Больше никогда не расстанемся

      Кожу стягивает высохшая кровь. Она на потрёпанной одежде, в волосах, спутанных и слипшихся в паклю, на лице и шее, на почерневших руках, отказывающихся повиноваться. Это единственное, что Бинхэ всё ещё способен чувствовать: корку демонической крови и свинцовую усталость в каждой мышце. Вот-вот от её тяжести треснут кости.       Солнце медленно плывёт по раскалённому небу. Оно (ещё только) в зените. Бинхэ стряхивает с меча тушу очередной пустынной твари. Он прикончил больше полусотни таких же за бесконечный сегодняшний день. Мысли сами собой тянутся в прошлое, к человеку в зелёном; будь он здесь, то сразу же бы понял, что за монстр перед ними и как его побыстрее убить. Может, тогда на Бинхэ не было бы столько ран и крови. Может, будь он не один...       Бинхэ стискивает зубы и запрещает себе вспоминать. Размытый образ учителя угасает так же быстро, как появился. Бинхэ бессмысленно отряхивает меч, проводит рукой по лицу, размазывая грязь и пот. Крови на нём — свежей и засохшей — столько, что никакой водой не отмыть.       Как будто если бы у Бинхэ была вода, он стал бы тратить её на такие глупости.       На губах живого места не осталось от трещин. Горло нещадно саднит. На зубах скрипит песок, и во рту, в груди, внутри измождённого тела, иссушенного и выгоревшего — своя собственная пустыня. Бинхэ уже содрал с себя всю ткань, оставив только нижние одежды, чтобы защитить кожу от безжалостного солнца. Даже обкорнал свою пышную гриву мечом, оставив неровные, косые пряди и голый затылок. Если поначалу казалось, что это помогает, то теперь Бинхэ не чувствовал никакой разницы. Ему бы лучше хоть каплю воды... Совсем немного. Может, тогда появились бы силы добраться до временного убежища.       Но фляга пуста. И источников в округе никаких. Да, тем, кто владеет духовной энергией, вода не так уж и необходима, но даже самый сильный заклинатель и самый могущественный демон чувствуют жажду. Особенно когда истощены долгим боем, а воздух вокруг горячее пламени кузнечного горна. Он настолько раскалён, что колеблется над барханами, исходит рябью, как водная гладь, трепещет над горизонтом.       Бинхэ пробовал пить кровь убитых им чудищ, но это не помогало. От её солёности и теплоты выворачивало наизнанку. А это потеря бесценной жидкости. Можно было преследовать их, ожидая, что твари спрячутся в своём обычном убежище или пойдут на водопой, чтобы восстановить силы, но нужно ли им пить? Нужен ли им отдых? Вредит ли им солнце так же, как самому Бинхэ? Он не знал.       «Учитель знал бы», — шепчет голос на задворках сознания. Бинхэ морщится: сердце будто бы опутывает бесконечно острая леска, и каждым воспоминанием об учителе он сам затягивает её всё туже и туже.       Главное — добраться до пещеры. Бинхэ представил небрежно брошенные им фляги и облизнул губы языком, сухим и жёстким, как кора мёртвого дерева. Он даже подумать не мог, что ему пригодится это маленькое убежище. Лишь по старой привычке, привитой ещё на пике, оставил себе экстренный запас воды, еды и лекарств перед тем, как уйти на поиски Синьмо.       Не стоило идти так глубоко в пустыню без помощников и больших запасов. Даже самый легендарный и прославленный меч не стоил тех страданий, которые сейчас испытывал Бинхэ, а если уж вспомнить, что попавшаяся подсказка оказалась пустышкой и Синьмо в указанном месте не оказалось... в отличие от толпы заклятых тварей, охраняющих развалины древнего замка. Исследовав развалины вдоль и поперёк, Бинхэ пришлось признать, что он ошибся, повёлся на пустышку. И повернуть назад.       Злость и разочарование придавали сил. Бинхэ шёл, утопая по щиколотки в обжигающем песке и обходя разлагающиеся трупы. Он помнил, как зарезал каждую из этих тварей всего несколько часов назад; тогда он шёл по песку, как по твёрдой земле, и ни капли крови не оставалось на его безупречных одеждах. Запахи могли быть ужасающими, но Бинхэ перестал их различать. Оно и к лучшему.       Он шёл, шёл, и шёл; иногда падал, обжигая руки песком, но раз за разом поднимался, шатаясь и надсадно дыша. Ему казалось, что он всегда был в пустыне, что нет ничего в мире, кроме пустыни, что бамбуковая роща и облачный покров на вершине пиков — это давний чудной сон. Ведь не бывает на свете ничего настолько белоснежного, как задевающие днищем горные пики облака-корабли, такого освежающе-зелёного, как усыпанная утренними росами трава. В пустыне всего три цвета. Багряное небо над головой, коричневые, как высохшая кровь, пески, и выжигающий глаза рыжий кругляш смертельного солнца.       Поэтому, когда Бинхэ в очередной раз спотыкается и упирается взглядом в зелёный подол, он думает, что сошёл с ума.       — Ты так изменился, — говорит учитель, чтобы обозначить своё присутствие. Он стоит, сложив руки на груди, неуместный и лишний среди песчаных барханов и бескрайнего неба. Дуновения ветра здесь редки, и потому его волосы и одежды неподвижны. Если б он не говорил только что, то легко сошёл за статую из снега и льда, слишком безупречную, слишком беззащитную под палящим солнцем. Вот-вот растает.       В своих зелёных одеждах, изящный и светлый, он режет глаза, и смотрит куда угодно, но не на Бинхэ. Он — янтарь среди морской гальки, нежный цветок белой лилии на выжженной земле. На мгновение Бинхэ представляет себя со стороны: перепачканного в пыли, крови и песке, исцарапанного, смуглого, и ему становится иррационально стыдно. Учитель не должен был увидеть его таким, ни в коем случае. Если бы когда их пути и пересеклись снова, то Бинхэ должен был быть возмужавшим, сильным, в дорогих одеждах и с покорённым Синьмо на поясе. Достойным того, чтобы стоять рядом с Шэнь Цинцю, а не тащиться позади, за его спиной, глотая пыль и обиду.       Что за мысли? Какого?.. Он должен злиться; он имеет право на злобу. Он должен не стоять на коленях, стыдясь своего потрёпанного вида, а взять в руки меч и... и что?       Учитель разглядывает горизонт, расчленённые останки монстров, следы Бинхэ на песке. Даже сейчас. Даже здесь. Почему? Ненавидит настолько, что не в силах взглянуть? Презирает, не хочет удостаивать и толикой внимания?       Бинхэ подхлёстывает ярость. Он встаёт на дрожащих ногах. Он хочет, чтобы на него смотрели, хочет понять, что привело наставника сюда, хочет заглянуть ему в глаза, чтобы наконец-то увидеть там ненависть. Он столько раз встречал этот взгляд в кошмарах. Столько раз стонал в тревожном сне, сам пытая себя пугающим образом презрения и отвращения на любимом лице.       Голова Бинхэ пухнет от сотен, тысяч слов, рвущихся на язык, но изо рта вылетают, как назло, самые глупые:       — Как вы попали сюда?       Учитель знакомо прячется за веером и Бинхэ чувствует, как сводит болью сердце. Всё те же изящные жесты. Всё то же безупречное лицо. Всё тот же отстранённый взгляд, как будто всё это на самом деле сон или иллюзия, не стоящая внимания. Учитель, как всегда, равнодушный. Холодный.       Раньше Бинхэ гордился тем, что ему — одному из немногих, если не единственному — доставалось живое внимание и настоящие, полные одобрения взгляды учителя. Сейчас же, когда учитель наконец-то смотрит ему в глаза, Бинхэ забывает, что стоит по щиколотки в обжигающем песке: ему кажется, что на него вывернули ведро ледяной воды.       — Мне удалось найти проводников, — говорит он так, как будто речь идёт о путешествии в соседний город, и соступает с трупа демона, на котором стоял. Ни дать, ни взять прекрасная госпожа, выходящая из кареты, а не горный лорд с окровавленным мечом в руке. Учитель не утопает в песке, остаётся на поверхности — духовной энергии у него достаточно — и прячет меч, легко стряхнув с него кровь. Он делает шаг к Бинхэ, бесшумный, невесомый. Нереальный.       — Но зачем?..       Вопрос не закончен, но договаривать нет нужды: холод во взгляде учителя сменяется чем-то непонятным (это же не может быть вина?) и зрительный контакт прерывается. Бинхэ почти задыхается от обиды, чего не позволял себе раньше никогда. Он чувствует себя ребёнком, которого потеряли в толпе, забыли, даже не попытавшись искать. Он радуется встрече и ненавидит себя за это, он зол, но это чувство слишком слабо.       Зачем учитель пришёл сюда? Поверить, к чему привёл его поступок? Подумал, что Бинхэ мог стать слишком опасным, что нужно убить его, пока тот ещё не вошёл в полную силу? Решился своими руками закончить начатое? Ответ может быть любым, ещё ужасней, чем все эти варианты в его голове, но на самом деле он надеется на совсем иное. Надеется слабо и бессмысленно, и эта надежда заставляет его презирать себя. Учитель никогда бы не решил поступить так, ни за что бы не захотел...       — Попросить прощения. И забрать тебя отсюда.       Сердце болит так сильно, как будто вот-вот разорвётся, и Бинхэ почти падает, когда пытается идти по песку, волоча ноги. Учитель оказывается рядом в один быстрый, плавный шаг. Бинхэ не знает, правда ли он видит тревогу в его глазах, или ему просто до боли хочется её увидеть. Он позволяет себе упасть в руки учителя, и тот легко удерживает его. Мгновение — у губ Бинхэ фляга с водой настолько холодной, что ломит зубы, и он пьёт жадно, захлёбываясь, вцепившись в фляжку сведёнными от напряжения руками.       Вода заканчивается непозволительно быстро, но Бинхэ не думает об этом; его восприятие, его мысли перегружены присутствием учителя, его поддерживающими ладонями на талии и спине, мягкой волной волос на его плече, в которую он бессовестно запустил руку, как будто просто опираясь и ища поддержки. Это почти что осквернение святыни — касаться чёрного шёлка волос учителя окровавленными, огрубевшими руками, но Бинхэ не в силах сдержаться.       От учителя веет прохладой; если на мгновение прикрыть глаза, можно представить, что они стоят в бамбуковой роще, и Бинхэ только что вернулся с очередной миссии. Когда он отлучался на месяц или больше, учитель позволял обнимать его — почти не сопротивлялся, только ворчал еле слышно, что Бинхэ уже слишком взрослый для объятий и прочих нежностей.       Сейчас он ничего не говорит. Тишина оглушает: в пустыне ни звука, ни шелеста, в ней всё либо мертво, либо никогда и не было живым. Бинхэ позволяет себе уткнуться учителю в волосы; он рассеянно замечает, что стал выше него. Это так... правильно и неправильно одновременно. Как запах чая, почти позабытый, как ощущение чужого тела в своих руках.       Бинхэ не может вспомнить, когда его в последний раз касались без цели навредить. Когда он сам хотел поделиться переполняющей нежностью и радостью, а не убить.       — Прости меня, — говорит учитель тихо и гладит его по спине, осторожно и почти невесомо. Бинхэ хочется, чтобы его сжали как можно сильней, притиснули к себе в доказательство реальности происходящего, но он уже еле дышит от счастья, и едва ли способен просить о большем. — Знаю, поступок мой слишком ужасен, чтобы загладить его одним лишь извинением. Я пойду на что угодно, сделаю всё, что ты пожелаешь, чтобы...       Скинув оцепенение, Бинхэ что есть сил стискивает учителя в объятьях. Его фигура кажется слишком хрупкой и тонкой в его грубых руках, слишком далёкой от воспоминаний, в которых Шэнь Цинцю был выше его и шире в плечах, но Бинхэ всё равно больно в груди. Это лучше любой мечты, лучше, чем что угодно, что он мог придумать сам — потому что это всё настоящее, просто не может им не быть. Это не сон: ни в одном сне он не осмелился бы желать таких слов, ни в одном сне не представил бы этих прикосновений.       — Прости меня, Бинхэ, — повторяет Цинцю и голос его дрожит. — Прости меня, если когда-нибудь сможешь.       Учитель снова гладит его по спине, неловко целует в лоб, не чураясь крови и грязи, утирает ему слёзы холодной, ласковой рукой. Бинхэ кажется, что в нём проснулся вулкан, который сейчас разорвёт его изнутри, расплавит, уничтожит, потому что слишком много, слишком сильно. Он не выдержит стольких эмоций, у него попросту взорвётся сердце.       — Никогда... ученик никогда не посмел бы не простить... — сбивчиво отвечает Бинхэ, шепчет лихорадочно, пытаясь уместить всё, что рвётся на язык, раскрыть океан чувств и мыслей одной фразой. — Я так скучал... Даже если не просили бы — простил, только не...       Закончить не получается — мысль теряется, растворяется в мягком, невесомом касании губ. На лбу, на щеках, в уголке рта. Бинхэ колотит, ему кажется, что он умрёт здесь и сейчас, в этих руках. Он не может различить лица учителя из-за пелены слёз, но всё равно чувствует его взгляд. Он знает, что тот такой же мягкий и тёплый, как и тогда, в прошлом.       Может быть, даже лучше.       — Ты вернёшься со мной домой, Бинхэ? — говорит учитель нарочито спокойно, как будто не он только что целовал Бинхэ, как будто не он пришёл за ним в царство демонов, как будто не он просил прощения. Как будто предлагает что-то пустяковое, рутинное.       — Конечно... Ученик пойдёт за учителем, куда бы он ни шёл. Больше никогда...       — Не расстанемся? — от мягкой улыбки учителя Бинхэ не выдерживает и позволяет слезам снова пролиться, повторяя грязные дорожки на щеках. Учитель утирает их рукавом, осторожно и ласково, мягко гладит Бинхэ по волосам, пытаясь успокоить. Его пальцы холодные и нежные, кожа мягкая — самое приятное, чего Бинхэ касался за всю свою жизнь. — Бинхэ?       — Да?       — Ты же не уйдёшь?       Голос учителя — с нотками проскальзывающей тревоги.       — Конечно... — бормочет он в ответ, несмело целует в висок — куда достаёт со своим ростом. Учитель не отталкивает, не морщится брезгливо, и от этого грудь Бинхэ распирает изнутри, подталкивая к смелым обещаниям. — Этот ученик всегда будет рядом, чтобы ни случилось, и никогда не покинет учителя.       — Прошу тебя, не уходи. Останься со мной, — жалобно говорит Цинцю, как будто не услышав пламенной клятвы, и невесомо целует Бинхэ в уголок губ, ласково касается щеки. Его пальцы заметно подрагивают. Осмелев, Бинхэ перехватывает его руку, кладёт себе на плечо и льнёт в первом полноценном поцелуе.       Словно в наказание за наглость голову простреливает болезненным приступом. Бинхэ утыкается лицом в плечо учителя, будто он может спрятать его от боли, жмурится, а когда открывает глаза, его уже нет рядом. Только потолок пещеры и Мобэй, с напряжением замерший у входа. За его спиной — звёздное небо и серые в ночи пески.       — Не вставайте. Вы были без сознания, когда я нашёл вас: истощение, тепловой удар, обезвоживание, — коротко оповещает его Мобэй, и, будь Бинхэ в обычном состоянии, точно бы заметил в его голосе укор. — Ожидается ещё одна волна заклятых охранников. Вы расправились с предыдущей и свалились без сил... Я принёс вас сюда.       Бинхэ садится и, сдерживая стон, закрывает лицо руками.       — Я... был один?       — Да, — говорит Мобэй, медлит, но добавляет, тихо и задумчиво, — но говорили с кем-то в беспамятстве.       «Прости меня, если когда-нибудь сможешь»       Не настоящее       «Ты вернёшься со мной домой?»       Это всё не настоящее, просто не могло им быть       «Больше никогда не расстанемся»       Что-то настолько хорошее и желанное, настолько прекрасное... как он мог даже на секунду поверить, что это случилось с ним?       «Не уходи»       Все эти слова, всё это — не реальность, всего лишь иллюзия       «Останься со мной»       Мираж       Бинхэ кусает себя за руки, чтобы не сорваться при Мобэе. Тот отворачивается, разглядывая горизонт. Бинхэ глубоко вдыхает, давя всхлипы, и трёт лицо, как будто это может помочь. Он не купится на подобное. И дураку понятно, что учитель никогда бы не сказал таких слов. Только не ему, Ло Бинхэ. Только не искренне. Только не по-настоящему. А значит, Бинхэ не станет верить.       Больше никогда.