те несколько дней До

Зоро жарко и трудно дышать. Солнце над ним в самом зените, нагревает чёрную ткань не хуже пламени. Он по несколько минут рассматривает свои сапоги и песок под ними — изучает каждый шов, порез, камешек под ногой. Практически бессознательно перебирает пальцами, чтобы те окончательно не онемели, или шевелит плечами и шеей. Одолевает смертельная скука и, отчего-то, усталость. Кажется его держат на ногах только верёвки — разрежь их, и расхваленный охотник на пиратов рухнет. А это только середина третьего дня. Стоило расстаться с Ёсаку и Джонни, как он снова стал неразговорчив, груб, резок и ввязался в очередную переделку. Ему ведь, оказывается, необходима компания. Здесь, конечно, то и дело снуют солдаты, но не разговаривают с ним и вообще, кажется, делают вид будто его и нет; за воротами редко проходят люди и ведут себя в точности, как дозорные. Однако, у всех проходящих на лице написано, что им до жути интересно посмотреть, и Зоро вроде всё равно — пусть смотрят, а вроде и раздражают. Везде ли Дозор устраивает из любого проступка кого-то ему неугодного публичное представление или ему особенно повезло нарваться именно на такого командующего и его сынишку? Ещё здесь каждый вечер, похоже, что после ужина, рядом с ним проходит старик, волоча за собой пакеты с мусором. Кто-то вроде их местного уборщика, считает Зоро. Он низкий и скрюченный, у него густые заросшие брови, из-под которых видны совершенно голубые глаза, седая борода, белая безрукавка и кепка, как у солдат. И ещё тощие, вероятно, некогда сильные пальцы. Один раз он курил, проходя так мимо, и потушили сигарету о сруб импровизированного креста. Зоро тогда наблюдал за ним, и их взгляды пересеклись. Первые дни этот дед только молча ходил мимо, косился на него оценивающе и быстро отворачивался. Ничего в нём, в общем-то, примечательного не было, на него пока что все люди так смотрели и так же ничего не говорили. Только вот на четвёртый день старик этот остановился перед ним, подумал и заговорил, шутливо, но и с некоторым сожалением: — Приукрасили тебе личико-то, а. Хельмеппо со свитой приходил на четвёртый день. Зоро ему ничего не ответил. На небе занимался закат, в городе за стеной загорались огни, и встреча эта могла бы обыкновенным образом кончиться — расстались бы, как бывало, если бы на плацу не появился третий человек. — Что за собрание? — поспешил разобраться подошедший. Он вообще появился довольно по-хозяйски: с размахом отворил внутренние ворота и широкими шагами направился к возведённому кресту. Голос его был грубый и низкий, он имел выдающийся рост для Восточного моря. Зоро сразу обратил внимание на его правое предплечье, вместо которого был огромный топор в качестве оружия. Старик заметно сдержал порыв быстро уйти, покряхтел, весь выпрямился как струна, и поспешил отдать честь. — Капитан Морган, — поприветствовал он. Зоро же поспешил нахально заявить: — Вербую людей в свои ряды. — Он весь подобрался, чтобы не выглядеть особенно уставшим и натянул на лицо самодовольную ухмылку. От подошедшего, как он понял, ничего хорошего можно было не ждать, и что вышел тот никак не на прогулку. Проигнорировав выходку, Морган жестом руки велел старику убраться, и тот, немного смутившись, ушёл. Тогда он посмотрел на привязанного к кресту юношу. — Здесь главный я, — объявил он сухо. Тотчас самый кончик топора коснулся подбородка Зоро так, что тому пришлось вытянуть шею и задрать голову. Заставил слушать. — Слава, деньги, статус и подчинённые — у меня есть всё. Ты — простой оборванец с улицы, и я чхал на то, какие у тебя дела с моим сыном. Но даже так ты доставляешь проблемы — вся база зудит об одном паршивом выскочке. Легче сразу избавиться от мелочи вроде тебя, чем терпеть все эти сплетни и переполох в отрядах. О чём ты говорил с тем стариком? — Так ты мне льстить пришёл или угрожать? — ушёл от вопроса Зоро. — Я вообще все предыдущие дни молчал и был тут, если незаметно, а не бегал по базе, устраивая переполох. Морган сразу ударил его обухом топора. Скула заалела — горячо, но Зоро не чувствовал, как капает кровь — непременно останется ноющий синяк. — Я не потерплю ни единого намёка на мятеж. Здесь мои порядки! — рьяно заявил мужчина. И Зоро мог бы его понять, если бы не сложившееся чуть ранее мнение о нём, как об ублюдке. — Единственный подобный случай — и с жизнью распрощаешься и ты, и всё причастные! — Тогда можешь сразу приказать своим солдатам не вертеться вокруг меня, — оскалившись, парень резко ответил. Он обыкновенно не задумывался о последствиях, когда вот так вот язвил, ведь в таких случаях всегда занимал сильную сторону. А теперь он привязан, и перед ним стоит человек с невероятным самомнением. Конечно — ему достанется — сразу понимает Зоро и хмурится, ожидая реакции верзилы. Морган теперь бьёт сильно и с размахом, потом уходит, раздражённый. Зоро сплёвывает кровь и радуется уже и тому, что тот уходит не самодовольный. И тому, что он хотя бы не паясничает, как Хельмеппо. На следующий день немногим позади него устанавливают табличку, где, извернувшись, он читает, что все, кто попытается ему помочь или заведёт разговор, будут казнены на месте. Под жарким солнцем он весь день дремлет, старается игнорировать тянущее чувство во рту, вызванное жаждой, и предпочитает считать, что живот сводит от стягивающих верёвок, а не от голода. Жизнь вокруг продолжается: иногда проходят солдаты, вечером — тот старик, и новое — девчушка за воротами, очень боязливо; и, если он не ошибается, то она из той таверны, с которой вся эта история началась. Зоро невероятно скучно — он думает обо всём сразу и в то же время ни о чём. Невозможно вспомнить мысли, которые пробегает в голове. И непонятно тяжело — голова, руки, ступни — тяжёлые, устали. Он еле заметно вздрагивает, когда слышит голос перед собой. Даже не заметил, как тот приблизился — очень плохо. — Разум-то не растерял ещё? Голова ниже и ниже с каждым днём. — Перед ним стоял тот старик. — Вот ещё. — А голос об обратном говорит, — хитрил подошедший, голос которого, впрочем, хрипел не меньше. — Если ни один дождь не прольётся, точно помрёшь. — Раньше тебя не помру. — За язык тебя и бьют, должно быть, — понял тот. — Слишком резвый. — Иди куда шёл. — Зоро мотнул головой. — Так я первым делом к тебе шёл. Не сказать, что Зоро была неприятна его компания, но и хорошего ничего он в разговоре с ним не видел. Тем более сейчас дед явно забавлялся, как ему казалось — может, с ним за день ни один солдат без дела не заговаривал вот он от скуки и разговаривает с тем, кто не может сбежать. Зоро уже хотел его прогнать, но тот вдруг достал из кармана свёрток. — Сухарик вот, — пробормотал он, не зная как объяснить, — ржаной хлеб, обжаренный. Съешь, — твёрдо закончил он. Значит, понял Зоро, не смеётся, а жалеет. У него от одного вида хлеба и слов старика рот наполнился слюной. Он очень хотел есть. И пить тоже. Он об этом старался не думать, пока находился здесь, и теперь разозлился: — Чего ты вмешиваешься?! Я не хочу. — Чего? — сплюнул дед. — Дурак! Этакий гордец! — Проваливай! Отведя взгляд, Зоро молчал, и сам старик ни слова не говорил, всё топтался на месте. — Возьми, — строго посоветовал он. — И не считай это подачкой. — У тебя проблемы могут быть, если задержишься здесь, — отрезал Зоро. — Я всё сказал. — Так ты добрый дурак, — хохотнул тот. — Хотя, я мог догадаться и раньше, зная всю эту историю с таверной и псом. Вербуешь людей, говоришь Моргану: что это за выходка была в тот раз? — Тебе заняться всё-таки нечем? — В отличие от тебя у меня полно дел. Я один убираю всю эту территорию за тремя сотнями мужланов в берцах. — Он вдруг подошёл совсем близко. — Раз брать по-хорошему не хочешь, я в тебя его силой затолкаю. — Ни за что! — А что мне сможет сделать связанный немощный пацан? — Растопырив жёсткие пальцы, одной рукой он схватил Зоро за подбородок и запрокинул ему голову, второй — протолкнул сухарь в рот, подальше за щеку так, что грозный охотник на пиратов чуть не подавился перемешавшимся вкусом горьких пальцев и вкусного хлеба. Отвратительно — Зоро хотел его укусить, но тот только воспользовался этим, накрыл его рот обеими ладошками. — Жуй, — приказал он. Так заставил проглотить. Зоро в конце концов пнул его коленкой в бок, и тому пришлось отступить. — Упрямец! — Последнее, что сделал Зоро, деду явно не понравилось, и он в ответ как мог пнул его по ноге. — Да ты из ума выжил! — Будто я к тебе целоваться лез! Как девка разорался. — Зоро присмирел после его слов. — Ты молодой ещё. Вытерпи уж как-нибудь. С завтрашнего дня я больше тут не работаю — не увидимся. Это всё. — Дед подобрал мешок и побрёл, расстроенно махнув рукой. Он, может, уже и пожалел, что затеял всё это. Зоро злился на него, на всю эту ситуацию. Что-то слишком много тех, кто интересуется им — не важно с какими намерениями — просто много. В то же время был благодарен. Хлеб казался вкуснее, чем любая другая существующая еда, хоть из-за сухаря пить захотелось в разы сильнее. — Ладно, — тихо начал Зоро. Люди вольны делать то, что им хочется. Он — захотел провисеть здесь месяц, тот старик — помочь ему. — Извини, наверно. Спасибо. Он слышал, как тот удовлетворённо хмыкнул и скрылся за забором. Даже имя не упомянул. Ночью прошёл ливень. Зоро промок до нитки, замёрз и не сомкнул глаз за всё это время. Так, на самом рассвете заметил ту девчушку из таверны — непременно ту, она ведь у забора не один день родила, и он успел увериться, что это точно она. Теперь решилась подойти. Мечник, не стесняясь в выражениях, просто прогнал её до того, как появились солдаты. Днём под поднявшимся солнцем снова забылся во сне. Хельмеппо тем временем, кажется, забыл про него или потерял интерес, потому что не появлялся уже очень долгое время. Более трёх дней с ним никто не заговаривал, никто не подходил и не бросал косых взглядов — привыкли, считал для себя он, или боялись, что умирает, потому что совсем притих. Но вот, случилось вдруг: на заборе повисли два парня — не стеснялись его и обсуждали что-то между собой — один побаивался, другой был совершенный балбес. И глядя на них, Зоро непременно захотелось что-то сказать. Что-то наглое и вызывающее, как он умел.