаф, в котором он находился, был заперт на ключ. Сержант Копли раздражённо сообщил диспетчеру, что в отсутствие криминалистов вскрывать шкаф отказывается, потом, как обычно, выматерился, что вечно ему достаётся всякая дрянь, и прервал связь, потому что, как выяснилось позже, его стошнило. Дакота Хипсон сидела в шкафу среди измятых однообразных платьев и смотрела широко раскрытыми, но заплывшими белой пеленой глазами. Её нижняя челюсть отъехала в сторону, на почерневшем лице застыло выражение ужаса. При предварительной экспертизе на её руках были обнаружены царапины, которые она нанесла себе сама, но больше никаких следов не было. — Её не задушили, — сказал медэксперт Томасу, когда выходил из квартиры. — Умерла она быстро, но никаких признаков насильственной смерти нет. Вы сами видели её детектив. Вполне возможно предположить, что умерла она… — ...от страха. Томас обернулся — голос прозвучал за его спиной. Он увидел Бенджамина Роу собственной персоной. Тот выглядел, как всегда, взлохмачено — на макушке у него торчком стояло несколько прядей. — Кто вас сюда пустил? — спросил Томас, но Бенджамин тут же в своей манере возвестил: — Знал, что встречу вас здесь, Томми Стайрон. Вы ведь единственный детектив в Норт-Энде, кто не боится мест преступлений? — Я трогал семидневный труп, хотите пожать мне руку, Бенджамин? — Томас протянул ладонь в перчатке. — Спасибо, я уже и так заразился от вас дурными снами. Томас кивнул медэксперту и выпустил его из квартиры, а после вывел на лестничную площадку Бенджамина. — Что вы здесь делаете? — Я получил письмо от Дакоты сегодня. Она написала его четыре дня назад. Честно сказать, я сначала подумал, что она чокнутая. Ну знаете, я получаю много разных сообщений от разных людей, и если буду на все реагировать, то смогу защитить диссертацию по психиатрии. Но Дакота написала, что у неё никого нет, поэтому я решил зайти: если человек в одиночку свихнулся, значит, ему нужна помощь. Но получается, что она заранее описала мне свою смерть. — Бенджамин, Дакота умерла неделю назад. — О. Значит, она писала мне после своей смерти, ну точно, как я сразу не догадался. Вы уверены, что она мертва, или как в прошлый раз? Томас не ответил. Несколько секунд они смотрели друг на друга. — У вас с собой это письмо? Бенджамин молча достал из кармана толстовки конверт и отдал его Томасу. — Вам придётся зайти в участок, чтобы сдать отпечатки пальцев. — Разумеется. И я мог бы помочь вам сейчас, поговорить с соседями, например. Люди мне доверяют. — Спасибо, мы обойдёмся без вашей помощи. Бенджамин открыл было рот опять, но влез невесть откуда взявшийся сержант Копли. — Может быть, с этой старой курицей из соседнего дома? Её окна как раз напротив. — Он посмотрел в свой блокнот. — Миссис Льюис. Она сказала, что ничего не видела, а если бы и видела, то я бы всё равно ей не поверил и переврал бы все её слова. — Льюис? — переспросил Бенджамин. — Пегги Льюис? О, со мной она поговорит. Он улыбнулся, достал из другого кармана старомодные очки для зрения и внезапно стал похож в них на малое дитя. Томас обратился к сержанту Копли. — Ещё раз пустите этого человека на место преступления, и мне придётся об этом доложить. Почему вы здесь? Займитесь, пожалуйста, своей работой. Сержант Копли, смущённо кивнув, ушёл. — Вы все ещё должны мне чашку кофе, — сказал Бенджамин, но Томас ничего не ответил и молча вернулся в квартиру. Проводив его внимательным взглядом, Бенджамин пошёл вниз по лестнице. Проулок между домами был таким узким, что Бенджамин преодолел его за пару секунд. Пегги Льюис открыла квартиру, как только он постучал, будто сторожила под дверью. Это была высокая строгая дама за шестьдесят в длинном парчовом халате синего цвета. — Вы не похожи на полицейского, — сказала она сухо. — Миссис Льюис, меня зовут Бенджамин Роу, «Бостон Глоб», вы писали мне. — Могу я увидеть ваши документы? — Разумеется, — Бенджамин проверил карманы джинсов и протянул ей своё рабочее удостоверение. Пегги бесцеремонно закрыла дверь, но уже через минуту явилась снова, причём в гораздо более благожелательном расположении. — Проходите, проходите. Зовите меня просто Пегги. Сейчас мы с вами будем пить чай. У вас нет на что-нибудь аллергии? Бенджамин ответил, что аллергии у него никакой нет, и прошёл в квартиру. Пегги поухаживала за ним, будто за ребёнком, и усадила за стол на кухне. Это была небольшая квадратная кухня со старым, расписанным цветами зелёным гарнитуром. Через дверь у плиты можно было выйти на крошечный застеклённый балкон, с которого свободно просматривались работающие в квартире Дакоты криминалисты. — Конечно, я вам писала, — говорила Пегги, занимаясь сервировкой стола. — Разве можно такое рассказывать полиции, они ведь выставят меня идиоткой. Им подавай доказательства, а нет доказательств — значит, ничего и не произошло. Сколько вам положить сахара? — Спасибо, не нужно сахар. Пегги, вы писали о том, что в последнее время люди стали вести себя по-другому. К Дакоте это тоже относилось? — О нет, Дакота всегда была странная. Если хотите знать моё мнение, Бенджамин, из-за неё тут всё это и началось. Пегги поставила перед ним чашку чая и положила десертную вилку на тарелку с пирогом. Потом она села напротив и себе тоже положила вилку. — Ведь никакое зло не проходит бесследно. — А какое зло совершила Дакота? — О, худшее из зол. Попробуйте пирог. Бенджамин взял вилку и отломил кусочек черничного пирога. — Ммм, вкуснятина. Обожаю черничные пироги! Пегги улыбнулась. — Да вы льстец, молодой человек. — Она тоже съела немного пирога. — Дакота появилась тут ещё девчонкой. Что я вам скажу: она, конечно, была скрытная, сидела дома, что-то там работала и на улицу почти не выходила, но я сразу поняла, что она с брюхом. Она ведь у меня под носом живёт, а я не дура. Она меня всегда шарахалась, сколько тут жила, здоровалась только издали. Догадывалась, что я всё о ней знаю. Бенджамин слушал Пегги, жуя пирог. Он положил вилку и подался вперёд, распахнув невинные глаза за очками. — Что же она сделала с ребёнком? — А как вы думаете, молодой человек? Если бы у вас был ребёнок, который вам не по душе, и вы как раз переехали жить на самый берег океана, что бы вы с ним сделали? На столе детектива Стайрона царил идеальный порядок. Не было никаких стикеров с напоминаниями, лотков с бумагами, фотографий, каких-нибудь бесполезных милых вещиц — ничего свидетельствовавшего о том, что Томас Стайрон — живой человек. Помимо компьютера, на нём была только аккуратная стопка папок, записная книжка, ручка, остро заточенный карандаш и канцелярский нож. Бенджамин простоял у стола около десяти минут, испытывая острое желание всё это потрогать. Чтобы как-то отвлечься, он смотрел по сторонам. На соседнем столе творился такой бедлам, что сидящего за ним детектива можно было найти только по звуку печати на клавиатуре. Наконец Бенджамин не выдержал и сел в кресло. Повертелся туда-сюда. Уже собирался аккуратно открыть записную книжку, когда вдруг поднял взгляд и увидел человека, без мыслей о котором у него не проходило ни дня. Бенджамин тут же подскочил и отшагнул от стола. — Не было необходимости меня ждать, — сказал Томас. — Отпечатки у вас возьмёт Копли. — Да-да, я уже всё сдал, — быстро ответил Бенджамин. — Слушайте, как вы вообще тут спокойно сидите? У вас нет желания поставить грязную кружку из-под кофе и круассан там какой-нибудь положить?.. я не знаю… фотки трупов. Томас молча на него смотрел. — Неважно. — Бенджамин мотнул головой, и торчащие пряди на его макушке поменяли положение. — Мне нужно вам кое-что показать, зайдите сегодня вечером ко мне. Он протянул свою визитку с написанным на обороте адресом, но Томас её не взял, и она так и продолжала торчать между ними. — Это касается убийства Дакоты и не только. Пожалуйста, Томми, это действительно важно, я не собираюсь показывать вам ничего непристойного, если это вдруг пришло вам в голову, мало ли что могло в неё прийти — честно говоря, не так-то просто представить, о чём вы думаете. — Если у вас есть ещё какие-то улики по делу, — всё тем же бесстрастным тоном заговорил Томас, — то почему вы не принесли их сегодня с собой в участок? — Ну может, потому что я хочу заманить вас к себе домой. Не выдержав напряжения, Бенджамин положил визитку на стол и пошёл к выходу, но через несколько шагов вернулся обратно. — Да, и посмотрите, пожалуйста, заявляла ли Дакота об изнасиловании когда-нибудь. Он снова ушёл, снова остановился, чертыхнулся и снова вернулся. — И ещё. Если почерк Дакоты не совпал с письмом, которое я вам дам, проверьте почерк её соседа — мистера Петрелли. На этот раз он ушёл окончательно. Томас какое-то время вертел его визитку в руке. Затем отправил её в нагрудный карман пиджака и взял папку с делом, чтобы посмотреть на подпись мистера Петрелли под показаниями. Дома Бенджамин выглядел почти так же, как и вне дома, разве что чуть лохматее обычного и без толстовки. И он заулыбался, когда открыл дверь. — Ну наконец-то, Томми! Я уж испугался, что вы решили не приходить. Вы всегда так поздно заканчиваете? Он отступил, позволяя Томасу войти. Ответа на вопрос не последовало. — Я заказал пиццу, только она, конечно, уже остыла. Подогреть или?.. — Спасибо, я не голоден. — Ладно. Тогда, может быть, хотите чего-нибудь выпить? Например, пива или… кофе, на худой конец. — Давайте сразу к делу. Бенджамин поджал губы и кивнул. Его освещённая жёлтым светом гостиная была небольшой и полной вещей, казалось, без всякого порядка. В ней было много книг, газет, фотографий и бог весть чего ещё. Бенджамин прошёл к письменному столу, на котором лежала карта Бостона с пометками. — Что насчёт письма? — спросил он. — Его написал мистер Петрелли? Томас тоже прошёл к столу. — Старику восемьдесят пять лет. Когда я показал ему письмо, он чуть не умер. — Но почерк совпал? Томас кивнул. — А когда вы спросили его, что он делал в тот день, он не смог всего вспомнить, верно? — Перестаньте задавать вопросы. — Ладно. Я объясню. Пегги Льюис написала мне огромное письмо на несколько листов в тот же день, что и Дакота, — затараторил Бенджамин. — Она писала о том, что люди вокруг неё стали вести себя странно: разговаривать с пустотой, ходить куда-то по ночам и так далее. Вы встречали таких, как Пегги, она просто из тех, кто всё обо всех знает, потому что всюду суёт свой нос. Когда мы с ней пили чай, я спросил, что нового она заметила в последние дни, и она рассказала мне, как встретила на почте мистера Петрелли. Он всегда с ней здоровался и приставал с вопросами, а в тот день шарахнулся от неё и поспешил уйти. Знаете, кто так раньше делал? — Дакота? — Я понимаю, как это звучит, но что если её душа или что-то там не может успокоиться, потому что происходит нечто странное? В таком случае получается, что уже два письма имеют смысл, а я ведь говорил вам, что получаю много сообщений от разных людей. Я решил учесть все сообщения, которые получал за последнее время, и вот что у меня получилось. Он положил ладони на карту. — Это все письма по электронной и обычной почте, звонки и сообщения в фейсбуке. Вот тут, например, в зоомагазине взбесились животные, ну и всякое такое. Замечаете, что здесь не так? — Только Норт-Энд. — Именно. В среднем по два сообщения в день. И вы же понимаете, сколько тут всего не учтено, потому что мне сообщают только чокнутые. Эрни, вот здесь он живёт, написал мне, что у него по дому летают тарелки. Вы бы стали писать журналисту, что у вас тарелки летают? Томас не ответил. Он внимательно смотрел на карту. — Когда всё это началось? — Вы знаете когда, Томми. Десять дней назад в заброшенной церкви, когда убили Алана Миллса. Бенджамин ткнул пальцем туда, где на карте располагалась церковь. Она была отмечена красной точкой. — Убийства я тоже обозначил. Он перевёл палец на другую красную точку. Томас молча взял со стола красный маркер и отметил ещё две красных точки. Бенджамин посмотрел на него удивлённо, но он не отводил задумчивого взгляда от карты. Минуту спустя Томас отвернулся от стола и, опершись на него, устало потёр веки. — Вы спрашивали об изнасиловании Дакоты. Она заявляла восемнадцать лет назад, осудили её отчима. — Он ещё жив? — В тюрьме такие долго не живут. Бенджамин отошёл от Томаса и сел в кресло. — Пегги сказала, Дакота скрывала беременность, а потом утопила ребёнка. Но что если его спасли, и он всё это время жил здесь, в Норт-Энде? Или, вернее, она. Вы помните, в письме Дакота писала… «Я чувствую, что это она»? Сейчас ей было бы семнадцать лет. — Алану было пятнадцать, мать говорила, что он был пугливым. Достаточно лёгкая жертва. — Я могу проверить все усыновления в то время. — Не нужно. Если ребёнка пытались убить, это должна была расследовать полиция. И у меня есть предположение, кто это может быть. — Не скажете мне? — Не сейчас. Спасибо за помощь, Бенджамин. Томас пошёл к выходу. — Томми, ради бога, — Бенджамин вздохнул, всплеснув руками. — Вы же не собираетесь проверять это сейчас. Останьтесь поесть, вы наверняка не ужинали. — Я лучше пойду. — Я вам настолько неприятен? Томас обернулся. Бенджамин сидел в кресле сгорбленно, уткнувшись руками в сидение. — Иногда мне кажется, что вас тошнит, когда я рядом, и я чувствую себя от этого мерзко. Томас стоял неподвижно, глядя на Бенджамина несколько секунд подряд. Потом прошёл по комнате и остановился напротив него, а дальше без всякой паузы обхватил его лицо ладонями и, повернув к себе, поцеловал в губы — коротко, но насыщенно. Бенджамин даже не успел ухватиться за его плечи — он ещё продолжал тянуться навстречу, когда ударивший в голову поцелуй уже прекратился. Томас ушёл. Четыре дня назад Шарлотта Салливан захлебнулась в ванной. По словам её мужа, она не издавала ни единого звука, и ему пришлось взломать запертую изнутри дверь. Войдя, он увидел мёртвую жену, с головой погружённую в воду. Последующая экспертиза показала отсутствие признаков не только насилия, но и всякого сопротивления — будто Шарлотта перед смертью была парализована, но её распахнутые глаза свидетельствовали об ужасе, который она пережила. Сперва Томас не придал значения тому факту, что Салливаны воспитывали приёмную дочь. У Ханны была инвалидность по причине какой-то нервной болезни, и он не стал беспокоить её вопросами. Теперь он приехал, чтобы поговорить с ней. Ханне по странному совпадению было как раз семнадцать лет. Дверь открыл мистер Салливан. Это был обыкновенный небритый мужчина за сорок. Томас сказал ему, что пришёл поговорить с Ханной. — С Ханной? Я не думаю, что она достаточно оправилась, детектив. — Я понимаю. Но это необходимо. — Томас вошёл в квартиру. — Пригласите её, пожалуйста. Мистер Салливан мешкал, Томас пояснил: — Я буду говорить с ней в вашем присутствии. Если вы посчитаете нужным привлечь адвоката, мы переместимся в участок. — Адвоката? Зачем ей может понадобиться адвокат? Томас сел в кресло. — Ей известно об удочерении? — вместо ответа спросил он. — Конечно, ей известно. — Вы ведь получаете за неё пособие, верно? Когда вы принимали решение удочерить Ханну, ей уже установили инвалидность? — Что? Эм… Я не помню. Кажется, да. Томас больше ничего не говорил, и мистеру Салливану пришлось позвать Ханну. Она вышла в гостиную, прихрамывая на правую ногу. Томас смотрел, как она садилась в угол дивана — высокая, худая, с длинными, хаотично вьющимися волосами пшеничного цвета. Она прижала руки к животу крест накрест и посмотрела на Томаса из-за волос. — Здравствуй, Ханна. — Здравствуйте, детектив, — тихим, едва живым голосом ответила она. — Что с тобой произошло? — Я споткнулась на лестнице. — Ханна, я прошу тебя быть честной со мной. От того, насколько ты сможешь быть честной, многое зависит. — К чему всё это, де… — начал было мистер Салливан, но Томас его перебил. — Тебе что-нибудь известно о твоей биологической матери? Ханна ухватилась пальцами за свой растянутый свитер. — Она была плохим человеком. — Была? — Она бросила меня умирать. — А твоя приёмная мама хорошо с тобой поступала, Ханна? Она была хорошим человеком? — Извините, детектив, но… — Мистер Салливан, я разговариваю не с вами. Томас не отводил взгляда от Ханны, но она больше на него не смотрела, всё больше скукоживаясь и сжимая пальцы. — Ты ведь знаешь, что твой учитель, Рональд Тейт, тоже умер? — Рональд? — снова подал голос мистер Салливан. — Нам ничего об этом неизвестно. Он должен был прийти сегодня. Что с ним случилось? — Когда его нашли, у него не было глазных яблок. Ханна, я спрошу тебя об ещё одном человеке. — Томас достал из кармана пиджака и положил на стол фото Алана Миллса. — Ты с ним знакома? — Моя дочь не общается с мальчиками, детектив. — Ханна, если ты с ним переписывалась, то это несложно выяснить, но будет лучше, если ты расскажешь об этом сама. — Это Алан. Мы встретились у врача. — Ханна! — возмущённо воскликнул мистер Салливан, и она дёрнулась, повторила нервно: — Мы встречались у врача! — К какому врачу ты ходишь? — спросил Томас. — Это был не мой обычный врач, а тот, который… когда обжигаются или ломают руку. — Часто ты обжигаешься или ломаешь руки, Ханна? — Я неуклюжая. — А Алан? Он тоже неуклюжий? Почему он был тогда у врача? — Кажется, он тоже споткнулся на лестнице. — Вы переписывались? — Немного. — Встречались с ним вне больницы? — Нет. — Вы встречались с Аланом вне больницы, Ханна? — Нет. — Ты видела его пятнадцатого апреля? — Нет! — Детектив, какого?.. — Что ты сделала с ним? — Я его не видела! — Что ты сделала с ним, Ханна? — Ничего!!! — Ты убила его, Ханна? — Детектив! — Ответь, ты убила его? — Я его спасла!!! Ханна разрыдалась, скрыв лицо за волосами. — Я его спасла, спасла! Алан был хорошим! А теперь, когда пришёл Он, все попадут в ад! Все, все! Никто больше не спасётся! Томас замолчал. Мистер Салливан подскочил с дивана. — Какого чёрта тут происходит?! Ханна! Если ты имеешь какое-то отношение к смерти матери… — Теперь мы поедем участок, мистер Салливан. — Томас тоже поднялся. — У вас есть адвокат? — Что… Какой… На кой чёрт нам нужен адвокат?! Объясните мне, в чём замешана Ханна! — Тогда вам предоставят бесплатного. И я должен вас предупредить. Ханну будут обследовать на наличие побоев. Мы проверим, почему она часто посещала травматолога и получала ли все необходимые ей лекарства, на которые выделяется пособие. — Какого… Вы не можете так просто прийти и… — Я имею право задержать вас на сутки без предъявления обвинений. А вы имеете право хранить молчание. Мистер Салливан воспользовался своим правом и ошарашенно замолчал. — Алло? — Бенджамин, это Томас. — О. Эм… Не ожидал, что вы позвоните. Есть какие-то новости по делу Дакоты? — Что вы видели в церкви? — Что я видел? — Пятнадцатого апреля вы были со мной в заброшенной церкви. Что вы видели? — Я видел, как воскрес Алан Миллс. То есть… я видел, как он был мёртв, а потом не мёртв, но не уверен, что немёртвый Алан был Аланом. Почему вы спрашиваете? — Вы единственный, кто может подтвердить мне, что я не схожу с ума. — ...Вы нашли дочь Дакоты. — Из-за того, что Дакота бросила её в воду, она с младенчества много болела, и ей рано установили инвалидность. Приёмные родители обращались с ней жестоко и тратили её пособие на себя. Она говорит, что теперь умрут все, но полагаю, её цель — все, кто был причастен или что-то знал, а Алана она убила или, как она говорит, спасла, потому что с ним тоже жестоко обращались. — Но кто же тогда... — Она говорит, что вызвала демона. — ...Демона. Я что-то слышал об этом раньше… Вы можете за мной заехать, Томми? Кажется, я знаю, с кем нам стоит поговорить. Машина остановилась на другой стороне, и Бенджамин перескочил дорогу, но задержался у открытого окна, позволяя сигаретному дыму лететь на него. Он нервничал. — Не знал, что вы курите. Томас посмотрел на него и затушил сигарету. — Вы вообще ничего обо мне не знаете. Садитесь в машину. Бенджамин обошёл машину и сел рядом с Томасом. — Я знаю, что внутри у вас больше, чем вы показываете. — Так можно сказать о ком угодно. — Чаще всего наоборот. — Куда мы едем? — Что? А, эмм... да, вот адрес. — Бенджамин достал из кармана бумажку и передал Томасу. — Почему вы нервничаете? — Знаете что? Вы невыносимы, Томми Стайрон. Езжайте уже. Томас хмыкнул и нажал на газ. Бенджамин, не веря глазам, смотрел на него неотрывно. — Видимо, и правда происходит что-то странное, если уж вы улыбаетесь. — Вы бы лучше пристегнулись. Он пристегнулся и всю дорогу поглядывал на Томаса. Ехать, впрочем, было недалеко, да и улица не сильно отличалась. Только в сумерках пришлось поискать нужный номер дома. Бенджамин выскочил из машины и сразу же нажал на звонок, что-то сказал, и как раз когда Томас подошёл, дверь открылась. Они поднялись на второй этаж и вошли в квартиру. Их встретила девушка, похожая на мексиканку. У неё были густые чёрные волосы. — Вы не сообщили, что будете не один, — сказала она тихо, чуть склонил голову набок. — Да. Не придумал, как объяснить, что буду с полицейским, и предпочёл соврать, — нервно сказал Бенджамин. — Это детектив Стайрон. — Так вот почему вы вдруг решили отозваться. Что-то случилось. — Это Иштар. Она прислала мне голосовое сообщение о том, что кто-то в Норт-Энде вызвал демона. Извините, я могу воспользоваться вашей ванной? — Это здесь. — Иштар повела рукой по воздуху. На ней было красное платье с широкими рукавами. Затем, посмотрев на Томаса, она пошла в комнату, и он пошёл следом за ней. В ванной Бенджамин открутил холодную воду и умылся, а только потом тоже отправился в комнату — весь взъерошенный и с мокрой чёлкой. Он остановился на пороге, комната показалась ему некомфортной — слишком маленькой и тёмной. В ней почти не было воздуха, по всему периметру стояла мебель, висели рисунки — изображения индийских богов. — Вас что-то защищает, — сказала Иштар, обращаясь к Томасу. Бенджамин, стоя на пороге, его не видел. — Вы молитесь? — Нет. — Значит, с вами есть что-то намоленное. Какой-то предмет. — Крестик моей матери. — Я бы посоветовала отдать его тому, кто вам дорог. — У меня нет такого человека. — Ни одного? Бенджамин дёрнулся и вошёл в комнату. Теперь он увидел Томаса, который сидел на кресле в углу. — Почему именно демон, Иштар? Это довольно конкретно. Иштар, вытянув перед собой босые ноги с накрашенными ногтями, сидела на диване. Она смотрела на Бенджамина пристально, словно дикая кошка на жертву. — Довольно специфические изменения, — сказала она. — Когда появляется сущность такой силы, это влияет на всё: на людей, на пространство и на время. Вы наверняка это тоже почувствовали. Например, стали видеть страшные сны. Бенджамин, чтобы не стоять перед ней, как обнажённый, огляделся и сел в другое кресло. — А что случилось с вами? — Временная петля. Каждое утро я захожу в кафе, чтобы выпить чашку эспрессо. И каждое утро последние десять дней мне приносят одну и ту же чашку четыре раза. — Вы уверены, что это происходит на самом деле, а не у вас в голове? Она пожала плечами. — Сны тоже происходят у вас в голове. Бенджамин замолчал. — Если допустить, что это действительно демон… — заговорил Томас. Он сделал паузу и потёр веки. — Вы знаете, как возможно от него избавиться? Иштар хмыкнула. — Избавиться от демона? Лучший способ — дать ему завершить работу. — Худшие способы? — Можно попробовать убить сосуд, — она пожала плечами. — Честно говоря, всё это очень гипотетически. Вам стоит спросить у хозяина, если, конечно, он выжил после такого ритуала. Но, возможно, даже он не сможет дать вам ответ. Томас вздохнул и поднялся с кресла. Он привёз Бенджамина обратно, когда уже стемнело. Горел свет в окнах квартир, было тихо. В узком проулке почти не просматривалось небо. — Сколько, думаете, их ещё будет? — спросил Бенджамин, едва переживший молчание в дороге. — Возможно, двое. Её врач и отец. Прошло уже десять дней, такое ощущение, что он нарочно тянет время… будто не только убивает, но и питается последствиями. — Слушайте, если посчитать с Аланом, то сейчас у него четыре души, а если прибавить ещё двух… Вы помните эти… сущности в церкви? И спицы. Их было шесть. Томас повернулся и посмотрел на Бенджамина. — Да, возможно. Вам не кажется всё это безумием? Может быть, мы что-то упустили. Какое-то разумное объяснение. — Боюсь, что парочка разумных объяснений найдётся в психиатрии. Вы всё ещё и не угостили меня кофе, так что я склонен думать, что это ваша галлюцинация. — Вы идиот. Идите уже домой. Бенджамин усмехнулся. — Зайдите ко мне. — Давайте не будем опять начинать этот разговор. — Пожалуйста. — Не сдержавшись, Бенджамин подался навстречу и ухватился за ладонь Томаса. — Я вас умоляю, Томми, перестаньте уже меня мучить. Что бы я ни делал, как бы ни пытался работать до одурения, всё равно никак не могу перестать о вас думать. Я уже не знаю, что мне ещё сделать, чтобы вы перестали сдерживаться, потому что я знаю, чёрт возьми, что вы можете вытрахать из меня все грёбаные мозги, и что вы этого хотите не меньше, чем я. Поцелуйте меня, мать вашу! Он уже едва не заваливался на Томаса, уткнувшись коленом в коробку передач. Томас высвободил руку, но не отстранялся, позволил Бенджамину оставаться близко, разглядывая его. Возле губ у него было две маленьких родинки, ещё две — на шее, от тела исходил жар, и сбилось дыхание. Томас коснулся его виска, отведя назад прядь, и зарылся ладонью в растрёпанные волосы. Он выждал ещё, голова кружилась, рука Бенджамина легла на плечо. Наконец, Томас притянул его к себе, и они стали целоваться безудержно, словно голодные. — Останьтесь, Томми… — умолял Бенджамин. — Останьтесь со мной на ночь. Томас высвободился и вышел из машины. Он остался. Проснувшись, Бенджамин долго таращился на вторую половину кровати, которая оказалась пуста. Прислушивался, но в квартире было тихо. Он встал и оделся, поплёлся в ванную. Когда послышался звук открывающей двери, Бенджамин выскочил в комнату с полным ртом пены. Томас, увидев его, остановился у входа, в руках у него был бумажный пакет, из которого торчала бутылка молока. — Ходил за зубной щёткой, — сказал он. — И купил тебе нормальной еды. Если ты не знал, её можно готовить, а не только заказывать. — Я подумал, ты ушёл. — У тебя паста на футболку капает. — Чёрт, — фыркнул Бенджамин, вдобавок брызнув пеной во все стороны, и ушёл обратно в ванную. Томас зубы чистил прямо в пиджаке и ни одного пятнышка нигде не оставил. Бенджамин, улыбаясь, как малое дитя, наблюдал за этим процессом, стоя на пороге ванной, а потом отказался выпускать Томаса без поцелуя, и они целовались. Наконец они дошли до кухни, и Томас взялся готовить завтрак. — Ты беспокойно спишь, — сказал он. Бенджамин варил кофе. — Мне снятся странные сны с того дня. Всякие мрачные и бессвязные. Я или посреди воды, или в темноте, или ещё где-то, и от этого всегда как-то дурно. Иштар вчера говорила про сны, может, это и правда так. Я думал, просто нервное. У меня вообще заторможенные нервы. В детстве я однажды со школьной группой ездил за город на озеро, и один мой безмозглый друг придумал исследовать дно озера и провалился в какую-то расщелину. И вон он там брыкается, а я на берегу сижу и говорю: блин, Марти, ну вот что ты за бестолочь. Снял штаны, выловил его уже полудохлого, и только когда откачал, меня нервы и шибанули. Томас улыбнулся. — Хорошие нервы. На войне ты бы пригодился. Мне однажды тоже довелось спасти человека от смерти. Только ему прострелили голову, и с тех пор он не встаёт с инвалидного кресла. Бенджамин оторопело застыл, глядя на него. — У тебя сейчас кофе убежит. И достань, пожалуйста, тарелки. Он снял с плиты кофе и достал тарелки. — Ты был на войне? — Да, Бенджамин, я был на войне. Томас разложил по тарелкам жареный бекон и яичницу. Открыл молоко и налил себе кофе. — Ты пьёшь с молоком или без? — Томми… Томас повернулся, посмотрел в распахнутые глаза Бенджамина и погладил его по щеке. У него были красивые светло-зелёные глаза. — Там грязно и душно, не о чем рассказывать. Джерри живёт за городом на пособие, я навещаю его, когда есть время. Давай позавтракаем, мне уже пора уходить. Бенджамин кивнул и ласково коснулся губами его ладони. Они сели за стол и успели позавтракать до того, как у Томаса зазвонил телефон. Травматолога Лизу Мэттьюс нашли мёртвой в своей квартире. В шестиместной палате стояла тишина, не было никого, кроме Ханны. Она сидела, прижавшись к спинке угловой койки, и обнимала подушку. — Здравствуй, Ханна. Подняв взгляд на Томаса, она расслабила напряжённые пальцы. — Здравствуйте, детектив, — отозвалась едва слышно. — Как ты себя чувствуешь? — Сейчас лучше, спасибо. Мне дают мои лекарства. Томас сел на другой край койки. — Ещё один человек умер вчера. Она молчала, снова сжав подушку. Какое-то время они сидели в тишине среди белых стен. — Я понимаю тебя, Ханна, — заговорил Томас. — Тебе было больно и страшно, и никто за столько лет ни разу не заступился за тебя. Твоя приёмная мать была к этому причастна, а учитель и врач предпочитали ничего не замечать, чтобы не влезать в чужие проблемы. Так не должно быть, потому что это отвратительно. Справедливо, что ты хотела наказать их. Но несправедливо, что вместе с ними ты наказала и себя. — Вы хороший человек, детектив Стайрон. Но вы пришли слишком поздно. Всё оставалось бы по-прежнему, если бы никто не умер, от этого не было никакого спасения. Неважно, что теперь будет со мной. Меня всё равно не существует, я никто, никому не нужный инвалид. Ничего уже нельзя сделать. Ханна опустила голову к подушке, и Томас больше не видел её лица. Он поднялся и шагнул к ней, осторожно погладил по руке. — Поверь мне, Ханна: не нужно быть каким-то особенным человеком, чтобы тебя полюбили. Уходя, он оставил ей на тумбочке свою визитку. — 26 апреля, 14:30, допрос Джека Салливана, ведёт детектив Томас Стайрон в присутствии сержанта Питера Копли и адвоката Оливии Браун. Мистер Салливан, вам объяснили ваши права? Джек Салливан сидел напротив Томаса в допросной комнате и выглядел потрёпанно. Под глазами у него появились чёрные круги. Он был раздражён и постукивал пальцами по столу. — Мне не объяснили, какого хрена тут происходит и в чём меня обвиняют! Меня сутки продержали в сраной камере, я буду жаловаться вашему начальству, детектив, и требовать... — Да, пожалуйтесь, Джек, — ответил Томас, перебив его. — Я объясню, что здесь происходит и в чём вас обвиняют. Если коротко: вы по уши в дерьме. Я могу использовать такую формулировку? Извините, Оливия. Бесплатный адвокат Оливия Браун сидела рядом с подопечным, откинувшись на спинку стула, и внимательно смотрела на Томаса. На ней был строгий серый костюм, одна рука с покрытыми чёрным лаком ногтями лежала на столе. — Давайте будем придерживаться этики, детектив Стайрон. Мистер Салливан не мог видеть едва заметную ироничную улыбку на её губах, но Томас видел. — У вас осталось пятнадцать минут на предъявление обвинения, или вам придётся отпустить моего клиента. — Джек, вы обвиняетесь в жестоком обращении с ребёнком, умышленном причинении вреда его физическому и психическому здоровью, трате медицинского пособия на личные нужды и как следствие — несёте ответственность за четыре убийства. — Простите, что за… Какие ещё четыре убийства? Вы в своём уме?! — кричал мистер Салливан, уткнувшись ладонями в стол. — Джек, держите себя в руках. — Оливия коснулась его тыльной стороной ладони. — Это могут использовать против вас. Детектив, я думаю, мистеру Салливану нужен перерыв, чтобы осознать обвинение. — Как насчёт пожизненного заключения? Этого будет достаточно, чтобы осознать, Джек? Я так понимаю, вы не отрицаете предыдущие обвинения, вас смутило только последнее? Извините, Оливия. Она едва заметно покачала головой. — Вы не посмеете повесить на меня четыре убийства, это какой-то бред. Я никого не убивал! — Вы лишили Ханну лекарств, без которых она испытывала постоянную боль и теряла над собой контроль, вы избивали её, причиняли ей душевные страдания, заставляли врать. Вы практически уничтожили её как личность. Ханну признают недееспособной, а за смерти кто-то должен будет ответить. И я вас уверяю, Джек, ни один присяжный ни одной секунды не пожалеет вас. — Я не понимаю… Ханна убила Шарлотту? Рональда? С чего вы взяли весь этот бред?! Она же… Она даже по лестнице не может нормально спуститься. — И всё время натыкается на дверные косяки. — Простите? Вы издеваетесь надо мной, детектив? По-вашему, это смешно? Сержант Копли открыл папку, которая лежала перед ним, и выложил на стол несколько фотографий. — На теле Ханны мы обнаружили ушибы и гематомы разной давности, — сказал он. — Как вы это объясните, мистер Салливан? — Сержант, моя дочь — инвалид, в ваших бумажках это не написано? Она… Она… не… Мистер Салливан запнулся. Его глаза остекленели. Он вдруг стал бормотать что-то бессвязное: — Что здесь… как это… не надо, пожалуйста... — Джек, что с вами? Оливия хотела коснуться его, но мистер Салливан дёрнулся, будто в агонии, и начал задыхаться. Его напряжённые ладони сдвинули стол. — Копли, приведите врача скорее, — сказал Томас и поднялся со стула. Сержант Копли выбежал из комнаты. Оливия в шоке отшатнулась к стене. — Что происходит, детектив?? — Умеете молиться, Оливия? — Что?.. Томас повернулся к ней. — Знаете какую-нибудь молитву? — Да, кажется… «Отче наш». — Подойдёт. Молитесь. Я не шучу, Оливия. Отче наш... — Отче наш… — Сущий на Небесах… — Сущий на Небесах… д-да святится имя твоё... Мистер Салливан, корчась от боли, рухнул на пол. Из горла у него шла кровь со сгустками. — Ну нет, Джек, не смейте подыхать здесь. Вы должны сгнить в тюрьме. Томас присел рядом с ним и достал из-под рубашки цепочку с крестиком, расстегнул замок. Он вспомнил, как это делала мама каждый вечер, пока была жива: она брала цепочку в ладонь, касалась его лба и читала молитву о спасении. Он не слышал эту молитву уже восемь лет, но помнил наизусть каждое слово. Томас положил ладонь на Джека и стал молиться за спасение его души. Когда сержант Копли вернулся с врачом пять минут спустя, всё уже прекратилось. Джек Салливан остался жив. Около трёх часов дня Бенджамин потерял сознание. За минуту до этого он сидел на общем собрании в редакции «Бостон Глоб», и голову его пронзила такая острая боль, что он не смог даже извиниться, прежде чем встать и уйти. Но до выхода из кабинета он так и не дошёл: перед глазами лопнул шар красного света, и стало темно. Очнулся Бенджамин уже пять минут спустя, лёжа в кресле, но тут же подскочил и стал уверять всех, что он должен срочно уйти, что всё в порядке и скорой не нужно. Сбегая по лестнице, он набирал номер Томаса, но ответа не было. Бенджамин сел в машину и поехал в полицейский участок, где ему сообщили, что детектив Стайрон уехал несколько минут назад. Домашнего адреса Томаса он не знал, но не мог сидеть на месте: его пробивала дрожь и мучило невнятное беспокойство, в висках пульсировала остаточная боль. Наконец Томас позвонил сам. — Томми, слава богу, ты в порядке? — Я еду к тебе, — только сказал он и прервал связь. Когда Бенджамин примчался домой, Томас уже сидел на полу возле его двери. На нём не было пиджака, на белой рубашке появилось несколько кровавых пятен. — Он убил её, Бенджамин. Ханна Салливан мертва. Я спасал не того человека. Бенджамин опустился на колени рядом и обнял его. — Господи, я боялся, что-то случилось с тобой. Томас вздохнул и крепко обнял его в ответ.