Бракованная цифра

      …Восемьдесят три. Восемьдесят четыре. Восемьдесят пять.       Стрелка спидометра стремительно двигалась вправо. Это заметил даже Джейкоб: раньше мама никогда не ездила так быстро. И никогда не забывала о ремне безопасности, который теперь праздно болтался по левую сторону от водительского сиденья. Отец потом будет думать, что Джейкоб пока ещё не успел ни о чём догадаться, но это не так. В сознании моментально всплыло особенно мрачное мамино лицо, с которым она сидела за завтраком. Она уже тогда всё решила для себя…       Джейкоб попытался всё-таки образумить маму. Но, если Лори приняла решение, её не переубедить. Может, если бы здесь был папа, он бы и придумал что-нибудь. Но не Джейкобу защищать себя… Всё, что мог сделать Джейкоб, это спросить — не слишком ли быстро она разогналась. Ведь, возможно, просто педаль газа заклинило? Или она задумалась? Или что-то ещё? Джейкоб знал, что это неправда, но всё же спросил её. Вдруг она одумается? Этого никогда не случится… и всё же… вдруг?!       Восемьдесят шесть. Восемьдесят семь. Восемьдесят восемь.       Джейкоб знал, что его жизнь не будет долгой. Не после всего, что случилось. Возможно, это сделал бы Дэн Рифкин. Возможно, кто-нибудь ещё, так и не поверивший в это «невиновен», прозвучавшее в суде. Возможно, своим убийцей стал бы сам Джейкоб, уставший от того кошмара, который не закончился и не мог закончиться оправдательным приговором. Возможно… да всё возможно! Но Лори? Мама?!       Джейкоб не хотел садиться в эту машину. Не хотел ехать на собеседование в какую-то глупую школу, в которую его наверняка не примут. Не хотел проводить половину дня в обществе Лори, которая, может, и была его матерью, но… осталась ли она ею после поездки в Ямайку? Согласился на всё это он лишь из-за просьбы папы. Знал ли Энди, к чему он приговорил своего сына? Нет. Он точно не знал, что задумала Лори. Энди был единственным, кто так и не поверил в виновность Джейкоба. Он единственный остался на стороне сына.       И он единственный был прав.       Восемьдесят девять. Девяносто. Девяносто один.       Если бы Энди удалось дойти до конца, удалось всё-таки защитить Джейкоба, Джейкоб пожил бы ещё какое-то время. Он боролся бы с каждодневным желанием закончить эту историю, ведь в его жизни ещё оставались планы. Он хотел поступить на юридический, как отец. Возможно, даже стать, как отец, прокурором. Хотя… кому в прокуратуре нужен Кровавый Джейкоб Барбер? Его даже в разные школы никто брать не хочет, что уж говорить о системе правосудия?       Он хотел встретиться с дедом. Джейкоб знал, о чём говорить с Билли. О «гене убийцы». Раз отец больше не заговаривал с Джейкобом про результаты экспертизы доктора Фогель, значит, ген всё-таки нашли. Или что-нибудь похожее. Отец хотел защитить этим Джейкоба, если все иные методы будут исчерпаны. Но Билли… может, так можно защитить и его? Если его убийства переквалифицировать в убийства второй степени, его могут отпустить досрочно. И, если есть хоть малейший способ помочь деду, которого Джейкоб никогда в жизни не видел… Да, наверное, вот зачем нужно идти на юриста. Не в прокуратуру, а в адвокаты. И выиграть один-единственный процесс. Этого Джейкобу было бы достаточно.       Ещё Джейкоб хотел продолжить публиковать рассказы на «Потрошильне». Пусть люди сколько угодно осуждают его за рассказ про Рифкина, он просто не мог не написать его. Ведь должен же был кто-то! Не пропадать ведь такой истории! Может, момент был и не самым удачным — в этом с отцом можно согласиться. С другой стороны… разве Джейкоб знал, что его обвинят, а Лоджудис превратит невинный рассказ в одну из ключевых улик против него?       Наконец, Джейкоб планировал ещё попутешествовать. Он ведь так и не побывал в Буэнос-Айресе. А ещё… Ямайка. Возможно, он приехал бы туда, где утонула Хоуп. Приехал бы посмотреть на то место и вспомнить свою первую любовь. А может, и не приехал бы. Разве это легко — смотреть в то самое море, которое поглотило невинную девушку?       Девяносто два. Девяносто три. Девяносто четыре.       Лори что-то бросила про то, что любит его. Отвечать Джейкоб не стал — лишь покачал головой. Рука инстинктивно метнулась к ремню безопасности: можно было хотя бы пристегнуться. Но, наверное, слишком поздно. Да и вряд ли какой-то глупый ремень может помочь, если мама решила во что-нибудь врезаться на скорости в девяносто четыре мили в час.       Она думала, что делает благородное дело. Во всяком случае, Джейкобу хотелось на это надеяться. Конечно, это ужасно: понимать, что собственная мать считает тебя чудовищем. Бракованным ребёнком. Убийцей. Но лучше так: если так, то его смерть будет хотя бы не напрасной. Хотя бы эта женщина будет верить в то, что сделала мир лучше.       Только она ошибалась. Как Джейкоб уже успел подумать, прав был Энди. Прав во всём.       Девяносто пять. Девяносто шесть. Девяносто семь.       Когда Джейкоба обвинили в убийстве Бена, он в какой-то момент подумал, что лучше бы это он лежал в парке с тремя ножевыми ранениями. Особенно много он думал об этом в тюрьме. В камере он провёл всего одну ночь, но какая это была ночь!.. Он даже отцу не рассказывал о том, как не мог остановить слёзы. О том, как проклинал судьбу, как завидовал Бену. И о том, как ненавидел себя за то, что попытался помочь Рифкину. Думал, что тот мог быть ещё жив. Но, когда увидел тело, Джейкоб струсил. Убежал. Но как, чёрт побери, он ещё должен был поступить? У него был нож — об этом знал Дерек. Что бы сказала полиция, если бы увидела его рядом с телом?!       В какой-то момент Джейкоб не смог держать все эмоции в себе. Но и отцу, который тогда ещё вёл это дело, он рассказать обо всём не мог. Тогда он и решил поведать обо всём миру через «Потрошильню». Он видел тело, читал об убийстве в Интернете, слышал отцовские разговоры. А ещё он был сыном прокурора. В одном Лоджудис был прав: Джейкоб слышал об убийствах с рождения. А значит — мог и вполне точно изложить то, что видел в парке.       А потом его оправдали. И казалось, что кошмары в жизни кончились. Но, оказалось, нет: отца чуть не убил Дэн Рифкин, а все остальные продолжали сторониться их семьи. Из бракованного ребёнка Джейкоб превратился в носителя бракованной фамилии. Всё, что приносило ему радость, — это новые рассказы для «Потрошильни». Но вечно так всё продолжаться не могло.       И перемены настали. Ямайка. И Хоуп — Надежда… С ней он даже успел почувствовать себя нужным — впервые за этот год. Он полюбил её. И, чёрт побери, разве мог он её убить?! Ему не повезло в одном: он нашёл тело раньше полиции. И никому об этом решил не рассказывать. Надеялся, что в этот раз пронесёт: нельзя ведь попасть в одну ловушку дважды. И всё же… он осмотрел Хоуп, надеясь, что ей ещё можно было помочь. Но нет — та была мертва, и Джейкоб сделал вид, что забыл об этом. Ни Лори, ни отец не видели и не должны были видеть, что в ту ночь он пролил слёз не меньше, чем когда ночевал в тесной камере.       Девяносто восемь…       Девяносто восемь миль в час. Это была последняя цифра, которую увидел Джейкоб. Кто сказал, что всё должно заканчиваться на цифре сто? Нет. Девяносто восемь миль в час — а потом бетонная стена. Крик Лори, взрыв… И всё.       Потом Энди будет надеяться, что в это мгновение Джейкоб думал о нём. Так ли это? Нет. Когда стрелка была в районе восьмидесяти пяти, он думал о Лори. Цифра девяносто — вот тогда в мыслях возник отец, самый родной человек. Он пытался защитить Джейкоба до самого конца. Но потом — примерно на девяноста пяти — вспомнились те, кто сломал его жизнь: Бен и Хоуп. А на девяноста восьми…       На девяноста восьми ему стало всё равно. Пожалуй, в жизни можно было сожалеть лишь об одном. Не о ночи в камере. Не об обвинениях. Не о том, что Лори считает его убийцей. Не о том, что умерла Хоуп. А о том, что ему перед смертью даже не показали красивую сотню на спидометре. Нет, бракованному ребёнку оставалось лишь смотреть на бракованную цифру девяносто восемь. И именно из-за этого его тело пронзила резкая боль.