«Le fait que personne n'ait de renseignements sur vous puisque personne ne vous aime...»¹
опять то же омерзительное чувство собачьего холода, покалывающего кончики пальцев, и сухость в горле. дрожь по всему телу, и неконтролируемое желание сломать себе конечности, чтобы перестать мучиться от боли из-за ноющих суставов. рваные вдохи в попытках избавиться от наводящего ужас ощущения, словно кто-то мёртвой хваткой цепляется за шею и резко надавливает, преграждая путь кислороду. ладошки потеют, и запястья затекают от слишком долгого нахождения в неудобной позе, будто что-то мешает ими пошевелить, крепко фиксируя в одном положении. среди прочих непонятных ощущений тэн ясно определяет, что раздражает чувствительную кожу рук – грубый металл. омега готова покляться, что слышала лязг наручников. она на пробу дёргается и встречает сопротивление, из-за чего тревога берёт над ней верх и заставляет открыть рот в немом крике. к ужасу тэна, он обнаруживает, что не может пошевелить ни одной своей конечностью и даже подать голос становится слишком непосильным трудом для человека, который потратил последние силы на то, чтобы сфокусировать внимание на звуках вокруг него и попытаться понять, что же с ним происходит. омега слышит в висках стук собственного сердца и очень надеется, что это не будет её последним воспоминанием, прежде чем проваливается в дремлющую бездну. жар с предвкушением охватывает тело тэна, а волосы на затылке начинают мокнуть, в беспорядке раскидываясь по подушке. воспоминания, когда читтапон нашёл себя разбитым на полу, глотающим слёзы, – самое ужасное, что с ним случалось за все двадцать лет жизни. в тот день он убедил самого себя, что больше ни в ком не нуждается, ведь что трудного в том, чтобы просто закрыться и перестать совершать одну и ту же глупую ошибку: обнажать душу перед тем, кто этого не заслуживает? на кончике языка тает жалобное «не поступай так со мной», а после начинает горчить, ведь перед глазами снова его лицо: маленький прыщик под губой, забавная родинка на правой щеке, сложенные в тонкую полосочку губы и недовольно сведённые к переносице брови. омеге знакома эта эмоция: она слишком часто беспокоила её саму. тэн тянется вперёд рукой, ощущая острую необходимость убедиться, что человек перед ним реален, и снова оценить мягкость чужих щёк. слёзы застилают глаза мутно-белым туманом, стоит читтапону только коснуться кончика носа любимого. он хочет проснуться, но не может. «не мучай меня своим присутствием» так и застревает неозвученным где-то глубоко в горле, пока с подбородка медленно скатывается капелька пота, ударяясь о росчерк острых ключиц, выглядывающий из-под пижамной футболки. поистине завораживающее зрелище. ещё одна капля также разбивается насмерть где-то в районе худого плеча, перед этим задержавшись немного в ямочке впалой щеки. в последнее время тэн заметно потерял в весе, только живот, как назло, не хотел исчезать. правда, омега уже давно перестала удивляться собственному отражению в зеркале. тэн опять задыхается, заходится в болезненном стоне и резко распахивает глаза. слышатся скрежет зубов и скрип кровати. ещё бы немного, и таец сошёл бы с ума. его облегчение, когда он очнулся в собственной спальне, можно было пощупать рукой. омега стирает тыльной стороной ладони солёные дорожки с щёк и переводит взгляд на электронные часы. неоново-красное «два сорок семь» звучит в голове как приговор, ведь подъём только через шесть часов, а ложиться обратно и пытаться снова заснуть – не вариант. тэн просто не выдержит ещё такой же ментальной пытки. янян продолжает являться к нему во снах по сей день, и, честно говоря, читтапон бы и рад столкнуться с амнезией или чем-нибудь в этом роде, чтобы больше никогда не проецировать родные черты лица в своей голове, но и тут он бессилен. приходится мириться с тем, что имеет на данный момент. раньше омега мало думала о сонном параличе и причинах его возникновения, но с недавних пор познакомилась с этим явлением сполна, не уставая разминать конечности после очередного приступа, как и сейчас. тэн осторожно подтягивает к себе левую ногу, начиная на весу вращать голенью. опираться на локти вскоре становится слишком проблематично, и привычная волна фантомной тошноты подступает к горлу омеги. кончик языка неосторожно мажет по сухим губам, тревожа ещё не зажившие до конца ранки, – тэн уже начинает жалеть о своих действиях. он в бессилии закрывает ладонями лицо и переворачивается на бок. «я боюсь, мне очень страшно, пожалуйста, кто-нибудь...» – омега шепчет в подушку, подгибая ноги. ей очень холодно и одиноко. нужна чья-то тёплая рука и... любящий взгляд. нет, это было бы слишком эгоистично, но... тэн честно пытался отговорить себя, однако страх одиночества всё же пересиливает его, стирая рамки приличия. да, время позднее кому-то писать, а что поделать? читтапон тянется за телефоном, дрожащими пальцами, насколько это возможно, набирая сообщение тэёну, а потом... стирает его. тэн смотрит ещё раз на часы и вздыхает. нет, у тэёна и без него проблем хватает. омега выходит из диалога, молча раздумывает какое-то время, а потом снова скользит мокрыми пальцами по клавиатуре. только вот адресат уже другой. было бы глупо продолжать беспокоить тэёна, когда ему самому нужна помощь, да и тэн не уверен, что их ночной разговор не закончится очередной ссорой. омежьи пальцы вновь застывают над открывшимся диалоговым окном, но через мгновение набирают короткое и такое отчаянное:«out_of_ten»: ты можешь приехать сейчас ко мне? ты мне очень нужен.
ответ, на удивление, приходит незамедлительно, словно на той стороне провода ещё и не ложились: «uwu__chill»: кидай адрес.«out_of_ten»: *геолокация прикреплена*
тэн в ожидании сворачивается калачиком у изголовья кровати. он правда благодарен чону за то, что омега не только так быстро ответила, но ещё и не задавала лишних вопросов. ли просто не уверен, что знает правильный ответ на вопрос, что же с ним происходит, если ким вдруг решит поинтересоваться. янян с ним происходит и категорически отказывается уходить из его головы, в то время как из жизни давно исчез. они не виделись, не списывались, даже случайно не сталкивались на улице с того дня, когда один окончательно сломал другого. тэн не дал бы ещё одного шанса (он уверен), но страх снова сорваться и упасть в ноги всё равно не отпускал его. омега злится, и злится на саму себя за слабость, потому что взгляд вдруг цепляется за их совместную с яняном фотографию, провалившуюся в узкий промежуток между прикроватной тумбочкой и стеной. тэн тянется за фоторамкой, царапая локоть об острый угол кровати. каждое действие отныне ему приносит столько боли, а кончики пальцев начинает жечь, если предмет в руках принадлежал или был как-то связан с лю. — ненавижу, - ли швыряет рамку на пол, разбивая стекло вдребезги, и с удовлетворением рассматривает осколки, размышляя насчёт степени их остроты. тьма вновь сгущается над головой тэна, и он пытается смахнуть с себя наваждение. когда же эти кошмарные воспоминания, наконец, разожмут свою хватку? дверной звонок возвращает омегу к реальности, и она на негнущихся ногах плетётся в прихожую. чону выглядит обеспокоенным, но тайцу от этого ни горячо ни холодно. ким молча проходит внутрь, крепко прижимая к себе дрожащее тело. тэн всхлипывает. старшая омега чувствует, как намокает её плечо, и тяжело вздыхает: ей тоже знакомо это чувство. горячая ладонь ложится на тэновы лопатки и начинает плавно поглаживать. — пойдём, ляжем, - чону берёт за руку младшего и ведёт к кровати, как вдруг останавливается, рассмотрев на полу блестящие от лунного света осколки. — боже, тэн, ты в порядке? не поранился? ким осматривает тэна на предмет каких-либо травм и, убедившись, что тот в полном порядке, сажает его на кровать, а после уходит за совком и веником. читтапон подгибает ноги, наблюдая за тем, как чону внимательно собирает осколки, боясь какие-то пропустить. омеги совершают все свои действия в полной тишине, изредка прерываемой чьим-нибудь тяжёлым вздохом. в последнее время тэн полюбил тишину, она стала его верной подругой, как и темнота, боль и отчаяние. когда с осколками было покончено, чону нежно провёл пальцами по плечам тайца, ложась с ним рядом. — опять кошмары? — один и тот же: он, - тэн прячет мокрое от слёз лицо в изгибе шеи кима и громко шмыгает носом. — сонный паралич? - не дождавшись ответа, чону подтягивает к себе левую руку младшего, начиная плавно разминать запястье. — есть какие-то таблетки от этого? — сдурел что ли? режим нужно соблюдать и с головой работать, - зная, как ким относится к принятию каких-либо препаратов, стоило ожидать такую реакцию: старший никогда не прописывает своим пациентам никаких таблеток, старается избегать этого по максимуму, так как верит, что к психотропным можно всегда успеть вернуться. — ты так быстро ответил на моё сообщение. у тебя всё хорошо? - тэн меняет положение тела, чтобы киму было удобно размять теперь и второе запястье. — не спалось, вот и ответил. ёнхо опять ночами напролёт занимается проектом, а мне одному в кровати одиноко, так что я в каком-то плане тебя понимаю, - чону смотрит на электронные часы и вздыхает: тэну нужно поспать, а ему самому тем более – потому что завтра в записях ни одного окна. — единственное, что меня спасает, – это верона. мурлычет на ухо, бьёт хвостом по лицу и сразу к жизни будто возвращает... — джэхён решил пристроить кошку у тебя? ты же их терпеть не можешь. — кто сказал? я люблю животных ровно до тех пор, пока они не расцарапывают мне лицо. кстати, - чону прокашливается, — может, тебе тоже завести домашнего питомца? наличие чьей-то мохнатой задницы рядом с тобой на подушке повышает шансы избежать депрессии. — к твоему сведению, все мои проблемы начались ровно с того момента, как кое-чья мохнатая задница легла на вторую половину этой кровати, - тэн хлопает по подушке рядом с собой. — фу, не хочу даже знать, - ким театрально-точно корчит гримасу полного отвращения. — это я к слову сказал. она не была у него мохнатой, если что, - ли закидывает ногу на чону и щиплет его за щеку, чтобы тот прекратил представлять чужие мохнатые задницы у себя в голове. — очень за тебя рад, - лицо чону вновь приобретает задумчиво-серьёзное выражение. — я серьёзно, тэн. пообщайся с заводчиками или съезди в приют, выбери себе кого-нибудь. убей двух зайцев одним выстрелом: и тебе легче станет, и животное осчастливишь. хотя лучше с джэхёном посоветуйся: у него и номера телефонов есть, и хорошие места на примете. братья чон – безумные поклонники всех мохнатых и лысых существ на этой планете. — тогда я точно превращусь в сумасшедшую бабку, одинокую затворницу с тринадцатью котами, от которой постоянно будет чем-то вонять, - тэн несогласно мычит. — ты превратишься в одинокую сумасшедшую бабку, если будешь вечно сидеть дома, жить прошлым, отказываясь социализироваться и боясь сделать шаг вперёд, навстречу своему будущему. понимаешь? ты не можешь вечно прятаться, - ким заботливо убирает светлые волосы младшего за ухо, пропуская их меж пальцев. — хочу и буду прятаться, - бурчит себе под нос ли. — если бы я только мог больше ничего не чувствовать... — эй, читтапон личайяпорнкул, послушай меня внимательно, - тэн в шоке распахивает глаза: он так давно не слышал своё тайское имя из чьих-то уст. — ты не должен себя менять, если один придурок не оценил твою доброту и глубину испытываемых к нему чувств. это несправедливо по отношению, прежде всего, к тебе. сам подумай и скажи мне: разве янян не пытался тебя изменить, подстроить под себя? неужели тебе не будет обидно, если сделаешь так, как он этого и добивался? поверь мне, ты окажешь ему медвежью услугу, если запрёшь себя и своё сердце вместе с чувствами, которые могли бы когда-нибудь возникнуть по отношению к кому-то более достойному, в самый отдалённый уголочек души. согласен? конечно, чону, как всегда, чертовски прав. разве бывает иначе? тэну кажется, что такие люди, как ким, просто не умеют ошибаться: они просчитывают всё на несколько шагов вперёд. однако, если бы таец однажды спросил бы чону напрямую, он бы ответил, что ошибался и ещё как. насколько бы сильно чону не углублялся в психологию, чтобы найти новые способы оказания помощи другим людям, понимал, что лишь больнее ранил тех, кого любил сам. замкнутый круг. и почему не существует какой-то универсальной формулы, которая помогала бы избегать ситуаций, где один человек делает больно другому? огромное разочарование состоит в осознании того, что хотим мы этого или нет, но от всего плохого в жизни нам не удастся отгородить тех, кого любим больше всего на свете. — откуда ты знаешь моё тайское имя? - первым подаёт голос тэн и жмурится, потому что ему кажется, что вопрос прозвучал слишком надрывно и отчаянно. — своих информаторов не выдаю, - чону устало прикрывает глаза, ощущая, как теряет связь с реальностью и постепенно проваливается в царство морфея. — тэён... у кого ещё из нас двоих язык без костей, - недовольно причитает ли, комкая ногами одеяло. — но у тебя получилось произнести без единой запинки, молодец. из уст яняна моё имя слышалось, как плевок в душу. — у меня пациент был с двойной фамилией... такой, что язык сломаешь, так что твоя – пустяки. давай ложиться спать... сладких снов, тэн-и, - уже будто в бреду шепчет ким, сгребая омегу в объятиях. — и тебе сладких...•••
лукас уже не помнил точно, в какой именно момент он перестал чувствовать вкус алкоголя. как так произошло, что то, что спасало его от самокопаний далеко не первую неделю, вдруг потеряло свою горечь, в которой можно бы было утопить несбывшиеся мечты и разрушенные воздушные замки ожиданий? альфа скептично оглядывает очередную стопку в руках и без задних мыслей опрокидывает в себя, надеясь в этот раз наконец почувствовать, как жидкость сначала обжигает язык, а потом, как расплавленное железо, медленно стекает по горлу. до альфы заторможенно доходят слова крупье, словно сквозь толщу воды, когда его снова просят сделать ставку. — семнадцать, красное, - особо не задумываясь, озвучивает юкхэй. по ушам резко ударяет неприятный звук где-то рядом бьющегося бокала, а перед глазами мир опять начинает плыть, мешая сосредоточенно следит за процессом игры. это была его последняя попытка, и осознание отрезвляет лукаса ровно в тот момент, когда ключи заложенного мотоцикла скрываются в кармане какого-то богато разодетого, упитанного мужчины. восемнадцать чёрное бессовестно обкрадывает вона одним холодным осенним вечером посреди огромного мегаполиса, вдали от дома, где слишком много развелось жадных, эгоистичных людишек, которым доставляло особое удовольствие самоутверждаться за счёт подростков. только вот никто не знал, что удостоверение лукаса поддельное, а, следовательно, его настоящий возраст также оставался в секрете. вряд ли охранник на входе решил подыграть парню, боясь потерять посетителя: чего уж взять с подростка, у которого ещё ничего своего толком нет? прибыль этого злосчастного места от того, что кто-нибудь не пустил бы подростка, если бы уличил в обмане, точно не уменьшилась бы. лукас чувствует, как кто-то с силой сжимает его плечо, а потом слышит над ухом просьбу покинуть помещение. из-за отвратительной координации движений ему не удаётся успешно осуществить то, о чём его просят, а потому в следующую же секунду два охранника подхватывают подростка под руки и грубо выводят на улицу. поразительно, как быстро столь учтивый и вежливый персонал теряет интерес к тем, кто проиграл последнюю тряпку и остался ни с чем, хотя несколькими часами ранее (самым везучим удаётся задержаться подольше) их чуть ли не в задницу целовали. лукаса бросают где-то у входа в городской парк, расположившийся рядом с целым переулком подпольных заведений. альфа плохо соображает, поэтому обессиленно хлопает глазами и потерянно смотрит по сторонам. алкоголь совсем не вовремя просится выйти наружу. вон додумывается повернуться на бок, чтобы не захлебнуться в собственных рвотных массах. он, как брошенный бессердечной хозяйкой щенок, валялся возле каких-то грязных коробок, комкая в ногах мокрую газету. обидно проиграть мотоцикл, тем более, когда сам на него копил деньги. кто вообще дёрнул лукаса поставить его на кон? проходящие мимо зеваки с отвращением зажимали себе носы, спотыкаясь, харкали под ноги. юкхэй в полубреду начинает рыться в карманах, надеясь найти кошелёк или хотя бы телефон, чтобы позвонить кому-нибудь и попросить забрать, но ни того, ни другого он так и, увы, не обнаруживает. тогда альфе приходит в голову гениальная мысль: отправиться в тот самый клуб, отыскать джено и набить ему рожу повторно, ведь из-за того что марк втюрился в него, страдают теперь все, в частности, сам китаец. к счастью или сожалению, лукас был слишком пьян, чтобы задумываться о последствиях. вряд ли бы, находясь в здравом уме и твёрдой памяти, юкхэй решился бы совершить аналогичную глупость. по счастливой случайности, клуб джено находился неподалёку, ведь подобной величины заведения стандартно располагались в нескольких кварталах от каких-нибудь жутких блядюжников, где можно было бы заранее приобрести вещества подешевле и торговать ими уже подороже где-нибудь на танцполе. лукас слишком хорошо знал суть этого грязного бизнеса, а потому не без оснований волновался за марка. компания, под влияние которой он попал, однозначно не лучше (если даже не хуже) той, где он находился ранее с юкхэем. сам же марк в это время едва концы с концами сводил, окончательно забив на школу (хотя тэёну клялся, что возьмётся за ум), и чуть ли не поселившись в клубе из-за нехватки свободных рук. бизнес джено расширялся, а новых сотрудников не прибавлялось, поэтому после того, как чон приобрёл летнюю веранду и вдобавок выкупил у прошлых дотошных владельцев (которые словно нарочно затягивали процесс) второй этаж, минхён возненавидел альфу ещё сильнее. гнев подростка не смягчало даже наличие на карте суммы вдвое больше обычной, которая именуется зарплатой за тот, как бы выразился сам марк, рабский труд, эксплуатируемый в этом коллективе. поэтому, когда к минхёну подходит кто-то из сотрудников, чьё имя он, конечно, вспомнить не в состоянии (вы смеётесь? он день рождения брата родного запомнить не может, выживает за счёт напоминалок в телефоне), и говорит о том, что один явно подвыпивший молодой человек требует встретиться с хозяином заведения, перед этим разбив окно и перевернув все горшки с цветами возле входа в клуб, подросток ничего не подозревает. марк лишь разводит руками и уточняет, по какой конкретно причине охранники не могут справиться с одним несчастным алкашом, который, очевидно, уступал им в размерах и в технике ведения ближнего боя. но, поняв, что совершенно бесполезно вести конструктивный диалог с коллегой, которая с трудом два слова по-корейски связать могла («где этих китайцев только понабрали и почему не научили хотя бы базовым фразам?»), альфа отправляется самостоятельно улаживать конфликт. каково было удивление минхёна, когда по прибытии на место происшествия он не досчитался тех самых злосчастных горшков с гортензиями, и, повернув голову в сторону летней веранды (которую им только предстоит обустраивать), увидел знакомую комплекцию тела вместе с недостающим горшком на голове. рядом, на асфальте, к слову, лежал персонал клуба, которому вообще-то платили немалые деньги за то, чтобы они обеспечивали заведению безопасность и не пускали внутрь всех подряд. видимо, отныне кому-то стоило бы более ответственно подходить к своим обязанностям, думая на тем, кого принимать на работу, а кого к чёрту слать незамедлительно, чтобы подобных случаев не происходило. этих же сопляков было бы неплохо поувольнять к чёртовой матери. ох, и навёл бы тут марк шороху, будь он администратором клуба... но, к сожалению, эта должность по понятным только джено причинам всё ещё продолжала пустовать. у марка дёргается глаз, когда неопознанное тело, шатающееся в разные стороны, решает снять с головы горшок. — л-лукас? - к счастью, у ли с реакцией было всё хорошо, поэтому он вовремя успевает подхватить неуверенно стоящее на ногах тело китайца. — о, какие люди, - лукас икает, — и без... охраны. — да вот один придурок раскидал её возле входа, не знаешь, случаем, кто бы это мог быть? - марк обхватывает альфу за талию, закидывая его руку себе на шею. — что с твоим лицом? я так понимаю, персонал всё-таки оказал сопротивление, когда ты пытался войти. — на редкость неприятными людьми оказались. хотя толстячок выглядел довольно дружелюбно, - лукас высовывает кончик языка в попытках слизать кровь, струйками текущую из носа, как минхён вовремя замечает это непотребство и, грозясь ударить по губам, командует подростку запрокинуть голову. — напомни мне, пожалуйста, на кой чёрт я вообще с тобой связался? марк заводит юкхэя внутрь, останавливая по пути кого-то из сотрудников, и сообщает ему о том, что нужно срочно разобраться с охраной на улице. дав указания, ли пристально осматривает помещение в попытках отыскать светлую макушку любимого хёна, но, поняв, что это весьма бесполезное занятие (из-за скопления большого количества людей), он отправляется в подсобку. компания, которая сопровождала минхёна отнюдь не близкую дорогу до места назначения (спасибо танцующей толпе, которая только всё усложняла тем, что отказывалась вежливо расступиться и пропустить двух альф, им же, конечно, важнее), совсем не прельщала подростку. однако вместе со всеми противоречивыми чувствами марк распознаёт ещё одно, давно забытое, а потому с таким трепетом осознанное: вину. он не был доволен последним разговором с юкхэем, вернее, собственным поведением, тем, что, как всегда, не удержался и съязвил особенно жестоко, оскорбил. марк по жизни не сильно задумывался, кому и что говорил, но лукас не был для него посторонним человеком. ему не было на него плевать. именно поэтому гадкое чувство вины окутало марка с головой, врезалось в грудь, находясь в критической опасности от сердца, что бешено бьётся там, под кожей и костями. усадив вона на диван, минхён принимается копаться в полупустой аптечке, в который раз задавая себе мысленно один-единственный вопрос: «и когда я только успел заделаться медсестрой для всех?» ему вдруг вспомнилось, как джено с таким же недовольным выражением лица сидел перед ним, как побитый щенок, шипя от боли. на удивление, юкхэй оказывается намного терпеливее. — етижи-пассатижи, какого чёрта у вас тут происходит? - вдруг слышится удивлённый голос тэна где-то сбоку. — лукас, чувак, ужасно выглядишь... ну и помотала тебя жизнь, конечно... таец садится рядом с пострадавшим, вручая минхёну из собственной заначки упаковку пластырей, вслух размышляя: «так вот с какой целью ты меня искал...» не сумев проигнорировать очевидный факт криворукости младшего, тэн не сдерживается и отбирает у марка несчастную ватку, как следует обмакивая её в перекись, а потом прикладывает к разбитой скуле лукаса. — детка, с таким красивым от природы личиком землю вспахивать необязательно. беречь себя надо, понимаешь? - причитая, раздосадовано изрекает омега. — кому хоть дорогу перешёл? — охран... - лукас неожиданно прерывается, резко прикрывая рот ладонью, в то время как у марка начинает дёргаться левый глаз. — только попробуй, - ли молниеносно подрывается с дивана и со всех ног несётся за какой-нибудь ёмкостью, в процессе чего спотыкаясь об неопознанное ведро, которое впоследствии и протягивает альфе. — целься лучше. китаец ставит ведро к себе на колени, обхватывая его по бокам большущими ладонями. пока альфа очищал желудок, марк с тэном, с подозрением переглядываясь между собой, вероятно, пытались овладеть техникой телепатии. первым сдаётся старший, не выдержав глупого выражения лица минхёна и едва не рассмеявшись в голос. — ну и где эту спящую красавицу оставим? - омега встаёт с нагретого места, отбирая у полусонного подростка ведро, после чего тот окончательно отрубается. — домой его нельзя: мать убьёт. к себе я точно не потащу, здесь ему тем более одному опасно оставаться, а вот... хён, - марк чуть тише обычного обращается к старшему с явной надеждой в глазах. — даже не думай. чтобы он мне ковёр и шторы заблевал? вот ещё... - таец в глубоких раздумьях запускает руку в выкрашенный затылок, накручивая прядки непослушных волос на палец. он повторно бросает взгляд на побитого подростка и тяжело вздыхает. чего только не сделаешь ради детей... омега без слов достаёт из кармана ключи, швыряя их марку на колени. — следи за ним, не оставляй одного ни на секунду, иначе сам всё будешь оттирать, понял? единственная вещь, которую можете хоть сжечь, разорвать на куски или облить кислотой, – это бирюзовый плед. мне на него плевать. я, так и быть, останусь сегодня ночевать у чону, а завтра утром съезжу за котами. чтобы к моему возвращению вас не было, - тэн поспешно покидает подсобку, параллельно печатая сообщение киму с просьбой приютить его в эту особенно холодную ночь. марк сжимает в руках ключи, думая над тем, как бы без проблем транспортировать лежащее с ним рядом бессознательное тело до квартиры омеги. совсем без приключений, судя по всему, не получится, учитывая вес накаченного лукаса и его гигантский рост по сравнению с тем же минхёном. со словами «ну, погнали» марк прикладывает нечеловеческие усилия, чтобы поднять тушку вона, которая по очевидным причинам даже не собиралась с ним сотрудничать.•••
обматерив всё, на чём белый свет стоит, минхён заваливается вместе с сопящим во все дырки юкхэем на диван. не хватало ещё кровать хёна отдать на растерзание этому алкогольному монстру. сообразив, что лукаса сегодня ночью ещё не раз будет полоскать, марк оставляет на полу, возле дивана, таз. он заботливо избавляет альфу от верхней одежды, укрывая его глупым мохнатым пледом бирюзового оттенка, который всем сердцем и душой ненавидел сам тэн, и по каким-то, понятным только ему причинам, всё ещё не выбрасывал. марк хотел было отправиться на кухню, чтобы заварить себе кофе (ночь обещала быть долгой и незабываемой), как ладонь юкхэя резко хватает его за запястье, не позволяя сделать ни шагу. — не уходи. не оставляй меня одного. забыл, что тебе тэн-гэ сказал? — так ты всё слышал, засранец, - минхён закатывает глаза. — назови хоть одну причину, по которой я должен тебе верить. что должно заставить меня не думать о том, что ты притворяешься? — я не настолько гениальный актёр, чтобы так честно отыгрывать алкогольное отравление, - хватка лукаса ожидаемо быстро ослабляется, и марк дёргает рукой. — береги силы, - ли садится на пол, подгибая ноги под себя. — не ухожу я никуда... просто кофе выпить захотелось. старший на какое-то время замолкает. видимо, сейчас он находился в том отвратительном состоянии, когда проваливаешься в фазу быстрого сна, а потом резко подрываешься, чувствуя себя разбитым и потерянным в пространстве. куда же марк от него денется? совесть, вернее, то, что от неё осталось, замучает. ли устало роняет голову на сложенные локти, находящиеся в нескольких сантиметрах от лица юкхэя. он продолжает смотреть на расслабленное лицо старшего, словно пытаясь найти ответы на все свои неозвученные вопросы. у них бы всё равно ничего не получилось – к такому выводу приходит марк ежедневно, вспоминая все разговоры с лукасом, которые, как один, заканчивались ссорой. юкхэй просил от младшего слишком многого. минхён знал всю ту боль, что сидела в лукасе, но ничего не мог предпринять для того, чтобы её уменьшить. казалось, он делал только больнее, продолжая общаться и видеться с человеком, что души в нём не чаял. марк всегда будет думать, что не заслуживает такой чистой и искренней любви юкхэя. он не достоин самого вона, который так отчаянно любит не благодаря чему-то, а вопреки. марк восхищается такими людьми: верующими до конца и если уж полюбившими однажды, то навсегда. марк восхищается юкхэем. — ты с ним счастлив, да? - слышится надрывно где-то у самого уха. — с кем? - минхён поднимает голову, цепляясь взглядом за дрожащие губы напротив. — с джено, - лукас прикладывает нечеловеческие усилия, чтобы разлепить тяжёлые веки. — с чего ты взял, что мы вместе? - марк игнорирует ту часть вопроса, в которой фигурировало слово «счастлив». как он может быть счастлив с человеком, к которому даже не знает, что чувствует? — ты встал на его сторону... - старший, борясь со сном и накатившей усталостью, продолжает упрямо скользить взглядом по задумчивому лицу ли. — чего никогда не делал для меня. осознание того, что лукас чертовски прав, накатывает слишком неожиданно для минхёна, который до этого момента был полностью уверен в том, что давно во всём разобрался и поставил точку в отношениях с китайцем. нет, между ними всё та же пропасть. она никогда не станет меньше лишь потому, что марк – тот человек, который всю осознанную жизнь искал любовь в чужих постелях, а лукас – тот, кто был готов предложить своё сердце взамен на ответный жест со стороны партнёра. минхён никогда бы так не поступил, и юкхэй прекрасно понимал это. — сюйси, - марк редко использовал в повседневном общении со старшим его имя на путунхуанском диалекте, только если очень злился и был серьёзен, как сейчас, — отношения не должны восприниматься, как пластырь, который будет прикрывать твои ранки и нелюбовь к себе. давай начистоту: мы ведь оба себя не любим, иначе бы ты не унижался ради меня каждый раз и не умолял во сне не оставлять тебя, а я бы не доказывал с пеной у рта, что не достоин чьей-то любви, особенно твоей. мы вновь потянем друг друга на дно... — но ты ведь даже не попробовал! как с такой уверенностью можешь что-то заявлять? — нет, хуан сюйси. знаешь, с какого именно момента у нас с тобой начнутся проблемы? с самого начала, потому что для тебя любовь – это что-то чистое, необъятное, бескорыстное, очевидное, что не нуждается в причинах и объяснениях, – универсальная энергия жизни, а мне любовь напоминает двух людей на качелях: когда один поднимается, другой опускается. баланса никогда не бывает: из-за времени, привычки и таких людей, как я, которым очень часто бывает больно. нам известен только один способ избавиться от этой боли: вернуть её обидчику. из чего можно сделать вывод, что я постоянно буду тебя ранить. сюйси, не в силах больше терпеть это притворство, первым тянется к губам напротив. он затыкает марка настойчивым поцелуем, прижимая рукой за шею. и плевать, что юкхэю в этот момент как никогда больно, а потому слёзы от обиды и постепенного осознания, что минхён в чём-то прав, не прекращают течь по смуглым щекам. поцелуй получается горьким и особенно болезненным: то ли от того, что марк пытается освободиться и кусается, то ли от того, что лукас буквально захлёбывается в собственном разочаровании. он не может ничего сделать для того, чтобы стало хоть чуточку легче. хуан проводит кончиком языка по чужим губам и одновременно понимает, что делает это, вероятно, в последний раз: больше марк не позволит себе быть слабым перед кем-то и подчиняться чужой воле. в голове лукаса резко начинают всплывать красочные воспоминания близости с минхёном: их тяжёлое дыхание, в унисон друг другу бьющиеся сердца и неспособность чувствовать конечности, когда они оба устало откидывались на подушки после четвёртого или пятого захода. если бы кто-нибудь когда-нибудь задал юкхэю вопрос, когда он чувствовал себя особенно счастливым, то альфа незамедлительно бы ответил: «в эти моменты». — нет ничего хуже, чем любить кого-то, кто никогда не перестанет тебя разочаровывать, сюйси, - дождавшись, когда вон отодвинется, с грустью в глазах шепчет минхён.