Совершенно неважно

— Я не буду поступать в магистратуру, — сказал Лютик, кусая губы, и это звучало так тихо, что он сам едва ли мог расслышать. — Не здесь, — добавил он, но голос сорвался, и слова можно было разве что угадать по прерывистому, сиплому выдоху. Геральт стоял к нему спиной, облокотившись о письменный стол, и на мгновение Лютик позволил себе подумать, что тот не услышит. Все-таки шелест мятых страниц книги, зажатой в крепких пальцах, был куда громче этого внезапного порыва. Но Геральт, черт его дери, развернулся, будто бы нехотя поднял на него рассредоточенный взгляд и моргнул. По его каменному выражению лица Лютик понял, что тот услышал. Действительно. Было бы странно, если бы это было не так. — Ты уверен? — Геральт даже отложил свою утыканную закладками книгу в сторону, но держался настолько спокойно, что Лютику стало немного обидно. Он думал, что Геральт хотя бы вскинет брови или, наоборот, нахмурится. Но, нет, тот просто смотрел на него и позволил себе только окончательно сесть на столешницу. Лютику достаются полтора сантиметра негодования, секундой ранее разделявшие стол и одетую в джинсы задницу. — Да, — Лютик пошевелил губами, но звука не было, и он просто глупо кивнул головой. Что ж. Достойный ответ на полтора сантиметра. — И почему? — Геральт едва заметно накренил голову, словно издевался. Потому что я устал, хотел ответить Лютик, но только поджал непослушные губы. Тут, в Нью-Йорке, у него было все, о чем он когда-то мечтал: друзья, возможности, планы, возможно даже будущее. И, казалось бы, только сожми кулак, а не разглядывай на ладони, ведь в руках уже полный набор, чего тебе не хватает. Но если бы Лютик только знал. Он только понимал, что в его жизни нет того, про что он мог бы сказать, что живет не зря. Ничего такого не было. Он жил в ожидании уже почти четыре года. Так люди ждут, когда их выпишут из больницы, чтобы начать жить нормальной, настоящей жизнью. Так ждут важную дату, Событие или окончание нудной работы. Было ли это желание перемен? Вряд ли. Его жизнь и так кардинально изменилась — он теперь жил в Америке, учился в университете, умел играть на гитаре. Перемен и так уже было с избытком, ему хватило. Но серое, бетонное небо над городом бетона и стекла с каждым днем давило на него все больше, и Лютику уже казалось, что скоро оно окончательно его раздавит. Ему уже становилось трудно дышать. Он хотел домой. Хотел обратно в Англию, в свой провинциальный городок с узкими улочками, маленькими магазинчиками и приветливо улыбающимися людьми. Каждый день в Нью-Йорке был размеренно унылым. Каждый день Лютик видел толпы смеющихся студентов, тысячи стаканов из-под кофе и десятки аккуратных аудиторий. Каждый день одинаковый, приторный и, возможно даже, хороший. Наверное, именно в такие, в общем-то, хорошие дни люди приходят домой и становятся на табуретку, затягивая петлю на шее. Лютик в петлю пока не собирался, но тоска обнимала его за плечи, уже наваливаясь всем телом, и обездвиживала. — Так почему? — повторил Геральт уже громче, Лютику слышались в его голосе рычащие ноты. Значит, он все-таки злился. Лютик поднял на него глаза и, всего секунду, думал, что хочет вот так пялиться вечно. Но вместо этого его взгляд соскочил вбок, на отложенную книгу, а губы нелепо дернулись, изображая улыбку. Он лежал на дне моря, и толща воды давила ему на грудь, не давая ни вздохнуть, ни подняться — только смотреть на пробивающиеся с поверхности солнечные лучи. Лютик мечтал когда-нибудь дотянуться до солнца, но не мог даже поднять руку, не то что оттолкнуться ото дна. — Почему? — слова Геральта нависли над Лютиком, и тот уже жалел, что вообще начал этот разговор. — Хочу попробовать что-нибудь другое, — он прекрасно знал, что это не так. Потому что он больше не верил, что сможет увидеть солнце в Нью-Йорке. — Но тут у тебя есть возможность получить стипендию. И тебя уже знают на кафедре, мог бы подрабатывать. Неплохие деньги. Лютик помотал головой. — На самом деле, у меня не очень хорошо получается. Все намного хуже, чем ты думаешь, — он усмехнулся. — Наверное, это не мое. Правда, все нормально. Хочу попробовать еще что-нибудь. — Как хочешь, — Геральт пожал плечами, только немного резко, не так, как обычно. — Но мне казалось, тебе тут нравится. — В Нью-Йорке все такое серое, — отрешенно проговорил Лютик. — Уже четыре года тут, и ничего не меняется, — его усмешка невольно стала теплее, как бы он ни старался ее спрятать. — И небо серое… — он задумчиво посмотрел прямо на Геральта. — А твои глаза такие желтые. Похожи на солнце. Тебе говорили? — Нет, — тот недоуменно свел брови. — А это важно? Лютику нужно всего лишь мгновение, чтобы ответить. — Нет. Совершенно не важно. Как бы ярко ни бились лучи, он никогда не всплывет на поверхность. Ему не дотянуться до солнца, как бы он ни старался. День сменится ночью, неделя — неделей. А он так и будет лежать на дне, беспомощно глядя, как кто-то другой раз за разом пытается сделать то, на что он даже не способен. Даты сдачи дипломных проектов были назначены на следующий месяц. Лютик хотел просто перестать задыхаться.

***

Потертые камни мостовой знакомо откликались на каждое прикосновение подошвы коричневых ботинок. Тихий, чуть шаркающий стук. Ст-ш-хх. Ст-ш-хх. Ст-ш-хх. Было тепло, хотя небо и затянули серые унылые тучи. Хоть немного бы солнца, хотя бы крохотный просвет среди этого сине-серого мрачного навеса. Парень остановился, шаги стихли. Голубые глаза уставились вверх в надежде найти пятнышко света, но его не было. Юлиан вздохнул и опустил голову, глядя под ноги. Между камней у самой стены здания пробивалась чахлая трава. Рука непроизвольно потянулась вперед, пальцы огладили чуть шершавую стену, словно здороваясь. Из горла опять вырвался вздох. Казалось, что парень приехал сюда вздыхать. Потому что — зачем еще? Накатила внезапно такая паршивая тоска, что даже в глазах защипало. Юлиан поджал губы и сглотнул ком в горле. Вот еще, не хватало разреветься посреди улицы! Как будто в детстве он мало тут наревел. Чертово детство! Сраная средняя школа. Он уже не ребенок. В реальность вернул шум голосов невдалеке. Юлиан весь подобрался, быстро пошаркал по лицу рукавом, как будто стирая так и не выступившие слезы. Мимо промчалась компания подростков на великах. Они весело кричали что-то друг другу. Юлиан вжался спиной в стену и проводил мальчишек взглядом. Улочка была узкая, одинаковые каменные двухэтажные домики обнимали ее с двух сторон, разглядывая своими окнами. Юлиан вздохнул снова, заталкивая поглубже в глотку жалость к себе и воспоминания о том, каким неудачником он был несколько лет назад. Тогда он так же точно вжимался спиной в стены, когда бежать уже было некуда, а мальчишки на великах не проезжали мимо. Они окружали, и их голоса кричали ему. Неудачник. Лузер. Ботаник. Педик. Кусок говна. А потом было: «Нет, мам, я не дрался, я просто прокатился на велике Вальдо Маркса и свалился в канаву. Ты же знаешь, я не ввязываюсь в драки». Если бы Геральт был с ним рядом тогда, ничего этого бы не случалось. Но тогда Геральта не было. И сейчас его тоже нет. Никогда уже не будет. Он не ребенок. И совершенно не собирается реветь посреди улицы. Юлиан отлип от стены и продолжил путь в сторону дома, уже не пялясь по сторонам и в небо. В голове сам собой всплывал разговор месячной давности, когда он сказал своему лучшему другу и по совместительству соседу по комнате, что хочет поступать в магистратуру в своем родном городе. Там проще. Меньше конкурс. Нет неистовой Нью-Йоркской гонки. Нет тебя. Этого он не сказал, конечно же. Не сказал, но думал только об этом, потому что остальное было совсем не важно. Юлиан влюбился в него с первого взгляда, как только вошел в комнату, куда его подтолкнул куратор, с сумкой в руке и гитарой за спиной. Это было важно. Они жили бок о бок 4 года, и когда Геральт ворочался в кровати поздно вечером, ища нужную тетрадку и заучивая конспекты, кровать скрипела, и Юлиана чуть покачивало на его верхней полке, и он мазал пальцами по струнам, специально выдавая жутко фальшивые аккорды, а Геральт просил заткнуться. Это было важно. Они болтали обо всем на свете, особенно Юлиан. А Геральт слушал и изредка отвечал. «Геральт, мне казалось сначала, что ты угрюмый и тупой, а ты просто не такой красноречивый, как я, но, несмотря на это, ты превосходный собеседник и друг!» «Угум. Поэтому тебя били в школе». «Я сказал только что, будто ты превосходный друг, так вот — я сильно преувеличил!» «Хм. Заткнись уже, Лютик, и ешь, пока сыр горячий». Это было важно. А теперь уже нет. Уже ничего не важно. Потому что Юлиан четыре года любил Геральта, глядя на него с восторгом, с восхищением, с обожанием… И никогда, никогда не находил хоть крошечного намека на взаимность. Поэтому он теперь здесь, а все важное осталось в прошлом. Все нужное, необходимое для жизни. Он не вынес бы жить с Геральтом в одном городе, но не видеть его. Не слышать его. Не касаться. Лучше уж так. Задыхаться среди небоскребов и суеты, ощущая себя ненужным, или захлебываться тоской здесь, в маленьком городке в Англии, где он вырос, мечтая о другой жизни? Не особо приятный выбор, но он его сделал. Жаль, что нельзя было выйти на работу прямо сейчас. Его взяли преподавать в местный университет, там же, где он будет получать степень. Но все это будет в сентябре, а сейчас июль. Все, что он может — сидеть в родительском доме, одиноко читая или играя на музыкальных инструментах, пока отец на работе, или уныло бродить по улицам, где каждый чертов камень и заборчик напоминает о школе и унижениях. Кажется, за всю неделю, что он здесь, он ни разу не смеялся. Внезапно завибрировал в кармане мобильник. Юлиан недовольно свел брови. Геральт. Вот черт! Он уехал сюда, чтобы забыть о своей неразделенной любви, так какого хрена это все преследует его? Да, они были лучшими друзьями. И расстались ими. Геральт провожал его в аэропорт даже. Юлиан улыбался так широко, что щекам было больно. Геральт тащил его чемодан, а второй рукой все время цеплялся за плечи Лютика. Они обещали звонить и писать друг другу каждый чертов день. Юлиан здесь уже неделю. Геральт звонил второй раз. Первый — с тех пор как убедился, что самолет приземлился и Лютик добрался до дома. Юлиан не звонил Геральту ни разу. — Привет! Губы сами расплылись в улыбке. Он просто физически не мог не улыбаться, разговаривая с Геральтом. Видеосвязь. — Лютик. Геральт тоже улыбался. У него прядки волос, собранных в хвост сзади, растрепались и спадали на лоб. Протянуть бы руку да смахнуть их аккуратно. Юлиан тысячу раз так делал. Пальцы сами сжались в кулаки, бессильно прячась от невозможности коснуться. Гребаная видеосвязь. — Подожди, я улицу перейду. Юлиан свернул к переходу, в противоположную от дома сторону. Как-то расхотелось торчать внутри, а рядом был небольшой парк. Ну, не то чтобы парк. Старое заброшенное кладбище. Единственное место, куда за ним почему-то не ходили школьные хулиганы. Юлиан утешал себя тем, что трусы боятся призраков. На самом деле они, вероятно, боялись сторожа, или просто считали, что Юлиан отбитый, если тусуется один у могилок. Сверху зашуршали буки. Юлиан опустился под одним из них, игнорируя пару хлипких лавочек неподалеку. — Все, я могу говорить. На ходу не люблю, да и машины там, ничего не слышно. А тут тихо, спокойно, я тут в детстве часто торчал, да я рассказывал тебе, вроде, да, Геральт? — Про кладбище? — Ага, про него. Так чего ты хотел? Геральт на секунду нахмурился. — Узнать, как ты там. А что, не вовремя? — Нет, что ты! Всегда тебе рад, дружище. Геральт улыбнулся. Юлиану хотелось рыдать, обхватив коленки и размазывая по лицу сопли. Как в детстве. Черт, сколько часов он провел именно здесь и именно так? Он пожалел, что вернулся. Пожалел так неистово и пронзительно, что плечи подернуло дрожью. Пожалел, что в первую же секунду, как вошел в их комнату тогда, четыре года назад, не сказал что-то вроде «Охренеть, какой ты горячий, чувак! Я в тебя влюблен!» Получил бы по морде, выклянчил бы у коменданта другого соседа, и, кто знает, жил бы счастливо. Юлиан вынырнул из дурных мыслей и прислушался к рассказу Геральта о том, что он снял квартирку в неплохом районе и теперь ищет соседа, потому что одному дороговато, да и комнат в квартире две. — Был бы ты здесь, Лютик, могли бы вместе жить. Представляешь, как будто и не уезжали из общежития. — М-м. Юлиану хотелось что-то ответить радостное и насмешливое, но получилось только пискнуть. По ботинку полз муравей. Небо посинело еще больше, как будто вот-вот пойдет дождь. Надгробия вокруг тоже радости особо не добавляли. — …ходил на собеседования в шесть мест. В трех сразу отказали, в одно сразу приняли, но… Я сам отказался. Странное место. Еще из двух обещали перезвонить. Но я на месте не сижу, ищу еще варианты. И соседа. Хотя бы что-то из этого надо найти срочно, иначе за второй месяц мне платить нечем будет. Ты чем занимаешься? Да ничем. Ничем. Кроме нытья и самокопания. — Готовлюсь к началу семестра. — На кладбище? — Это лучшее место в этом сраном городишке. Вырвалось. Горько, желчно. По траве и листьям над головой едва слышно зашуршали первые мелкие капли. Противные. Резко стало зябко. Зад неприятно касался прохладной земли. — Ты же сказал, что в Нью-Йорке задыхаешься, — недоуменно помрачнел Геральт. — «В Нью-Йорке все такое серое, уже четыре года тут, и ничего не меняется, и небо серое…» — твои слова. Юлиан опустил голову. Хотелось удавиться. И зарыться прямо тут. Удивительно удачное местечко для самоубиваний. Да, он так сказал. А что еще он мог сказать? «Я люблю тебя?» «Я боюсь тебя потерять?» «Без тебя весь мир серый?» — А потом ты сказал, что мои глаза похожи на солнце. Юлиан вскинул голову вверх, уставился на дисплей. Глаза у Геральта и впрямь были желтыми. Но на солнце они были похожи не поэтому. Или не только поэтому. Зачем Геральт запомнил эти слова? Юлиан думал, что если не будет видеть этих глаз, то мир вокруг не будет казаться таким контрастно-серым. В какой-то мере он оказался прав. Без Геральта мир кажется вообще никаким. Прозрачным. Призрачным. Как будто ничего нет, только воспоминания, да и тех лучше бы не было, что в них проку? Дождь застучал сильнее, на макушку упала холодная одинокая капля, пробившаяся сквозь крону. Юлиан вздрогнул, запустил руку в волосы, стряхивая воду. Зачем Геральт вообще ему позвонил? Зачем разбередил? Или он ни при чем? Может, он просто докинул дерьмовых мыслей в и без того забитую ими голову? Как бы то ни было, эта неделя была кошмарной. Хуже не придумаешь. Если так и дальше пойдет — он… Что с ним будет? Юлиан не знал. Не хотел знать. — Лютик? — позвал Геральт. О чем они говорили? Что-то надо было ответить. Что? Юлиан облизал губу, уставился куда-то вдаль. Про солнце? Про магистратуру? Про поиски соседа?.. Почему так хочется разреветься? Он ни разу не ревел за 4 года в университете. Так какого хрена сейчас так хотелось прижаться к этим сильным плечам, уткнуться носом и реветь? Но Геральт далеко. А он, Юлиан, конченый дурак, если решил, что сумеет без него. Да и где? Здесь, где каждый шаг вгоняет в депрессию, а каждый камень и куст напоминает о боли и унижениях? Отличное местечко, чтобы забыть о разбитом сердце! Он не сможет. Не справится. Он уже не справился. — Геральт, я хочу вернуться. Как насчет снова быть соседями? Геральт ошарашенно моргнул, неверяще уставился. А потом покачал головой. — Лютик, да ты вправду отбитый, я всегда знал. Стоило уезжать, а? Юлиан нервно всхлипнул, но выдал это за смешок. Губы сами растянулись до ушей, он засмеялся. — Я просто давал тебе шанс соскучиться. — Хм. — Пойду прямо сейчас заберу документы, соберу вещи и куплю билет. Сил моих нет тут торчать, честное слово! Да здравствуют бетонные джунгли и серые небоскребы! Они перебросились еще парой фраз, попрощавшись. Геральт обещал встретить в аэропорту, если у него в это время не будет собеседования или работы. Они одновременно отключились от звонка. Лютик встал, преисполненный бодрости и хорошего настроения. Плевать, что любовь его не взаимна. Зато они будут рядом, а это важно. Это всегда будет важно. Из-за туч в крохотный просвет показалось солнце. Юлиан улыбнулся ему искренне и зашагал в сторону дома. *** Геральт приехал в аэропорт за полчаса до рейса. Так уж вышло. Может, из-за того, что пробок не было. А может какое-то счастливое волнение терзало где-то внутри, не давая спокойно дождаться нужного времени. Лютик, вот же глупый мальчишка! И всегда им останется, будь он хоть преподавателем, хоть долбаным доктором наук, хоть почтенной матерью Терезой. Хватило же ума изныться, что ему тут плохо и скучно, ходить со скорбным лицом, как будто умер любимый песик, свалить в свою чертову Англию — и все ради того, чтоб через неделю заявить, что там хреново, и он возвращается обратно! Нет, Геральт был рад, честное слово, но это было так чертовски странно даже для Лютика! Без которого, признаться, было охренеть как уныло. Никто не бренчал на гитаре по ночам. Никто не трындел о какой-то ерунде сутками напролет. Никто не разбрасывал свои гребаные блокноты с нотами и стихами повсюду и не ругался потом. «Ты пролил на мою новую песню свою колу! Геральт, в тебе ни капли почтения к творчеству! Как ты живешь вообще таким бревном, тебе не грустно просыпаться по утрам и осознавать, что ты уничтожаешь искусство?» «Хм-м. А это не тот ли блокнот, который я вчера нашел под кроватью между коробками со старыми тетрадями?» «Это неважно, Геральт! Я его не терял, а прятал! У меня могли быть причины! А ты портишь мои творения, мои детища, совершенно беспричинно!» Геральт усмехнулся, вспоминая их студенческую жизнь. Четыре года с Лютиком. Все, кто их знал, совершенно не могли понять, как Геральт терпит этого взбалмошного легкомысленного пустобреха. «Если бы я с ним жил, я б его придушил и выкинул в окно. Клянусь, тебя бы никто не обвинил», — подначивал Ламберт. «Ты б его скорее выебал», — мрачно усмехался Эскель. «Тебя ж не ебу, хоть и живем в одной комнате», — огрызался Ламберт. «Я для тебя недостаточно хорош?» «Иди нахуй, Эскель!» «Так он только что это и предложил, — ухмылялся Геральт. — А от Лютика отъебитесь, тронешь его, Ламберт, и я сам тебя выебу». Рамка пискнула, Геральт угрюмо отступил назад, пошарил по карманам джинсов и выудил на свет ключи, докинув их в миску к мобильнику. Охранники аэропорта расслабились, когда он спокойно прошел внутрь и забрал барахло обратно. Видок у Геральта был весьма зловещий: могучие плечи, высокий рост, хмурая морда, собранные в хвост седые волосы. Типичный мафиози. Еще и рубашка черная, новая. В ней он ходил на собеседование да так и не заехал домой переодеться. Решил, что лучше сразу в аэропорт, чтоб не таскаться через город по пробкам. В этой рубашке Геральт выглядел очень крутым. «Надень что попроще, ты же не в стриптизеры устраиваешься», — написал ему Лютик в ответ на фотку четыре дня назад. А потом добавил: «Шучу, ты невероятно крут!» Скорее бы Лютика увидеть. Он соскучился по нему. Табло светило буквами и цифрами. «Лондон — Нью-Йорк, 14.30». Должно было быть там. Но не было. Может, не тот аэропорт? Геральт достал телефон и пролистал утреннюю переписку. Сегодня. Время верное. Аэропорт тоже. А рейс на табло не указан. Где Лютика вылавливать? Что, если они разминутся? Геральт ведь не обещал, что встретит, он не знал, сколько проторчит на собеседовании, написал, что встретит, если успеет. Лютик может выйти через любой из выходов. У него адрес квартиры есть, конечно, но ключей-то нет. Справочная стойка была со всех сторон окружена людьми. Они были шумными. Геральт осторожно обошел рыдающую во весь голос женщину и обратился к сотруднице. — Простите, не могу найти информацию по рейсу из Лондона. Девушка сокрушенно склонила голову. — Простите, мне очень жаль. Самолет упал в океан, причины выясняются, о жертвах пока ничего не известно, прошу вас, подождите здесь или оставьте свой номер, чтобы мы вам перезвонили, если что-то выяснится. Геральт моргнул. Потом еще раз. — Простите, — хрипло рыкнул он. — Мы друг друга не так поняли, видимо. — Он еще раз внимательно посмотрел на сообщение с номером рейса, потом протянул телефон девушке, показывая экран. — Я про этот самолет. Она вгляделась в цифры, вздохнула, явно расстроенная. Еще бы не расстроиться, когда целый час ты говоришь людям, что их родственники и друзья, скорее всего, погибли. Любой бы расстроился. Она еще неплохо держалась. — Это тот самый рейс, простите, мне правда жаль. Геральт сжал телефон в руке. Чехол глухо хрустнул. Какие-то парни суетливо оттолкали его в сторону, буквально переваливаясь через стойку, донимая сотрудницу расспросами и требуя позвать кого-то поумнее ее. Она отвечала терпеливо и безрадостно. Геральт моргнул снова. — Какого… блять… хуя?! Нет, нет, нет, этого не могло случиться, только не с ним, не с Лютиком. Самолеты падают. Только не с ним. Ебаная Англия. Он не мог там находиться. Нахрена вообще ему было улетать?! Невозможно. Невозможно. Женщина рядом плакала навзрыд, ее обнимал какой-то мужчина. Парни уже почти перелезли через стойку, девушка испуганно пятилась и по рации вызывала охрану. Много людей вокруг, очень много. До Геральта все никак не могло дойти. Подоспели два охранника и с ними кто-то еще. Геральт растерянно смотрел то в телефон, то в стену перед собой. Там висела реклама с фотографиями разных городов. Охранники просили толпу разойтись, предлагали бесплатно комнаты отдыха и помощь сотрудников службы психологической поддержки. Геральт отошел к стене, привалился к ней плечом. Не совсем понимая, что делает, набрал номер Лютика. Как и ожидалось — телефон был вне зоны. Лютик был его лучшим другом четыре ебаных года. Временами болтливым, временами даже надоедливым. Всегда улыбающимся. Кроме раннего утра. По утрам Лютик был хмурым, даже Геральту за ним было не угнаться по степени мрачности. Геральт любил приносить Лютику кофе и смотреть, как его лицо постепенно проясняется. Разглаживается морщинка между бровей. В глаза возвращается привычный задорный блеск. Постепенно стирается красная полоса от подушки на щеке. «Чего так пялишься, Геральт? Любуешься моей неземной красотой?» «Мгм». Геральт последний раз взглянул на сообщение с номером рейса и временем прилета. Убрал телефон в карман. И возненавидел себя за то, что тогда, больше месяца назад, не сказал Лютику, что он долбоеб. Не вцепился в него, вытряхивая наружу все те глупые причины, по которым этот дурень решил все бросить и податься в свою проклятую Англию. Не впился мертвой хваткой в плечи, когда провожал на самолет. Должен был вцепиться. Остановить. Не отпустить от себя никуда. Никогда. Лютик. Почему ты такой, Лютик? Такой болтливый, такой родной, такой… …мертвый?.. — Простите, — Геральт нервно рванулся к справочной стойке. Вместо девушки там стоял парень, еще не так затюканный и, судя по всему, куда более стрессоустойчивый. — Когда именно это случилось? Когда будет известно о… Голос хрипло сорвался, Геральт замолк. Сотрудник аэропорта виновато пожал плечами: — Сэр, самолет потерял управление полтора часа назад. Это случилось над океаном. Туда уже направлены вертолеты и морские суда, связи с пилотом нет. Обычно в таких случаях… Надежды мало. Если вам нужна какая-то помощь… — Не нужна, — прервал Геральт. — Можете вы мне хотя бы сказать, был ли на борту один человек? — Могу. Говорите имя. — Лю… Юлиан Леттенхоф. Парень потыкал по клавиатуре, посмотрел на экран. — Простите. Он есть в списке пассажиров. Мне жаль. Геральт закрыл лицо руками, замотал головой. Нет. Нетнетнетнетнет. — Заполните бланк, оставьте номер. Вам позвонят, когда… — Когда?! — рявкнул Геральт, обрушивая кулаки на стойку. — Когда?! Через неделю? Нахрена мне ваши блядские звонки?! Я потерял лучшего друга, я потерял самого, блять, доброго и чудесного человека в этом ебаном мире! Чем мне ваши бланки помогут, а?! — Сэр, я понимаю, и мне действительно жаль, если вам нужна помощь, то я подскажу, куда обратиться, но если вы будете продолжать лупить по столу, я вынужден буду позвать охрану. Геральт сделал шаг назад. — Давайте ваш ебаный бланк. Быстро черкнув свое и Лютика имена и свой номер, Геральт сунул чертову бумажку обратно и пошел вон из аэропорта. Самолет не прилетит. Когда обломки найдут — ему позвонят. Самолет не прилетит. Лютик не прилетит. «Я не буду поступать в магистратуру. Не здесь». Геральт заторможено поймал такси. Назвал адрес. Потом понял, что это адрес общежития при университете. Назвал правильный. Напряженно прилип к сидению, уставившись в окно. Так странно. Геральт все никак не мог осознать. Есть ли вообще шанс, что кто-то выжил? Как часто люди выживают в авиакатастрофах? Он достал телефон, полез шарить в поиске. За этим и провел все время, что они ехали. «Надо было на байке своем ехать, чего на такси тратился туда-сюда? Ах, да, я же думал, что Лютика обратно повезу с чемоданом, куда чемодан на байк… А тут ни чемодана, ни Лютика». Геральт расплатился за такси, вошел в подъезд, поднялся на лифте на шестой этаж. Достал ключи, отпер дверь. «Геральт, я хочу вернуться. Как насчет снова быть соседями?» Он уже представлял, как Лютик войдет сюда вместе с ним. Начнет возмущаться, что тут уныло и серо, так мало вещей, да как вообще можно жить в таком аскетичном жилище? «Нужно поменять диван, этот убогий, Геральт! И кресло, знаешь, которое мешок, яркое такое, давай съездим в Икею, а? Нет, я, ясное дело, устал в самолете, но разве можно отдохнуть в такой унылости? Поехали сейчас, брось ты этот чемодан!» Геральт мешком рухнул на диван. Лютик, зачем ты уехал? Перед глазами встало лицо Лютика. Он улыбался так широко и искренне, как только он один умел во всем мире. И смотрел так ясно, так тепло своими по-детски огромными глазищами. «А почему ты не остановил меня, Геральт?». — Прости… Прости меня! — Геральт сжался в комок, сгорбился, спрятался в ладонях, взвыл побитым псом, задыхаясь виной и горечью. Осознание накатило, размазывая по дивану, вдавливая, сжимая безбожно ребра — не продохнуть. «Я просто давал тебе шанс соскучиться». — Я соскучился… Лютик, я соскучился, честное слово, только будь живым, ну хоть как-нибудь, а? Он просидел так больше часа. Рукава новой рубашки вымокли от слез. В последний раз он плакал, когда ему было лет восемь. Он тогда руку сломал. Теперь тоже что-то сломалось, только непонятно, что и где. Надо бы позвонить в аэропорт. Вдруг что-то известно. Посмотреть новости. Может, позвонить отцу Лютика? Где-то у него был домашний, Лютик писал зачем-то когда-то давно. Геральт встал, взял в холодильнике бутылку пива. Вообще он не особо пил, но Лютик бы точно захотел устроить вечеринку по поводу своего возвращения. Он любил вечеринки, тусовки, шумные компании. Любил быть в центре внимания. Любил. Лютик. Любил. Снова накатили воспоминания о студенческой жизни. Пиво было холодным. Геральта прошиб озноб. Он высосал бутылку залпом, до дна, и уронил на пол у дивана. В дверь позвонили. Геральту не хотелось открывать. Он никого не ждал. Поэтому зло рыкнул, когда ручку бесцеремонно задергали. Дверь открылась, и на пороге возник Лютик собственной персоной. Толкнул внутрь чемодан и огляделся. — О, Геральт! Ты дома? А я думал, придется на пороге сидеть, как собачонке, а тут открыто. А чего не встретил? Не успел? А живьем рубашка еще круче, чем на фото, я всегда говорил, что ты хреново делаешь селфи. Здесь уныло, ты в курсе? Только ты мог найти такую убогую квартиру. Что за диван? Я бы поменял, и еще бы кресло-мешок вон туда, поярче. Ты возьмешь чемодан, или мне его самому переть в комнату? — Какого. Блять. Хуя?! Геральт вскочил, споткнулся о пустую бутылку, чуть не наебнулся, чертыхнулся и подскочил к растерянному Лютику. — Лютик! Тот изумленно пялился, не понимая, чем вызвана такая бурная реакция. Геральт обхватил его ручищами, вжал в себя так, что у парня воздух из легких вышел громким выдохом. Сжал, сдавил мертвой хваткой и принялся целовать в макушку и висок, едва сдерживая слезы. — Лютик, Лютик, Лютик… Юлиан затрепыхался, запищал, и тогда только Геральт сообразил, что сжимает его слишком сильно. Отпустил, отпрянул, схватил за руки. — Ох, Геральт, какого?.. — не мог отдышаться Лютик, раскрасневшийся и опешивший от поцелуев. — Ты чего? Я же писал, что приеду. Ты мне адрес дал, а теперь ведешь себя, как будто не ждал. — Не ждал… Лютик, какого хрена ты живой?! Юлиан обмер. Вперился в Геральта взглядом широко распахнутых голубых глаз. — Не понял. — Самолет разбился! Упал в океан! Я в аэропорту чуть стойку не разнес. Это был твой рейс, точно твой! Лютик побледнел, губы задрожали от испуга. Пальцы рук, которые Геральт все еще держал в своих, дрогнули и крепко сжались на чужих ладонях. — Я опоздал на рейс, — шепотом произнес он. — Опоздал, когда приехал в аэропорт, уже посадка закончилась. И мне поменяли билет. Было свободное место на рейс, который вылетал через час с небольшим… Он моргнул. Геральт судорожно выдохнул. — Геральт, я… Я что, чуть не умер? — Дурак, заткнись, блять, заткнись, Лютик! Геральт снова вжал его в себя, сжимая пальцы на дрожащих плечах, приглаживая растрепавшуюся макушку грубой тяжелой ладонью. Мазнул губами по виску, по волосам, по уху, по шее. Лютик судорожно вздохнул. — Геральт, я люблю тебя. Я тебя четыре года люблю. Геральт замер. Руки Лютика обхватывали его вокруг пояса, словно Лютик боялся, что Геральт отшатнется. — Ну… — выдохнул он. — И нахрена нам тогда вторая спальня? Лютик нервно хихикнул, пожал плечами и потянулся к губам Геральта. И Геральт ответил на поцелуй.