о о о о о о о о о
- Меня всегда поражало, как вы можете здесь спать, просто как в камере. - заметил Гиммлер, заходя в помещение, где место было только для кровати, тумбочки и стула. Где-то под потолком виднелось маленькое оконце, но сейчас через него ничего кроме пустоты тёмного неба не было видно. - У меня нет клаустрофобии и также у меня часто просто нет времени, чтобы ездить домой туда и обратно, - Шелленберг пожал плечами и нажал на выключатель. Небольшая комнатка залилась тусклым светом. Разминуться особо было негде, так что рейхсфюрер сел на стул, а Шелленберг, закрыв дверь и устроившись на кровати, сказал: - Это был Керстен, а не Ирен. Я просто не хотел, чтобы Мюллер начал задавать лишние вопросы. Мы не можем предугадать вернулись ли мы навсегда и надолго ли, или опять попадём в какое-то другое время. - Если бы мы могли остаться во времени Александра..... - осторожно начал Гиммлер. - Я думаю, мы можем на это повлиять ещё меньше, чем на то, что происходит в нашем с вами времени. Так что пока надо исходить из того варианта, что мы вернулись навсегда и продолжить наши попытки заключения мира. - Я как же остальные? - Надо решать проблемы по мере их поступления. Я не думаю, что нам надо хранить переговоры в секрете от кого-либо, кроме Мюллера. Да и русские вполне возможно об этом что-то знают. Мы должны держать Мюллера при себе, мы не можем дать ему возможность улизнуть или с кем-то связаться. Кто знает, что ему придёт в голову. - Вы действительно думаете, что он побежит докладывать Кальтенбруннеру или Борману, что в наше окружение затесались люди из прошлого и будущего? - Нет, он придумает что-нибудь другое. Зачем рисковать? Тем более, что на какое-то время нам обоим придётся отлучиться. - Зачем? - Керстен только что прибыл из Швеции с Норбертом Мазуром, мы договаривались, что Вы его примите, он должен улететь обратно завтра вечером. Сейчас мы все отправимся ко мне домой, а оттуда вы поедете в Харцвальде к Керстену с Табаковым и представите его как меня. - Вы с ума сошли! Зачем? - Потому что мне надо встретиться в то же время с Бернадоттом. Керстен сказал, что он меня разыскивал, он сейчас в Шведском посольстве в Берлине и тоже не может больше ждать, а я не могу быть в двух разных местах в одно и то же время. - Но Керстен и Элизабет? - Я уверен, что Керстен выйдет вас встречать к машине один, и Вы ему скажете, не вдаваясь в подробности, о замене. Впрочем, я надеюсь, что я смогу до него дозвониться перед отъездом из дома. Я проинструктирую Табакова, что говорить и делать. - Я могу поехать один. - Нет, рейхсфюрер, это опасно. - Вы думаете этот актёр согласиться? - Я уверен, он поймет, что так будет лучше, - сказал Шелленберг уверенным тоном. Он не хотел отпускать Гиммлера одного не столько потому, что с ним могло что-то случиться, а потому что он боялся, что Гиммлер или решит избежать этой встречи вовсе или начнёт говорить совсем неподобающие вещи и не согласится на те условия, которые были уже заранее обговорены. - Ну хорошо, а что мы скажем Мюллеру? - Ничего. Когда мы приедем ко мне домой, нам надо будет немного расслабиться и выпить. У меня есть такое снотворное, от которого наш дорогой шеф гестапо проспит как младенец много часов. - А может, всё-таки лучше ему всё рассказать? – неуверенно предложил Гиммлер, но Шелленберг одарил его таким взглядом, что рейсхфюреру пришлось всё же отмести эту идею. - Я надеюсь, что как-то мы сюда приехали, ну, или кто-то вместо нас, - продолжал Шелленберг, - то есть, что во дворе стоят наши машины. Мы разделимся на три группы, по четыре человека в каждой машине, я поеду первым, остальные за мной. Я возьму к себе в машину Табакова, Тихонова и Гефестиона, и по дороге им всё расскажу. Мюллер поедет в средней машине, а вы в последней. А теперь давайте вернемся к остальным. Вы ведь меня во всём поддержите, не так-ли, рейхсфюрер? - Хорошо, но мне это не очень-то нравится. А что если во время нашего отсутствия остальные будут отправлены в другое время, без нас? - Мы этого не можем знать, но и просто так сидеть ничего не делая мы не должны. В любой ситуации существуют риски и множество всяких «если», а уж в нашей – я и не знаю, где начать. У древних была такая поговорка «Боги помогают тем, кто помогают сами себе», так что я думаю, лучше действовать, чем бездействовать. Рейхсфюрер, вы хотите меня ещё о чём-то спросить, пока мы одни? - У Фюрера завтра день рождения, - начал Гиммлер. – Мне так и не удалось найти ему подходящего подарка. - Вы хотите, чтобы я помог Вам с подарком Гитлеру? – с недоуменнием спросил Шелленберг. - Нет, я думаю, что Аполлон уже помог. Если мы преподнесем ему Александра..... - Вы что?! – Шелленберг сделал круглые глаза. - А что? Александр не проиграл ни одной битвы. Не так ли? Я уверен, что с его способностями, он сможет повернуть и нашу ситуацию вспять. Да и кто посмеет выступить против Александра? - И как Вы собираетесь доказать, что Александр и есть Александр? - Когда он начнёт побеждать, ничего не надо будет доказывать. - Начнёт побеждать? Как Вы себе это представляете? Он ничего не знает о современном мире, современной технике..... Да, если бы сейчас был 41-ый или даже 42-ой, ну, может быть, были бы какие-то шансы, и то – не уверен. Но сейчас? Прошу Вас, выбросьте эту мысль из головы и даже не упоминайте. - Шелленберг, а почему Вы думаете, что можете решать за Александра? Мы можем предложить ему эту идею, и посмотрим, что он скажет. - Как он может что-то сказать? Какое решение он может принять, если ему ничего не известно о нашем мире? Пожалуйста! Гиммлер сжал губы и по его лицу было видно, что он не согласен. Шелленберг обычно знал, как реагировать на всякие критические ситуации, но это далеко выходило за рамки того, с чем ему обычно приходилось иметь дело. В этом момент раздался стук в дверь и через несколько мгновений она приоткрылась и в проёме показалась голова Тихонова. - Бригадефюрер, ваш адъютант интересуется, можно ли отпустить водителей. И потом, - добавил он более тихим голосом, - мне кажется, что Мюллер собирается воспользоваться вашим отсутствием и покинуть наше очаровательное общество. Мы, конечно, можем попробовать удержать его силой, но...... - Не надо, - Шелленберг вскочил с кровати, - мы уже обо всём договорились. Пойдёмте, рейхсфюрер. Отойдя в сторону, Тихонов пропустил шефа разведки вперёд. Он заметил, что Гиммлер был чем-то недоволен, но решил, что это был неподходящий момент задавать вопросы. Шелленберг подошёл к телефону и снял трубку. - Дитрих, вы можете отпустить водителей, мы поедем сами, позаботьтесь чтобы баки были полные. Возьмите у них ключи, я их у Вас заберу на выходе и закажите им такси. Если нас будут разыскивать, мы отправляемся ко мне домой, так будет продуктивнее. Найдите нам несколько карт Берлина и северных окрестностей, огнестрельное оружие на двенадцать человек и что-нибудь из холодного. Да, и ещё, нам надо несколько ручных фонарей, сколько сможете раздобыть, и бутылки с водой. Мы отбываем через 15 минут, поторопитесь. - Видите, как удобно, у нас есть достаточно средств к передвижению, - по деловому начал Шелленберг. – Надеюсь, все кроме Александра, Гефестиона и Мазея умеют водить машину и это средство транспорта не сильно изменилось за последние 60 лет. - Не сильно, - подтвердил Стоун, - и да, мы все водим, мы уже это выяснили в ваше отсутствие. - Прекрасно! – Шелленберг кивнул. – Я еду на первой машине и беру к себе Табакова, Тихонова и Гефестиона. На второй поедет Мюллер с Александром, Визбором и Колином, а на третьей рейхсфюрер с остальными. Мы едем без фар, чтобы не привлекать внимания самолётов, и рядом с водителем садится тот, кто умеет вести машину. Я думаю, что группенфюреру и рейхсфюреру следует уступить место водителя кому-то другому и ехать на заднем сидении. - Это ещё почему? – не мог не возмутиться Мюллер. - Меньше опасности, и вообще, вам по статусу не положено выступать в качестве водителя для остальных. Я буду за рулём только потому, что знаю дорогу. Если со мной что-то случиться, то и рейхсфюрер и группенфюрер знают куда ехать, ну а если и с ними что-то случиться, то знание дороги к моему дому не будет для вас предметом первой необходимости. - Не каркайте, - посоветовал Визбор. - Это я так, на всякий случай, - Шелленберг пожал плечами и пошёл к сейфу. - Хотите прихватить с собой секретные документы? – не унимался шеф гестапо. - Да нет, - улыбнулся Шелленберг и, вытащив из сейфа оружие-тёзку, засунул его за пояс. То ли по умыслу, то ли по недосмотру силы перенёсшие разновременную группу из века Александра в Третий Рейх облачили всех в штатское и никакого оружия ни при ком не было. Вторым предметом, который шеф разведки вытащил из сейфа был эсэсовский кинжал, но его он предложил Александру, который благодарно кивнул головой за подарок. - А я вот слышал, что у вас был очень интересный стол, - улыбнулся Тихонов. - Да, на Беркаерштрассе, - нахмурился Шелленберг, - но это здание пострадало во время недавних бомбёжек и на нам пришлось переехать. - Куда? - Это вилла Марлир, в Ванзее. Кто-нибудь умеет пользоваться оружием, не бутафорным? - Как-нибудь справимся, - пообещал Колин. - Хорошо, теперь запоминайте. Мы выйдем отсюда, заберём всё для нас приготовленное и пойдём к машинам. Ни в какие разговоры не встревайте, на вопросы не отвечайте, оружие и всё остальное примите молча. По машинам рассаживаемся быстро и сразу уезжаем. Пока вы с нами, никто у вас документов спрашивать не будет, но на всякий случай вам всем нужно обзавестись местными именами, чтобы обращаться друг к другу при необходимости в присутствии посторонних. - У Вас ведь наверно есть фальшивые документы? – поинтересовался Стоун. - Документы-то есть, но на фотографии нет времени, не имеет смысла с этим возиться. Александр может остаться Александром, Гефестион будет Германом и Мазей – Магнусом. Олег – Вы становитесь Отто, Юрий – Вы будете Мартином, - тут Шелленберг криво усмехнулся и повернувшись в сторону Тихонова, сказал – ну а вы можете остаться Максом. Едем дальше, Джаред – ты Дитрих, Колин – Клаус, а мистер Стоун – хотите быть Адольфом? - Нет, спасибо. - Ладно, тогда – Франц. Шелленберг вынул из-за пояса свой Вальтер и стал показывать как им пользоваться тем, кто этого не умел. Впрочем, до выстрелов дело не дошло. - Может, нам стоит взять с собой охрану? – поинтересовался Гиммлер. – Они могут поехать на другой машине или на мотоциклах. - Не стоит привлекать внимания. - Почему Вы решили, что Вы здесь всем распоряжаетесь? – недовольно поинтересовался Мюллер. - Все его распоряжения кажутся мне весьма логичными, - начал Гефестион. - Логичными? А что Вы понимаете в этом времени? – грубо отрезал шеф Гестапо. - Группенфюрер, перестаньте, - Гиммлер попытался унять своего взбунтовавшегося подчинённого. – Сейчас не время и не место. В это время зазвонил телефон и Шелленберг, молча выслушав сообщение, оповестил всех присутствующих: «Всё готово, давайте двигаться. И, группенфюрер, пожалуйста, без сюрпризов.» - Подождите, - вдруг встрепенулся Тихонов, - а бутылки коньяка у Вас здесь не найдётся? - У меня дома есть, - нахмурился Шелленберг, которому этот вопрос показался неуместной задержкой. - А мне бы хотелось именно из Вашего кабинета, - заупрямился актёр и, улыбнувшись, добавил, - один мой приятель по имени Холтофф привил мне такую привычку. - Не откажите своему подчинённому в этой маленькой слабости, Вы не пожалеете, - засмеялся Визбор, который при упоминании Холтоффа быстро сообразил в каком качестве его коллега собирался использовать спиртное в случае необходимости. - Ну хорошо, - Шелленберг пожал плечами, здраво рассудив, что не стоило тратить время на бесполезные споры и, указав на один из стенных шкафов, сказал, - откройте вот ту дверцу и выберите себе по вкусу. Тихонов быстро подошёл к указанному месту и, открыв дверцу, увидел целый набор разнообразных бутылок. Быстро оценив их максимальную пригодность быть использованным в качестве оружия, он выбрал одну из них. - Пожалуй, я себе тоже одну прихвачу, - философски заметил Гефестион, который бесшумно возник за плечом актёра. - Пожалуйста, - Тихонов отошёл в сторону, но не придал этой просьбе особого значения. Генерал быстро схватил одну из оставшихся увесистых бутылок и, к неимоверному удивлению Тихонова, присоединился к покидавшей кабинет толпе заняв место за Мюллером. Впрочем, шефа гестапо усмирять не пришлось. Всё приготовленное адъютантом Шелленберга было разобрано без каких либо инцидентов и, рассевшись быстро и без споров по машинам в порядке, обозначенном ранее Шелленбергом, все двинулись с места. - Я просто обязан спросить, - обратился Тихонов к Гефестиону, когда Шелленберг только выруливал с парковки, - что подтолкнуло Вас последовать моему примеру и взять бутылку спиртного? - Идея использовать её в качестве оружия при необходимости, - не колеблясь ответил македонец, - мне кажется, это было Ваше намерение тоже, не так ли? - Да, но как Вы догадались? Вы же никогда не видели фильма. - А как догадался герой вашего фильма? – усмехнулся Гефестион. - О чём Вы? – спросил Шелленберг. - Да был в фильме такой эпизод, - ответил Тихонов и стал пересказывать соответствующую сцену. - То есть Вы собрались огреть Мюллера по голове бутылкой, если бы он вдруг решил действовать не по предложенному мною сценарию? - Да, - подтвердил Тихонов. – Я бы предпочёл его вообще прикончить, но кто знает какие у Аполлона на него планы. - Логично, - подтвердил Шелленберг, - а теперь слушайте, у нас не так много времени, а нам надо много что обсудить. Вы знаете, кто такой доктор Керстен? - Нет, - кратко ответил Тихонов. Наступило молчание и Шелленбергу пришлось повернуть голову в сторону Табакова, который сидел рядом с ним. - А Вы? - Нет, - сухо ответил актёр и добавил, - не отвлекайтесь от дороги, в этой темноте почти ничего не видно. Шелленберг почувствовал неожиданную неприязнь в голосе отвечавшего, которую он раньше не замечал, но предпочёл не реагировать на это в данный момент. Слишком много других проблем, которые надо было решить в кратчайшие сроки. Но шеф разведки был прав, почувствовав отчуждённость своего соседа. Табаков молча рассуждал и злился на самого себя. Попав в Вавилон, ему всё казалось невероятным, необыкновенным, будоражащим и загадочным. Исторически, главное внимание было обращено на Александра, Мазея и особенно Гефестиона с которым судьба, ну или Аполлон временно узурпировавший её функции, столкнули его нос к носу. Гиммлер, Мюллер и сам Шелленберг как-то не воспринимались полностью как те исторические лица, которыми они на самом деле являлись. Попав внезапно в Берлин и оправившись от начального шока, для артиста македонцы временно отошли на второй план, а на первый выступили немцы. Было легко ненавидеть Мюллера; тут сыграла на руку не столько киношная память, когда он был в роли шефа разведки, сколько его ненависть к этому злодею как советского человека; для Табакова это чувство было гораздо сильнее, чем простое служебное соперничество немца Шелленберга. Гиммлер на поверку оказался таким же слабохарактерным в жизни каким он и был воплощён в фильме, и неописуемое количество злодеяний, совершенных этим человеком, не вызывало никаких сомнений, так что отвращение и презрение было единственным, чего этот преступник заслуживал. Так что с этими двумя всё было просто. Шелленберг, однако....... Шелленберг вызывал противоречивые чувства и Табаков начал проникаться тихой ненавистью к самому себе за то, что он не мог поставить свои чувства к нему на ту же полку, что и чувства к Мюллеру и Гиммлеру. Он должен был бы его ненавидеть не меньше. И может это было бы проще, если бы фильм был снят лет 10 – 15 назад. Но сейчас ещё слишком сильно было его единение с ролью. Да, роль всего лишь роль, и Фриц Дитц, вечный Гитлер, служил для него примером ещё во время съёмок как надо разделять роль и самого себя. Нет, не то чтобы это было для него каким-то препятствием в прошлом, но это был его первый исторический отрицательный персонаж, персонаж из совсем недавней истории, персонаж, который хотя уже был мертв во время съёмок фильма, но который был ещё жив те годы, на которые пришлось его детство и юность. И вот сейчас этот самый персонаж сидел рядом с ним на водительском кресле, сейчас этот персонаж распоряжался всей их компанией и указывал, что делать, и указаниям этим приходилось подчиняться хотя бы в силу того, что они казались наиболее правильными и логичными в тот момент. Ненависть к самому себе за симпатию и уважение к противоречивой фигуре начальника 6-го отдела РСХА давила сильнее, чем ненависть к врагу. Табаков завидовал Тихонову. Он наверняка не мучился подобными сомнениями и всё, что он делал, было простым продолжением его роли в фильме. Герой Тихонова советский разведчик Исаев играл преданного делу Рейха штандартенфюрера Штирлица, играл подчинение своему шефу Шелленбергу, так что сейчас мало что изменилось, разве что шеф внешней разведки выглядел по-другому. - Вы меня слушаете? – легкий толчёк в плечо вышеупомянутым реальным персонажем Третьего Рейха вывел Табакова из задумчивости. – Мне бы не хотелось повторять всё дважды. - Я Вас слушаю, - недовольно произнес Табаков пытаясь воплотить в жизнь все свои актёрские способности, которые почему-то для первого своего отказа решили выбрать весьма неподходящее для этого время и место. - Итак Феликс Керстен, о котором вы ничего не знаете, - надеясь, что он достаточно овладел вниманием своих слушателей, начал Шелленберг. – Это личный массажист Гиммлера без которого он не может существовать вот уже шесть лет. - Не может существовать? – с удивлением спросил Тихонов. - Да, - подтвердил Шелленберг, - Рейхсфюрер с молодости страдает хроническими желудочными спазмами против которых обычная медицина бессильна. Только Керстену удаётся в какой-то мере облегчить его страдания. Впрочем, до рейхсфюрера у него было много разных знаменитых пациентов, включая Голландскую королевскую семью и других, чьи имена вам скорее всего не знакомы, да и это не имеет сейчас особого значения. Керстен пользуется значительным влиянием на рейхсфюрера, который в награду за его услуги разрешает ему такие вещи, которые для любого другого могли бы закончиться весьма плачевным исходом. - Как например? – поинтересовался Тихонов. - Освобождение заключённых из лагерей. - Да Вы что?! Серьёзно? И Гиммлер на это идёт? - Да, сделка двух человек из которой извлекают выгоду три стороны. Неплохо, да? - Три стороны? - Да, ну во-первых, сам рейхсфюрер, который избавляется от болей на какое-то время, заключённые лагерей, которые обретают свободу и жизнь, ну и сам Керстен, который, как ласковый телёнок, сосёт молоко сразу у двух маток. - То есть? - Ну, ему, конечно же, весьма щедро платит Гиммлер, а также те, кто передаёт Керстену списки тех, кого они хотят освободить, это или богатые родственники из-за границы, или благотворительные организации или какие-то другие заинтересованные лица. - Вам завидно? – подал голос Табаков. - Мои амбиции, конечно же, включают достойное финансовое положение, но интересы Германии и мой вклад в продвижение этих интересов, занимают более высокое место в шкале моих ценностей. - Шкала Ваших ценностей? Развязывание войны, уничтожение целых народов в концлагерях, Вы считаете, что именно эти ценности достойны быть целью жизни цивилизованного человека? – разъярённо спросил Табаков. - Насчёт развязывания войны, я не думаю, что Советский Союз имеет право упрекать в этом Германию..... - Да как Вы....., - Табаков резко развернулся направляя кулак правой руки в лицо Шелленберга, но тот умудрился увернуться, хотя это и стоило ему нескольких зигзагов на дороге. - Олег! Что ты делаешь? – Тихонов, сидевший за Табаковым пытался охладить своего коллегу. - Олег, может нам стоит поменяться местами? - предложил Гефестион. После неудачной попытки врезать своему соседу, Табаков убрал руку, вцепившись ею в край сидения, чтобы унять дрожь. - Олег, это глупо, - Тихонов перешёл на русский, чтобы остальные не могли его понять. – Что тебе даст эта конфронтация? Ты что, предпочитаешь иметь дело с персонажами Прокоповича или Броневого? Раз уж мы здесь оказались, неизвестно зачем и как.....Извини за резкость, но ты ведёшь себя глупо. Твои очаровательные, но наивные персонажи из «Шумного дня» и «Гори, гори моя звезда» сейчас, увы, не пример для подражания. Молчишь? Я понимаю, что нелегко признать, что роль сидящего сейчас рядом с тобой человека – это единственный пример, которому в данный момент надо следовать, вне зависимости от твоих отрицательных, но естественно вполне обоснованных, чувств к нему. - Я не собираюсь следовать ничьему примеру, я отдельный человек от тех ролей, которые мне посчастливилось сыграть, - глухо ответил Табаков и отвернулся, уставившись в окно. - Пожалуйста, продолжайте, - негромко проговорил Тихонов. К его облегчению, в этот момент Шелленберг лучше владел собой, чем недавний исполнитель его роли, поэтому бригадефюрер продолжил. - К 42-му году моя уверенность в непобедимости германской армии весьма пошатнулась; что касается политиков, в первую очередь фюрера, конечно же, их действия тоже не внушали большого оптимизма. А после смерти Гейдриха, так вообще, я понял, что всё пойдёт под откос. - Смешно выслушивать Ваши жалобы, - не удержался Табаков. – Вы ведь быстро обмотали Гиммлера вокруг своего мизинца, не так ли? - Рейхсфюрер действительно оказался ко мне благосклонен, - согласился Шелленберг. – Но его верность Гитлеру непоколебима. Я давно уже пытался уговорить его начать действовать, пока мы ещё могли диктовать хоть какие-то условия с позиции силы, но за три года мои усилия мало, что дали. Мне многое приходилось делать на свой страх и риск. Но я только мог себе позволить подготовить хоть какую-то почву, без соответствующих санкций Гиммлера я не мог действовать или что-то даже обещать. - Плохо значит старалась, - огрызнулся Табаков. - Уверен, что у Вас получилось бы лучше, - Шелленберг решил напомнить своим слушателям, что у него тоже имелись зубы. Табаков только презрительно хмыкнул, но ничего не ответил. - Через связи, которые у меня имелись в Швейцарии и Швеции, в конце концов мне удалось втянуть рейхсфюрера в переговоры об освобождение некоторых узников из концлагерей, а также способствовать некоторым другим послаблениям. Но я сейчас не об этом. - Ну почему же, раскажите на какие геройские жертвы Вам пришлось пойти, а особенно какой собственный политический капитал Вы на этом заработали в надежде избежать петли после окончания войны! - не унимался Табаков. - К этому я всё и веду, - холодно заметил Шелленберг. – Совсем недавно мне и Керстену удалось организовать встречу между представителем Всемирного Еврейского Конгресса Норбертом Мазуром и рейхсфюрером. - Да Вы что! – воскликнул Тихонов. – Трудно представить, как каждый из них на это согласился. Надо признаться, что это выходит за рамки того, что лично мне известно о последних месяцах войны. И как прошла эта встреча? - Она ещё не состоялась. Помните, когда у меня в кабинете я сказал, что второй телефонный звонок был от моей жены Ирен? На самом деле это звонил Керстен. Всего несколько часов назад он и Мазур прилетели в Берлин из Стокгольма и только что прибыли в Харцвальде, это поместье Керстена примерно в сорока минутах к северу от Берлина. Я и Гиммлер должны отправиться туда на встречу как можно скорее. Именно это я и обсуждал с рейхсфюрером, когда уединился с ним в комнату, прилегающую к моему кабинету. - Я так понимаю, что Мюллеру ничего не известно об этой встрече? – высказал свою догадку Тихонов. Интриги реального Третьего Рейха мало чем отличались от киношных. - Вы правы. Поэтому, как только мы приедем ко мне домой, я предложу всем немного подкрепиться. У меня найдётся какая-нибудь еда и достаточно выпивки, ну и специальное снотворное для моего бывшего босса. Когда он отключится, Гиммлер должен поехать на эту встречу. Я хотел бы, чтобы к нему присоединится Олег, под моим именем, конечно же. Керстена мы успеем предупредить, а Мазур не знает, как я выгляжу. - С какой это стати я должен ехать вместо Вас? - К сожалению, это не единственное мероприятие на завтра. Граф Бернадотт, из Шведского Красного Креста, тоже сейчас в Берлине и у нас назначена встреча. Я не могу быть одновременно в двух местах и эти встречи невозможно перенести на другое время. С графом Бернадоттом не имеет смысла видеться кому-то другому, а вот на встрече с Мазуром я нужен только для того, чтобы заставить рейхсфюрера подписаться под теми обязательствами, на которые он уже согласился в устной форме. Если на него постоянно не давить, он может в последний момент заартачиться и все наши договорённости пойдут на смарку. Мне бы этого не хотелось. Однако я боюсь, что одному Керстену с этим не справиться. И вообще у Гиммлера появилась бредовая идея использовать Александра в качестве непобедимого полководца, который ещё может повернуть ход войны вспять. Я, конечно же, не сомневаюсь в гениальности Александра, но не думаю, что даже ему может удастся что-либо сейчас изменить. И вообще, вы представляете себе, что может произойти, если вместо того, чтобы отправиться на встречу с Мазуром, он решит свернуть в бункер к Гитлеру и сообщить, что у него есть уникальный подарок ко дню рождения фюрера в виде персоны Александра Македонского? - Вы преувеличиваете.... - начал было Тихонов. - Отнюдь, он уже высказал эту идею пока мы совещались в моём кабинете. Бьюсь об заклад, он решил это преподнести как невероятное достижение Аненербе. И, между прочим, фюрер вполне может в это поверить. А что ему сейчас терять? -Этого нельзя допустить, - серьёзно сказал Гефестион. – Я, конечно же, пока что слабо разбираюсь в том, что происходит в этом времени, но я совсем не восторге от этой идеи. - Вы думаете, что Александр может согласиться? – с тревогой спросил Тихонов. - Александр очень увлекающийся человек, - осторожно ответил Гефестион, - конечно же, то малое, что нам рассказали о двух сторонах этого конфликта, не вызывает сомнения, на чьей стороне справедливость и за кем победа, но именно очевидный проигрыш Германии в этой войне может подтолкнуь Александра принять её сторону, повернуть ход войны вспять и потом, как неоспоримый победитель, наказать виновных, вне зависимости от того, на какой стороне конфликта они находились. - Вы действительно думаете, что на этой стадии войны и при полном незнании современности, Александр может не только принять нашу сторону, но и победить? – осторожно спросил Шелленберг. - При нормальных обстоятельствах – не думаю, но если Александр решит, что именно это и было целью Аполлона, когда он нас всех свёл вместе.... кто знает? К тому же, это действительно могло быть целью Аполлона. - А что ты сам думаешь по этому поводу, Гефестион? На чьей стороне ты? – спросил Шелленберг. - Я на стороне Александра, это должно быть очевидно. Да и главный вопрос в том, на чьей стороне Аполлон. - Мы не можем этого допустить! Мы не можем допустить того, чтобы Александр помог Гитлеру выиграть эту войну! – тихо, но очень твёрдо сказал Тихонов. - Я думаю, что последствия войны, выигранной Александром будут отличаться от последствий войны, выигранной Гитлером, - заметил Шелленберг. – Впрочем, мне мало верится, что Аполлон собрал нас вместе именно для этой цели. И поэтому я думаю, что мне всё-таки надо встретиться с Бернадоттом, а моему альтер эго поехать с Гиммлером на встречу с Мазуром. - И Вы уверены, что он будет слушаться Табакова так же, как он слушается Вас? – Тихонов озвучил вопрос который, он не сомневался, готов был слететь с уст его взбунтовавшегося, но почему-то замолчавшего, коллеги. - Я очень на это надеюсь, - сказал Шелленберг. – Во-первых, он уже согласился, что вместо меня поедет Табаков, во-вторых, я ему сказал, что его идея предложить Александра в качестве последнего шанса выигрыша в войне – это абсолютный бред и чтобы он забыл об этом и думать и чтобы, не дай бог, он не вздумал упоминать об этом Александру, и в-третьих, и здесь вы все просто должны мне поверить на слово, в последнее время мне действительно довольно часто удаётся убедить рейсфюрера действовать по моему плану и если Олег будет достаточно убедительно давить на него не просто от моего имени, а именно под моим именем, Гиммлер не заметит разницы. Это может звучать парадоксально, но это именно так. Я не знаю, как хорошо Вы сыграли мою роль, - Шелленберг чуть повернул голову в сторону молчавшего артиста, - но если Вы сможете побороть свою внезапно возгоревшуюся ко мне ненависть во имя чего-то более существенного, я не сомневаюсь, что Вы справитесь. - Мой профессионализм не позволил мне сыграть Вашу роль плохо, - ответил Табаков. - Олег был просто великолепен в этой роли, - подтвердил Тихонов. Легендарная рождественская открытка от племянницы Шелленберга ещё не была получена, иначе Тихонов не преминул бы упомянуть этот пикантный эпизод как подтверждение своей правоты. - Так Вы согласны? – шеф внешней разведки слегка повернул голову в сторону своего новоявленного недоброжелателя. Ему совсем не хотелось загнать машину в кювет. Несмотря на то, что он ездил по этой дороге много раз, это было впервые, когда ему приходилось вести машину в темноте без включённых фар и он чувствовал себя весьма неуютно. - Дайте ему немного подумать, - ответил Тихонов после того как никакого ответа от вопрошаемого не последовало. - Может Вы пока нам больше расскажете об этом Керстене и Мазуре, а также о том, на что надо заставить Гиммлера согласиться и как именно на него давить. - Хорошо, - согласился Шелленберг, но не успел он продолжить свой рассказ, как Табаков решил направить этот разговор в несколько другое русло. - А чем так важны ваши переговоры с Бернадотом, что из-за них Вы не можете поехать на встречу с Мазуром? И вообще, если Вы не были в Берлине с середины марта, как это всё было организовано? - Я действительно не знаю, что происходило за время нашего отсутствия, которое не могло остаться незамеченным. Я очень сильно подозреваю, что в это время кто-то другой действовал вместо нас. Или это были другие мы. У меня нет логичного объяснения происшедшему. Мы были в Вавилоне все вместе, и я знаю ровно столько, сколько об этом знает любой из нас. Что касается встречи с Мазуром, она планировалась очень давно, а с Бернадоттом мы тоже встречались несколько раз и данная встреча уже откладывалась два-три раза. - Может Вы расскажите о Вашей предполагаемой встречи с Бернадоттом, чтобы у Олега Павловича не осталось сомнений в её целесообразности, - предложил Гефестион. - А я и не сомневаюсь в её целесообразности.... для самого Шелленберга, - пояснил Табаков, - на фоне его личных гарантий жизни узников концлагерей не представляют достаточного интереса. - "Они лягут в Ваше, Ваше алиби", фраза произнесённая Прокоповичем в фильме в адрес Шелленберга моментально всплыла в сознании артиста. - Мои личные гарантии как раз и обеспечиваются жизнями этих самых узников концлагерей, - сорвался Шелленберг. - Кто бы сомневался, - тут же отпарировал Табаков. - Слушайте, вы двое, - теперь уже не выдержал Тихонов, - что за детский сад вы здесь развели! И не вздумайте мне отвечать в духе «он первый начал». Сейчас выгоню вас обоих к чёртовой матери в машину к Мюллеру, пусть он с вами разбирается. А для особо упёртых напоминаю, что дело иметь придётся с настоящим шефом гестапо, а не с папашей Броневым. Понятно? - Останови машину! – процедил Табаков. - Что? - Останови машину, я сказал. - Олег, уймись, - взмолился отчаявшийся Тихонов. - Пожалуй, я действительно так и сделаю, - вдруг оповестил всех Шелленберг и, включив правый поворотник, стал медленно сворачивать на обочину в надежде, что она существуют. Машина даже не успела ещё полностью остановиться, как Табаков рывком раскрыл дверь и выпрыгнул наружу. Холодный воздух пахнул ему в лицо и от этого сразу как-то стало легче. «Сейчас я успокоюсь, и всё будет нормально, - уговаривал себя актёр, - что я, правда, так? К чему всё это? Или я не знал, кем мой герой является на самом деле, когда согласился на эту роль? Конечно же, кто б мог предположить, что мне придётся с ним встретиться в реальной жизни? Как-то в Вавилоне было легче. Наверно, на меня так подействовал его кабинет, или его машина. Кстати, а где же знаменитый Хорьх? Почему мы едем не на нём? О да, вот, Олежечка, какие вопросы тебя действительно интересуют. И вообще, Шелленберг и я совсем не похожи. Совсем не понимаю, что себе думала Лиознова, когда приглашала меня на эту роль? Впрочем, Броневой ещё меньше похож на Мюллера, а вот Гиммлер, да, Прокопович мог бы сыграть совсем без грима. Боже, о чём я? Да, что тогда сказала Лиознова? Что-то об авантюризме и детской непосредственности. Какая детская непосредственность? Неужели она во мне действительно видела Шелленберга? Впрочем, что она знала о реальном Шелленберге? Так, то, что написал о нём Семенов и что она сама себе нафантазировала. Обаятельный и опасный мерзавец. А мне ведь нравилось его играть! Вызов себе, практически первый отрицательный герой. И зачем мне это надо было?» Табаков уставился бессмысленно в темноту. Четвертушка луны где-то сбоку больше служила украшением, чем обеспечивала какое-то освещение. Тёмные силуэты чего-то морфообразного бесформенно сгрудились впереди. Облокотившись левым боком на открытую дверцу машины актёр безрезультатно пытался различить в темноте хоть какую-нибудь подсказку на в общем-то бессознательно всплывший вопрос «А что же дальше?» Единственным ответом, больше мешавшим, чем помогавшим, послужила накатившаяся неизвестно откуда головная боль. «Или она уже была, а я её просто не замечал?» Что-то напоминавшее писк комара прожужжало над правым ухом. «Откуда комары в апреле?» без особого интереса вопрошал сам себя актёр. «Хотя, чёрт его знает как в Берлине....» К головной боли и пищанию комаров добавился какой-то необъяснимый гул и вой. «Гроза, что-ли.....» отрешённо подумал он и в отчаянном усилии избавиться от всего этого наваждения, затряс головой, пытаясь отогнать от себя ненужные мысли и непонятные звуки. - Да что ты застыл! – цепкие пальцы Шелленберга впились ему в предплечье и потащили куда-то вперёд. Не успев понять, что происходит, Табаков по инерции подался вперёд, но в следующее мгновение, зацепившись обо что-то ногой в темноте, полетел куда-то вниз, встречая головой холодную землю.х х х х х х х
- Олег, Олег, да очнись ты ради бога, - настаивал смутно знакомый голос видимо принадлежавший человеку, который одновременно довольно резко лупил его по щекам. - Да хватит уже, - он поднял свои собственные руки пытаясь заблокировать ими весьма болезненные, как ему казалось, удары. - Ну наконец-то, - произнёс довольный своим результатом будильник, в котором, за мгновение до того, как он открыл глаза, артист узнал своего коллегу Юрия Визбора. Рядом озабоченной тенью маячила фигура, в которой Табаков признал Мазея. - А что так светло? – задал первый пришедший ему в голову вопрос Табаков. - Машины наши горят, - мрачно сообщил Визбор. – Одна, правда, цела, а две другие решили сменить свой профиль превратившись из средств передвижения в средства освещения. - Не смешно, - констатировал Табаков, - что произошло? - Ты не помнишь? Мы попали под бомбёжку. Правда, эти самолёты видимо уже возвращались с очередного задания, и решили избавиться от последней неиспользованной бомбы. Как ты там говорил в фильме «Улетают, чтобы взять новый запас бомб...»? - Это говорил Штирлиц, а не Шелленберг, - поправил Табаков. - Ну да ладно, тебе виднее, - согласился Визбор. – Так что, ты ничего не помнишь? - Я вышел и машины и стоял рядом..... - А над кой ляд ты попросил Шелленберга остановить машину? Ехали мы себе тихо и спокойно, никого не трогали и сейчас бы уже небось распивали коньяк у него на вилле. - Извини, не подумал, - промямлил Табаков. – Потом помню, какие-то комары пищали, странно как-то, в апреле, и комары..... - Да это, наверное, ты слышал звук подлетающих самолётов. - Я никогда не слышал самолётов, пищащих как комары. - Ты никогда не слышал самолётов, бомбивших Берлин в апреле 45-го. - Твоя правда. Ну а потом, я помню Шелленберг схватил меня за руку и куда-то потащил, да, кажется так, и я думаю, что я упал. - Потому что ты застыл в ступоре около машины как замечтавшийся у норки суслик, тогда как все ринулись из машин в этот лесок. Шелленберг пытался тебя сдвинуть с места, а ты ничего лучшего не придумал, как грохнуться головой о землю и ему пришлось тащить тебя на себе! - Да? О чёрт! А где он? И где все? Никто не пострадал? - Мюллер мёртв. - Да ты что?! - Жалко? - Не говори ерунды. Но как же так? Зачем Аполлону надо было его тащить в Вавилон, чтобы прикончить его сразу же по возвращению в Берлин? - Ты это спросишь у лучезарнейшего, когда он изволит явить нам свой светлый лик. - Я бы не стал высказывать такие мысли вслух, - посоветовал Мазей. - Если он так всемогущ, как его все представляют, я уверен, что он может читать мысли тоже и если я ещё жив, то ему глубокого плевать, что я о нём думаю или говорю. Впрочем, здесь надо отдать ему должное, он на такие мелочи, наверное, не распыляется. - То есть Мюллер и две сгоревшие машины наши единственные потери? - Шелленберг ранен. Табаков замер, почувствовав, как у него всё оборвалось внутри и сердце забилось в приступе бешеной тахикардии. - Это всё из-за меня, - громким шёпотом выдавил из себя Табаков. - Да не переживай ты так, он не сильно ранен. Осколком зацепило ногу, когда он бросился с тобой на землю пытаясь увернуться от летевшего во все стороны железа. В общем, в выдержке ему не откажешь, боюсь, что если бы не он, ты бы наверняка составил компанию Мюллеру. - А где он? Где все остальные? - Ему помогли перебраться поближе к пылающим машинам. Вряд ли самолёты вернуться так скоро, а осколок надо было вытаскивать хоть при каком-нибудь свете и Гефестион с Александром предложили выступить в качестве врачей. Вот где бутылки с коньяком пригодились в качестве обезболивающего и антисептика, хорошо, что они не пострадали, когда машине Шелленберга пришёл каюк. Ну, разорвали пару рубашек на бинты, в общем, жить будет наш герой и твой спаситель. Гиммлер, правда, несколько в панике, но мы пока что решили не тратить на него оставшийся коньяк. Вот как-то так. А ну-ка, попробуй встать, - Визбор протянул руку своему коллеге. Табаков встал, и сделал сначала несколько неуверенных, а потом вполне нормальных шагов туда и обратно. Комары больше не пищали и головная боль исчезла как по мановению волшебной палочки. Без лишних слов он направился к горящим машинам. Визбор и Мазей пристроились по бокам на случай, если актёру понадобится их помощь. В нескольких десятков метров от дороги они пересеклись с другой группой, которая тоже шла по направлению к дороге. - Олег Павлович, рады видеть, что Вы оклемались, - приветствовал их троицу Джаред. – А нам вот тут пришлось заделаться в гробокопатели. - Мюллер? - Да. Правда копать было нечем, так – прикрыли ветками для приличия. - И то много чести, - недовольно заметил Визбор. - Согласен, - подтвердил Колин, - но он всё-таки несколько дней был членом нашей группы да и не должны же мы опускаться до уровня наших врагов. Хотя, если признаться, мы больше это сделали для того, чтобы хоть немного успокоить Гиммлера, он нам, к сожалению, ещё пригодиться. Кстати, пока мы его тащили ну и всё такое прочее, мы, кажется, вычислили, что означало то пророчество, которое он получил в Вавилоне. - Да, и что? - Если вы помните, Мюллеру было предсказано, что он побьёт рекорд Элвиса Пресли. После смерти певца, даже годы и десятилетия после его смерти, многие утверждали, что видели его живым. Если я не ошибаюсь, такие же слухи ходили о смерти шефа гестапо, его видели то в Аргентине, то в Испании, то ещё где-то. Но теперь-то мы точно знаем, что это не так и он, слава богам, не пережил войны, можно даже сказать, не дожил до её конца. - Это в этой реальности, неизвестно как было на самом деле, - заметил Табаков. – К планам Аполлона, если у него такие действительно имеются, и если Аполлон на самом деле имеет к этому какое-то отношение, нужно относиться с опаской. Мне совсем не нравится то, что мы обсуждали, пока ехали в машине. - А что вы обсуждали? – Визбор задал логичный вопрос. - Там какое-то движение около машин, - вдруг заметил Табаков, - я думаю, что мне сначала надо..... в общем, потом о планах. – И он быстрым шагом направился к дороге. Горели первые две машины, Шелленберга и Мюллера. Последняя, в которой ехал Гиммлер, была отогнана назад на безопасное расстояние в случае, если у разбомблённых машин взорвутся бензобаки. Шелленберг расположился на сиденье рядом с водительским, а вокруг столпились остальные действующие лица. - Рад, что Вы пришли в себя, - начал шеф разведки. - Ну да, надо же кому-то ехать на встречу с Мазуром вместо Вас, - кивнул Табаков. – Теперь это можно обсуждать без опаски быть выданным Мюллером. - Негоже Вам злорадствовать по поводу его смерти, - упрекнул Гиммлер. - Извините, но я его оплакивать не собираюсь, - отрезал Табаков. Он хотел было ещё добавить «собаке – собачья смерть», но удержался. Он понимал, что не было смысла провоцировать Гиммлера. – А вам, герр Шелленберг, благодарность за моё спасение. После нашего недавнего разговора во время поездки, я не удивился бы, если бы Вы оставили меня стоять у машины. - Ну что Вы, - усмехнулся Шелленберг, - я всё ещё питал надежды на Ваше согласие поехать на встречу с Мазуром вместо меня. Я так легко от своих планов не отказываюсь. Табаков покраснел и отвернулся. Почему-то он был уверен, что Шелленберг просто не мог устоять от возможности его подковырнуть, но спас он его из менее эгоистических соображений. - Вас надо отвезти в какой-нибудь госпиталь, - засуетился Гиммлер, - и не говорите мне, что рана несерьёзная, а вдруг – заражение крови. - Не сгущайте краски, рейхсфюрер, - отмахнулся Шелленберг. - Я красок не сгущаю, забыли, как закончил Гейдрих? - Ну тоже мне, сравнили, у меня просто царапина, а ему все внутренности разворотило. - Рана на самом деле не очень серьёзная, - подтвердил Александр. - Ну вот видите, - закивал Шелленберг. – Нам надо обговорить, как нам дальше действовать. Отсюда ближе к моему дому, так что возвращаться назад не имеет смысла. - Но у нас осталась только одна машина, - заметил Стоун. - Да. И поэтому я предлагаю разделиться на две группы, - продолжал Шелленберг. – Я поеду в этой машине, а за водителя возьму Табакова, если он не возражает. Трое других должны быть те, кто может хорошо запомнить дорогу в темноте. У моего дома припаркован мой Хорьх, если он ещё цел..... - Цел, цел, - заулыбался Табаков. - Да, а как ты знаешь? - Я на нём ездил в фильме. - В смысле «на нём»? - Ох, это целая история, но Ваша машина после войны досталась сначала одному человеку, потом другому и в конечном итоге оказалась на киностудии, где снимали наш фильм. Есть одна сцена в фильме, где я приезжаю на Вашей машине на аэродром. - Ну зачем же так скромно, «одна сцена», - не удержался Визбор, - этот эпизод окрестили «30 секунд славы шинели Шелленберга»; роскошный момент, ничего не скажешь. Так что Олег прав, шансы весьма велики, что Ваш хорьх жив и здоров. - Я рад, - констатировал шеф разведки, - итак. Мы приезжаем ко мне домой, двое из вас едут сюда обратно на двух машинах и забирают остальных. Так мы опять все вместе. После этого, рейхсфюрер с Табаковым отправляются в Харцвальде к Керстену на встречу с Мазуром, а я еду в Берлин на встречу с Бернадотом. - Вы никуда не можете ехать в таком состоянии, - запротестовал Гиммлер. - Ещё как могу! Я уже и водителя себе подобрал. - Кого? - Штандартенфюрера Штирлица, кого же ещё?