Дней без нашествия Конохи "__"

Начинает Коноха как обычно — издали. Кофейный автомат сжирает три семьдесят пять мелочью и предсмертно гудит, пока стаканчик наполняется чем-то, что производитель подразумевал под эспрессо. Телефон вибрирует — четверг, говорит ему верхняя полоска экрана, семь двадцать два. Прозрачный намёк всплывает поверх однотонных обоев. «Я стою у твоего кабинета уже десять минут, ты где?» И догоняется следующим: «Если что, тут горит свет, поэтому ответ «я умер» не принимается». Проценты на экране ползут так же медленно, как с недосыпа соображает Дайшо. Вчера — долгое, нудное, сначала рабочее в офисе, потом рабочее дома — осторожно вмазывается в сегодня. Скорбно спрашивает: ты проспал где-то с половины третьего до шести, хорошо себя чувствуешь? Нет. Чувствует себя Дайшо так, будто по нему пару раз проехалась Шарлиз Терон в компании Тома Харди. Хочется спать, есть и совсем немного — четыре нуля на банковском счёте до запятой, перед которыми обязательно должна стоять хотя бы семёрка. Дайшо не жадный — ему всего-то отдать пару долгов и закрыть кредит на машину, чтобы не тонуть в подработках. (Можно, конечно, ещё новый системник, но это уже совсем между делом). Ответ — я умер сразу после того, как его включил, было приятно иметь с тобой дело, Коноха — кажется вполне реалистичным. Кто-то из умных платоников наверняка рассматривал жизнь, как одну из форм смерти, а если нет — ну, не очень в те времена, значит, были философы. Появляется Коноха так, будто всё это время стоял за углом. Дожидался — когда там уже всё будет почти готово, чтобы ворваться эффектно. За секунду до — до ухода с работы, до почти заказанной на здоровом питании пиццы, до «слушай, я тут подумал, не хочешь сходить со мной в…» До сотни процентов чёрным по серому. С эффектностью у Конохи проблем нет и, кажется, никогда не было. Он просовывает ладонь Дайшо под локоть, цепляет рубашку пальцами и с силой разыгравшегося ретривера тащит на буксире в сторону. Ткань под его натиском сминается в складки. Утро — по ощущениям во что-то похожее. И Дайшо, оборачиваясь к пискнувшему автомату, тоскливо думает: вот блин. — Ничего не хочу сказать, — всё равно говорит Коноха, — но это жопа какая-то. Лампочка над их головами мигает дважды: Дайшо успевает разглядеть чернильное пятно под левым ухом, новое кольцо в хряще и воротник с мелким принтом в разноцветных мопсов, прежде чем та с концами перегорает. В темноте глазам легче. С повисшим на руке Конохой — не очень. Он тащит Дайшо дальше по коридору: бледно-зелёные стены — для спокойствия, пара репродукций кого-то очень известного — для безвкусицы. Мастерски обходит их местную любимицу монстеру, чей-то старый стол, который уже третью неделю наполовину перекрывает проход, и только на входе в общий офис спотыкается об свою же ногу. Памятка над огнетушителем гласит: уходя, выключайте свет. Памятка под памяткой — как мелкий шрифт в самом конце договора — боязливо шепчет: услышав «жопа какая-то», гребите своими силами до самой Японии. (Коноха Акинори родился двадцать семь лет назад на юге Нью-Йорка). (И помяните слово Дайшо, надо было сразу высылать его на историческую родину). В половину восьмого утра офис выглядит печальной пародией на локацию, где за углом можно врезаться в Рика Граймса. Среднее качество, серость, унылость — хоть сейчас запускай маркетологов с третьего, чтобы нагнали тут своим могильно-унылым бормотанием жути. Дайшо не знает точно, но процентов на восемьдесят уверен, что Фрэнк Дарабонт словил вдохновение на своё детище где-то тут — в синяках под глазами офисных сотрудников в период квартальных отчётов. — Это физически невозможно, — опасливо говорит Дайшо, — но ты ведь не удалил интернет? Весь его тон — дань уважения Нолану. Серьёзность внутри серьёзности внутри серьёзности второго уровня. В их отделе этого уже не стыдятся. Бояться Коноху — всё равно, что пытаться вспомнить, что там идёт после «Отче наш», пока едешь на легковушке по шоссе Канали в Непале. С виду не очень рационально, но всё лучше, чем нырнуть с обрыва подвеской вверх. До Непала Дайшо так и не забросила ни одна из командировок — то Шотландия и подцепленный на три месяца лающий акцент, то Канада и чуть не подцепленная на всю жизнь жена. Но тем, кто там был, Дайшо верит. Потому что: «простите, не хочу отвлекать, но у меня там перевернулась картинка на мониторе, и уже затекла шея, можете, пожалуйста, починить?» Потому что: «привет, извини, но там синий экран и белые буквы, не то чтобы меня пугало какое-то сочетание цветов, но эта штука выглядит действительно жутко». Потому что: «всё в огне, Сугуру, там всё в долбаном огне, это жопа какая-то!» (Однажды, уверен Дайшо, именем Конохи Акинори назовут какое-нибудь торнадо). — Да лучше бы удалил, — как приговор выдаёт Коноха. (И будут, в общем-то, правы). Хватает месяца, чтобы понять: у стола Конохи существует три состояния. Начальное — стол захламлен; промежуточное — стол поломан; третье, финальное — стола нет. — Сразу говорю, — предупреждает Коноха, — оно там появилось само. Их встречают три косых стопки с бумагами, беспорядок стикеров и ручки, воткнутые в пластиковый апельсин. С края свисает блокнот на спирали, чуть дальше — кучкуются смятые пакеты из забегаловки за углом и неудачные попытки сделать журавлика. Возле клавиатуры выстраивает собственную цивилизацию беспризорная канцелярия. Дайшо никогда не замечал за собой склонности к чистоплюйству, но стол Конохи от всей души хотелось подружить с кем-нибудь из клининговой компании. — В прошлый раз я слышал что-то подобное, — кивает сам себе Дайшо. — А в итоге что? — Те провода тоже отвалились сами, — безапелляционно отрезает Коноха, приваливаясь бедром к столу. По легенде: он должен выглядеть виноватым. В реальности: ничего подобного. Монитор моргает дважды, прежде чем перетянуть внимание. Смотреть на Коноху Дайшо нравится больше: недовольный, растрёпанный — будто пять минут как выполз из-под одеяла. Если бы Дайшо платили за то, что он находил в инородной бодрости Конохи и в его же покрасневших из-за новых линз глазах что-то милое, то проблемы со счетами можно было бы вычеркнуть из имеющихся. Но платят Дайшо не за это. Картина перед глазами предстаёт такая же печальная, как баланс на вчерашнем чеке из банкомата. У Дайшо с ним исключительно трагичное «в горе и ещё большем горе», так что сравнение на душевном уровне шекспировское. — О, — тянет Дайшо так, чтобы Коноха понял: ему это ещё припомнят. — Это у тебя тут дебет, кредит или какая-то другая умная сводка? На сводку это похоже не то чтобы. На предложение раздеть профессора одним кликом и смс-кой — даже слишком. Дайшо разворачивается в кресле c видом человека, которому теперь должны. Сонливость медленно отходит в сторону: ещё пять минут назад ему было лень даже здороваться, а теперь — посмотрите-ка, Коноху Акинори стоит запатентовать как пару кубиков внутривенно бодрости. Намёк Коноха не игнорирует. Через два стола от них лениво шаркают и бурчат себе под нос «утречка», когда он говорит: — Так. Чётко, с осязаемой в конце точкой. В этом «так» Конохи столько неприкрытого «ну-ка повтори, что ты сейчас сказал», что смех берёт. Коноха не грубый — дотошный, громкий, лезущий в лицо на каждое «да боже мой, всё было нормально, пока ты не пришёл». Но не грубый. Нормальные люди из путешествий привозят магнитики. Коноха привозит чемоданчик бытовых заменителей для «да пошёл ты». — Вся проблема в твоём антивирусе, — говорит он почти обвинительно. — Я вчера перед уходом искал курсы, сегодня включил компьютер, а тут вылезло… — Коноха бросает взгляд на экран, где настойчивое предложение так и не меняется на фотку его собаки, и с обречённым стоном отворачивается. — Ну что за срань-то, а. — Стесняюсь спросить, какие курсы ты искал, — улыбается Дайшо. Гаденько, с лёгким оттенком «я знаю, что ты делал прошлым вечером». Был бы на чужом месте — влепил бы за такое себе оплеуху. Но на чужом месте — Коноха, и кривится он так, будто хочет, чтобы его недовольство было видно где-нибудь в Алабаме. — Обычные, — цедит он. — А по профессору и не скажешь, — с деланной задумчивостью разглядывает изображение Дайшо. Чёрные волосы, магия масла и контуринга от груди до наполовину расстёгнутых брюк, зазывающая улыбка — ему такие не нравятся. Коноха — вот он, например, в разы симпатичней. Тяжелый вздох сверху оседает желанием рассмеяться. — Ты с утра ужас, какой противный, тебе кто-нибудь говорил? — Я с утра лапуля, — подмигивает Конохе Дайшо и жмёт кнопку перезагрузки. Можно было бы сделать пару фоток места преступления; попросить Коноху попозировать рядом и подоставать ещё. Аргументировать: ну, ты знаешь, для наследников. Но Дайшо уже сказал: он лапуля, поэтому просто через безопасный режим лезет в реестр. (Где-то с полгода назад Дайшо на голову навернулась идея — виджет в уголке рабочего стола «дней без нашествия Конохи», создавай и обогащайся на всех, с кем он когда-либо будет работать. Коноха тогда только переступил порог офиса, водрузил на стол кактус в компании рамки с выдержанно-строгим лозунгом Шайи Лабафа, и почти сразу разворотил сетевую папку. У Дайшо тогда ёкнуло: да как можно быть таким криворуким? Парой месяцев позже дошло: ёкало на самом деле совсем не это, но суть в другом). (Дней без нашествия Конохи с тех пор не насчитывалось больше восьми). (И те выпали на больничный Дайшо). — Вот, — перед глазами появляется белый керамический бок и перекрывает обзор. — Утопи эту твою утреннюю лапулю, верни нормального Сугуру. Белый бок — часть кружки «Крутой парень», которую Дайшо приволок Конохе в качестве Тайного Санты. И от запаха кофе внутри неё хочется плакать — настолько он хорош. Дайшо пробует, и плакать начинает хотеться вдвойне. Это не та дребедень из автомата или фургончика у метро; его будто только сняли с плиты, а зёрна до этого измельчали с такой любовью и ответственностью, точно от этого зависит чья-то жизнь. Дайшо оглядывается. По сторонам, на чужие столы, даже заглядывает под стул. Старается выглядеть как можно заинтересованнее и — надо же, получается. — Ты чего это? — Где шляпа? — со всей серьёзностью интересуется он. Хмурые брови Конохи рисуют недоумение. — Какая шляпа? — Из которой ты вытащил это чудо, — Дайшо поднимает кружку повыше и говорит так, будто вот это — самое сокровенное, о чём он когда-либо рассказывал. — Я готов её выкупить, чтобы получать такой кофе каждое утро. Эмоции на лице Конохи меняются так быстро, что толком не уследить. Растерянность, осмысление, принятие — видимо, того, какой всё-таки Дайшо придурок, — и как итог: Коноха закатывает глаза. — Не хочу тебя огорчать, — говорит он с театральным сочувствием, — но для кофе нужны турка и немного низкооплачиваемого труда родом из Колумбии, а не навыки Копперфильда. — Для поиска курсов порно-актёр тоже так себе помощник, но… — Дайшо обводит экран ладонью, обозначая, мол, вот мы здесь. И с выражения лица Конохи Дайшо смеётся. Открыто и беззлобно на самом деле, просто… Это же Коноха, с ним не получается по-другому. И за своим смехом он забывает спросить то, к чему должна была привести эта дурацкая шляпа: откуда кофе взялся на рабочем месте у того, кто его вообще-то не пьёт. — Так что за курсы ты искал? — выворачивает диалог Дайшо на дорожку без камней и глубоких трещин. Коноха мнётся с минуту — поджимает губы, чешет бровь, вздыхает так глубоко, будто ему пятнадцать, и он собирается рассказать родителям, что на выходных устраивал вечеринку, а эти неуправляемые друзья разбили любимую мамину вазу. — Хотел улучшить свои навыки в пользовании этим монстром, — признаётся он, кивая в сторону монитора, — но, видимо, не судьба. С этим монстром, думает Дайшо, тебе помогут только шаманы из перуанских джунглей. Но вслух говорит другое, потому что Коноха принёс лучший в мире кофе, а Дайшо — даже если этого с первого взгляда не понять — благодарный. — Когда будешь искать в следующий раз, не отключай блокировщик рекламы, — советует он. — Меньше шансов столкнуться не с тем профессором. — Ничего я не отключал, — бурчит Коноха. Грустно, немного обиженно. Божечки, думает Дайшо. Ну откуда же ты вот такой? — В таком случае могу тебя поздравить, — он пожимает плечами, — ты первый человек, который застал восстание машин. Однажды ему сказали: ты флиртуешь так, что хочется утопиться. Это было давно и неправда — Дайшо тогда стаптывал подошвы об дороги Токио, заканчивал универ и поражался тому, что после сессии всё-таки выжил. С тех пор прошло больше семи лет, и вот теперь-то Дайшо готов аргументированно возразить: флиртует он так, что лучше бы гуглил подкаты про физиков-ядерщиков. Коноха подталкивает его под локоть, пододвигая кружку к лицу. — Пей-пей, — говорит, — твоя утренняя лапуля слишком живучая. И отворачивается к стеллажам, пока Дайшо методично очищает систему. Вирусов столько, что сложно представить сайт, на котором их все можно было бы подцепить. Исключительный парад щедрости: кликни по ссылке, получи нервотрёпку в подарок. Дайшо лезет в историю поиска: ему без разницы, что там в свободное время выискивает Коноха, но засунуть в блок-лист все то, куда добрались его загребущие руки — значит, перестраховаться. А перестраховываться Дайшо любит. Сомнительные заголовки — «Немыслимо! Как организм сигналит о…», «Шок! У вас не будет проблем с потенцией, если…» — сыпятся ему на голову горным обвалом. Дайшо хочет спросить: серьёзно? Коноха, так ты из этих? Но не спрашивает. За минуту до «Учёные доказали! Чтобы забыть о лысине, надо…» всплывает полноценное объяснение. Пользовательский запрос — как поймать на компьютер вирусный баннер — красуется первой ступенькой на долгом пути позора. Двойка складывается с двойкой, перевёрнутый стул рисуется после знака равно. (В голове Дайшо поломки компьютера Конохи — даже самые нелепые и абсурдные — никогда не были уравнением с двумя переменными. Есть Коноха, есть проблема, оставалось только найти её техническую причину). (И ему никогда не приходило в голову, что за всей этой простотой может прятаться ещё один икс, только с мелким индексом рядом). Дайшо усмехается себе под нос. — Что там? — оборачивается к нему Коноха. — Совсем всё печально? — Нет, я уже закончил. Собака Конохи — короткие лапы, острая морда, слой шерсти, из которого можно связать плед и останется немного на шапку — улыбается с экрана. Дайшо никогда не питал особой любви к мелким породам, но шпица Конохи даже бессердечному чурбану наверняка захотелось бы тискать и тискать. — Ты мой спаситель, — улыбается Коноха так, что на заднем плане рукоплещут критики. — Эй, Сугуру, тут нужна твоя помощь, — кричат через десяток столов от них. Улыбка на лице Конохи скисает двухнедельным молоком. Он оборачивается; немой вопрос «да что вам там вообще надо» — не читается разве что на его затылке. И как только Дайшо раньше не замечал? Можно было бы промолчать, сделать вид, что не заметил: зрение ни к чёрту, возраст, наследственность, знаешь ли ты, что сокращение прогулок на свежем воздухе увеличивает шанс получить рецепт на глубокий минус? Теперь знаешь. Но Дайшо сам этого не хочет. Вместо этого: — В следующий раз, — улыбается он возле уха Конохи, — просто напиши, что хочешь увидеться. Однажды компьютеры не выдержат твои эксперименты, соберут провода и покинут нас. И, подмигнув стремительно краснеющему лицу, уходит. План по обогащению на продаже программы подсчёта дней без происшествий, вызванных Конохой, улетает в трубу. Но в принципе — в принципе Дайшо сможет придумать что-то ещё.