***
Ведьмак тогда отправился на охоту, как обычно, оставив барда дожидаться своего возвращения в деревне, где он взял заказ. Публика в таверне оказалось благодарной, поэтому Лютик исполнил несколько своих самых известных баллад («Чеканную монету», по многочисленным просьбам, пришлось исполнить аж трижды), неплохо подзаработав, выпил две кружки отличного эля, пофлиртовал с парой симпатичных мазелек. Но, в конце концов, снедаемый беспокойством, поднялся наверх в комнату, которую они сняли накануне. Кровать, хоть и двуспальная, была одна – на большее у них не хватило денег. Он мог бы пойти и взять еще одну комнату, благо после выступления кошель стал заметно тяжелее, но хотелось сначала дождаться Геральта, чтобы убедиться, что все в порядке или помочь с мытьем и ранами, если охота выдалась не особо удачной. Прошло порядочно времени, шум внизу совсем стих. Лютик, уже навернувший по комнате не один десяток кругов и не знавший куда себя деть от беспокойства, решает, что отправится на поиски вот прямо сейчас, как дверь комнаты распахивается. На пороге показывается Геральт, в кои-то веки не покрытый с ног до головы грязью и кровью так, что невозможно с первого взгляда понять, есть ли раны. На доспехе выделяются всего несколько ярких подтеков, и со стороны тот выглядит целым. Но бард все равно, по сложившейся за время совместных приключений привычке, подлетает к нему, пытаясь внимательнее осмотреть на предмет повреждений попутно спрашивая с беспокойством: - С тобой все в поряд…? – конец фразы обрывается в момент, когда он поднимает голову и натыкается взглядом на черные провалы, вокруг которых, опутывая их, словно лоза, бугрились темные переплетения вен. Эти черные, темнее самой глубокой в мире бездны, глаза словно затягивают внутрь себя, смотрят ему прямо в душу, обнажая все сокровенное, доставая из самых потаенных уголков запрятанные чувства. Лютику кажется, что он перестает дышать, что мир вокруг теряет свою четкость, что в этом чертовом мире нет ничего, глубже этих глаз. В это растянутое на бесконечность мгновение что-то внутри него с высоким надрывным звуком лопается, словно перетянутая струна на лютне, толкая вперед, впечатывая губами в сухие, обветренные, но такие желанные губы напротив. Несколько секунд кажутся неправдоподобно долгими, ничего не происходит, тело под ладонями поэта по-прежнему словно каменное, а губы не шевельнулись в ответ даже на миллиметр, но стоит ему с тоской и разочарованием начать отстраняться, как Геральт издает, кажется, зарождающийся в самой груди рык, наполненный чем-то незнакомо-невыразимым, идущим из самых глубин. И этот звук простреливает тело Лютика насквозь, отрезает все оставшиеся пути к отступлению, вырывая из его горла переполненный томившемся желанием стон. С этого момента время, будто отыгрываясь за предшествующую затянутость, вдруг понеслось вперед с удвоенной скоростью. Ведьмак подхватывает его под бедра, в два шага преодолевает расстояние до кровати и буквально швыряет на нее свою ношу, накидываясь сверху. Он грубо впивается в рот барда своим, кусает до крови, резкими движениями срывает одежду, чудом умудряясь не разодрать ее в клочья. В первые несколько минут Лютик пребывает от такого неожиданного напора в полном ступоре, но когда с него сдирают последний предмет одежды, с силой сжимая бедра и впиваясь зубами в изгиб плеча, он словно просыпается. И накидывается в ответ с не меньшей страстью. От Геральта пахнет потом и немного кровью, и этот насыщенный мускусный запах сводит его с ума. Это похоже на безумие, на полыхающее пламя пожара, в котором они оба добровольно горят. Ведьмак несдержан, даже груб, его руки сжимают до дискомфорта, оставляя красные следы, которые наутро превратятся в синяки. Его рот впивается в кожу до боли, ставя ярко контрастирующие с белой кожей метки, большой, горячий и твердый член трется о влажную кожу, заставляя места соприкосновения гореть еще сильнее. Поэт в ответ страстно прогибается, прикусывает солоноватую кожу, блуждает руками по бугрящимся мускулам, чувствуя ладонями рельеф шрамов, и стонет от невероятной смеси боли и удовольствия. Лютик не может точно сказать, сколько времени длится эта вакханалия, но в какой-то момент тяжесть тела на нем исчезает, давая возможность перевести дух. Член пульсирует от прилившей крови, ужасно хочется кончить, чтобы хоть немного ослабить скопившееся внутри напряжение. Впрочем, передышка оказывается совсем короткой, его внезапно любовник, порывшись в своих вещах, быстро возвращается с небольшим пузырьком в руках. Он снова устраивается сверху, целует глубоко, доставая своим чертовым ведьмачьим языком почти до самого горла. Отвлекшийся бард едва осознает, как ноги резко раздвигают, подхватив под колени. Он вздрагивает от ощущения холодного масла на распаленной коже ануса и шипит, когда внутрь грубо вторгаются сразу два пальца. Геральт растягивает его грубо, почти бесцеремонно, явно из чистой необходимости, продолжая разукрашивать его укусами. «Сейчас он больше похож скорее не на охотника, а на хищника, расправляющегося со своей жертвой», - думает Лютик, стараясь отвлечься от неприятных ощущений внизу. Ведьмаку подготовка быстро надоедает, он вытаскивает пальцы, подхватывает своего истерзанного любовника под колени, притягивая его бедра ближе. - Геральт, я не...ммфм, - его протестующий вскрик гасится навалившимся сверху и впившимся в губы любовником, который тут же начинает входить в него. Хриплые стоны тонут все в том же поцелуе. Лютику больно. У него, конечно, уже был подобный опыт, но в далекой юности, еще в Академии. И нынешней подготовки было явно мало для того, чтобы избежать болезненных ощущений. Ведьмак проталкивается все дальше, пока, наконец, не входит полностью. Его большой горячий член буквально распирает изнутри. Не дав поэту даже пары секунд привыкнуть, он тут же начинает двигаться. На глазах Лютика выступают слезы, голос оседает от болезненных стонов, но оттолкнуть он не может. Не его. Не того, кого несмотря на тяжелый характер и угрюмость сопровождал во всех приключениях, о ком мечтал, лежа бессонными ночами на холодной земле, закутанный лишь в плащ, кого с тянущим грудь беспокойством ждал со всех сражений с монстрами, кого превозносил в балладах, кого так отчаянно, слепо и страстно любил. Вскоре болезненные ощущения немного спадают, бард чувствует, как с каждым толчком член внутри скользит по простате, и дискомфорт постепенно разбавляется пока еще слабыми волнами наслаждения. Геральт упирается на локти по обе стороны от головы Лютика, член которого чувствительно трется между их телами. Стоны из болезненных плавно перетекают в страстные, Лютик начинает подаваться навстречу движениям бедер ведьмака. Ком удовольствия внутри нарастает, вызывая дрожь во всем теле. Темп движений становится все быстрее, пока их обоих, почти синхронно, не накрывает, словно лавиной. Геральт кончает с тихим рыком глубоко внутри него, и осознание этого толкает Лютика за грань следом. Ведьмак выскальзывает из него и падает рядом на спину. Бард тяжело дышит после пережитого оргазма, в голове царит несвойственная ему блаженная пустота. Ужасно хочется пить, вместе ополоснуться в давно заказанной бадье и, завалившись под бок к горячему телу, проспать целую вечность. Он поворачивает голову, чтобы озвучить свои планы лежащему рядом любовнику, как тот встает, смотрит вернувшимися в обычное состояние глазами - скользит по нему взглядом, в котором отражается что-то незнакомое и нечитаемое, надевает штаны, накидывает рубашку и молча уходит из комнаты, прикрыв дверь. И хотя закрылась она с едва слышным скрипом, этот звук показался Лютику оглушающим. С той ночи это стало чем-то вроде ритуала. Геральт трахал его каждый раз, когда находился в состоянии интоксикации, словно без этого она не пройдет вовсе. А поскольку эликсиры были подспорьем в схватках с действительно опасными чудовищами, секс между ними случался не сказать бы, что часто. На взгляд Лютика, все чудовища одинаково страшные и опасные, но в голове ведьмака, видимо, существовала какая-то особая градация. Иногда, несмотря на всю подготовку и мастерство, Геральт все же получал ранения, оказывался покрыт с головы до ног кровью, грязью и внутренностями очередной твари либо (и как правило) все вместе, и тогда Лютик в своей обычной манере помогал ему отмыться и обработать раны. А после неизбежно оказывался завален на ближайшую горизонтальную плоскость и жестко оттрахан. Со временем ощущения стали менее болезненными, к тому же ведьмак, хоть и был по-прежнему груб, так жестко, как в первый раз, его больше не брал. Лютику каждый раз в такие моменты кажется, что Геральт не совсем осознает себя, когда находится под действием эликсиров. Потому что нельзя, невозможно быть таким по-животному страстным в постели и холодно-отстраненном вне ее. В повседневном отношении между ними вообще ничего не изменилось, словно ведьмак просто не помнит, как редкими ночами глухо, раскатисто рычит, кончая глубоко внутри горячего тела своего барда. Вся эта неопределенность порядком напрягает, поэтому однажды приятным облачным летним днем, когда они шли по большаку в поисках заказов – Геральт, и сюжетов для баллад и слушателей – Лютик, он, наигрывая ничего не значащие легкие мелодии, отваживается на осторожный вопрос: - Геральт, что ты чувствуешь, находясь под действием эликсиров? Как, вообще, воспринимаешь реальность? – поэт надеется зацепиться за эту тему и выяснить хоть что-нибудь о том, как ведьмак относится к тому, что происходит между ними. Вопрос повисает в воздухе, словно электризуя его. Бесстрастное лицо ведьмака, кажется, становится еще более каменным. Он хмурит брови и, не удостоив барда ни ответом, ни даже взглядом, пришпоривает Плотву. В этот момент грудь Лютика сдавливает от ужаса, а волна паники буквально захлестывает разум. Что он наделал?! Неужели Геральту настолько противно обсуждать происходящее между ними, что он готов просто бросить его посреди дороги? И следом приходит мысль: если ведьмак сейчас уедет, они могут увидеться еще не скоро, а то и вовсе никогда. Панические мысли бьются в голове, пока Геральт, отъехав прилично вперед, но все еще оставаясь на расстоянии видимости, не придерживает поводья, снова замедляясь. Увидев это, Лютик выдыхает, страх понемногу отступает. Но в этот момент бард твердо решил больше никогда не поднимать эту тему. Лучше быть для Геральта просто способом снятия напряжения, но по крайней мере находиться рядом, чем оказаться выброшенным из его жизни вовсе. Все эти воспоминания впремешку с грустными мыслями одолевали Лютика каждую ночь, стоило улечься спать. В моменты, как сейчас, ему ужасно хочется вместо того, чтобы кукситься от холода, прижаться к теплому боку ведьмака, обвиться вокруг него плющом и никогда не отпускать. После того, как бард почувствовал, какого это – быть с Геральтом, принадлежать ему, ощущать вес его тела, как кожа плавится и горит в местах укусов, как расступаются мышцы, принимая в себя упругую горячую плоть, как тело выламывается в наслаждении. Хотелось отдать себя совсем, без остатка, и осознание собственной ненужности сдавливало грудь тисками, отдаваясь внутри тянущей болью и тоской по несбыточному. За окном уже занимается рассвет, когда Лютик, измученный собственными мыслями и долгим путешествием, наконец, проваливается в сон.***
Утро началось лениво и неспешно. Через приоткрытые ставни в комнату, уже прогретую солнцем, попадал легкий приятный ветерок, принося с собой отголоски птичьего пения. Лютик медленно просыпается, наслаждаясь уютом теплой постели. Он сладко тянется, разгоняя по телу приятную негу и поворачивает голову, обнаруживая вторую половину кровати пустой. Вся расслабленность слетает в одно мгновение, Лютик рывком садится и обшаривает взглядом комнату. Чтобы, заметив в углу вещи Геральта, с выдохом облегчения рухнуть обратно. Это превратилось в его самый большой страх. Каждый раз, просыпаясь и не находя рядом ведьмака, поэт начинает лихорадочно искать следы его присутствия. Привязанная неподалеку Плотва, оставленные вещи – что угодно, чтобы увериться в том, что тот просто куда-то отошел и скоро вернется. Лютик больше всего боится того, что однажды проснется и поймет, что Геральт, устав от общества приставучего и болтливого барда, ушел, совсем, в своей обычной манере, не сказав ни слова. Даже не попрощавшись. Да и с чего бы ему прощаться. Кто вообще для него Лютик? Друг? Но ведьмак их дружбу упорно не признавал, да и не трахают друзей. Способ снятия напряжения? Тогда почему секс между ними случается только когда в ведьмачьей крови гуляют эликсиры вперемешку с адреналином после схватки с очередным монстром? Неужели в обычном состоянии ему совсем не хочется? Или в обычном состоянии он просто не хочет Лютика? От этого вопроса неприятно заскребло в груди. Бард резко потряс головой, пытаясь разогнать клубящиеся вопросы и печальные мысли. Справедливо рассудив, что грустными мыслями с утра можно испоганить себе настроение на весь день, а вот хороший завтрак, напротив, способен поднять боевой дух, Лютик вскакивает с кровати. Он быстро умывается и, натянув валявшуюся на полу после бурного вчерашнего раздевания одежду, спускается по крутой лестнице на первый этаж, где располагалась таверна. Зал почти пуст, большинство посетителей приходят под вечер пропустить кружку-другую после тяжелого трудового дня, поэтому поэт без труда находит за одним из столов возвышающуюся фигуру Геральта и плюхается напротив. К нему тут же подлетает хорошенькая девица в красивом белом переднике, и Лютик просит принести плотный завтрак и кружку свежего прохладного эля. Пока девушка умчалась выполнять заказ, бард поворачивается к доедающему свой завтрак ведьмаку: - Я так хорошо выспался, давно у нас не было возможности полноценно отдохнуть на мягкой кровати, - после «таких» ночей наутро Лютик всегда чувствует себя немного неуверенно, поэтому непроизвольно болтает даже больше, чем обычно, - представляешь, мне даже ничего не снилось, обычно мне всегда снится какая-нибудь ерунда, иногда даже тексты новых баллад, а тут прямо за всю ночь ни одного, даже крохотного, сновидения. Геральт в ответ привычно молчит, только поднимает от тарелки ничего не выражающий взгляд. - Я думаю мне стоит купить что-то вроде одеяла или подстилки, чтобы спать на земле было не так жестко и холодно. Я, наверное, со временем привыкну, но все-таки немного комфорта не повредит. Хотя, таскать его на себе будет очень громоздко, у меня ведь нет лошади... Может тогда купить и лошадь? Сколько стоит лошадь? Наверное, немало, мне придется сначала немного подкопить или выступить на каком-нибудь балу или фестивале. С другой стороны, я не очень хорошо держусь в седле, но научусь ведь со временем. А после целого дня в седле задница сильно болит? — спрашивает Лютик, и тут же ругает себя за то, что ляпнул. Он старался никаким образом не затрагивать темы, относящиеся к обратной стороне их взаимоотношений. Ведьмак залпом допивает оставшийся в кружке эль, поднимается и уходит наверх, видимо, собирать вещи. Бард еще раз ругает себя за чересчур длинный язык. Приносят завтрак, на который Лютик тут же накидывается, размышляя о том, на сколько еще хватит его собственного измученного сердца. Весь следующий день они проводят в пути. Геральт придерживается одного направления, на перекрестках выбирает дорогу не задумываясь, что наводит Лютика на мысль о том, что они не просто путешествуют, а куда-то целенаправленно добираются. Бард коротает время, продолжая сочинять недавно начатую балладу, вплетая в ее сюжет мотивы последней охоты, рассказ о которой, хоть и без особых подробностей, ему удалось вытащить из ведьмака в пути. В конце концов, любопытство берет верх: - Геральт, это ведь земли Темерии? Мы едем в какое-то конкретное место? Ведьмак вздыхает, но отвечает: - Я хочу заехать в Вызиму. Лютик привык к исчерпывающим ответам Геральта, поэтому уточняет: - Почему ты хочешь в столицу? Сам же говорил, что не любишь большие города, и заказов там почти никогда не бывает. - В последней схватке я повредил доспех. Нужно заказать новый. Ближайшего опытного кузнеца можно найти в Вызиме. К тому же я уже делал у одного тамошнего кузнеца доспех и остался им доволен. Попробую найти его снова. День выдался жаркий, Геральт одет только в рубашку, доспех прикреплен к седельной сумке, поэтому у Лютика нет возможности оценить его повреждения, да и не то чтобы он разбирался в доспехах. Но вот кое в чем другом... - Это отличная новость! В смысле, про Вызиму. Я смогу пополнить запас бумаги и чернил, купить новые струны и заказать у портного новый костюм. Тем более в столице много больших таверн с отличной публикой, уверен, что смогу отлично подзаработать! Лютик, окрыленный открывшимися перспективами, снова начинает напевать, прибавляя шагу. А ведьмак, никак не прокомментировав его планы, продолжил ехать рядом. Большую часть дня справа и слева от дороги простирались бескрайние поля. Контраст зеленого и голубого с редкими вкраплениями белых облаков выглядел поистине великолепно, и Лютик даже немного пожалел, что не художник и не может запечатлеть такую красоту. Баллады сочиняются в основном о людях, их эмоциях, эпичных историях или великих событиях, но вид оказался таким умиротворяющим, что бард подумал, что мог бы попробовать написать что-нибудь восхваляющее красоты природы. Просто в качестве практики и вызова своим способностям. К закату пейзаж начинают разбавлять редкие деревья, и к сумеркам путники входят под сень густого леса. Проехав совсем немного вглубь, они выбирают поляну и устраиваются на ночлег. Хотя и ужинают припасами, закупленными в последнем поселении, Геральт разводит костер. Обычно он нужен, чтобы пожарить мясо, добытое на охоте, но сейчас такой необходимости нет. Бард позволяет себе думать, что это исключительно для его, Лютика, тепла, ведь ведьмак куда более устойчив к холоду. Впрочем, устойчивость не означает, что ему этот холод нравится. Поэт укладывается на дорожный плащ поближе к огню, пока Геральт отходит проверить Плотву. Через несколько минут на него сверху накидывают еще один плащ. Ведьмак обходит уютно потрескивающее пламя и ложится с другой стороны от костра спиной к нему. Лютик эти несколько десятков секунд пребывает в шоке, а когда очухивается, говорить спасибо кажется как-то неловко, поэтому он только сильнее кутается в плащ, вдыхая такой знакомый и приятный запах любимого тела, и сам не замечает, как быстро проваливается в сон. Через несколько дней на горизонте показались стены темерской столицы. И хотя путники увидели их еще поздним утром, добраться до ворот столицы им удалось только когда время уже ощутимо перевалило за полдень. Город, как ему и полагается, шумел и гудел, повсюду сновали люди и повозки, лавки пестрили разноцветными вывесками, высокие каменные дома возвышались над улицами, создавая тень. Они немного поплутали, но вскоре нашли неплохой постоялый двор с пристойным ценником. Чтобы не тратить лишних денег, по обыкновению взяли одну комнату с двумя кроватями. Комнатка оказалась самой обычной, но чистой и опрятной, со свежим бельем и добротной мебелью. Стоило им только зайти, как Геральт кинул вещи и буркнув что-то вроде «Я по делам», поспешно ушел. Лютик расстроился, надежды на то, что они пообедают вместе, а там бард бы навязался с ним за компанию, пошли прахом. Но поделать ничего было нельзя, поэтому поэт спустился вниз, перекусил и отправился бродить по городу, чтобы посетить запримеченные во время поиска постоялого двора лавки. Лютик быстро закупается всем необходимым, долго торчит у портного, выбирая ткань для будущего костюма. В итоге решает приобрести к нему еще одни сапоги и уже к закату довольный двигается в сторону постоялого двора. Покупки приподняли настроение, поэтому он решает пройти через главную площадь, полюбоваться архитектурой, неизвестно, когда в следующий раз выпадет такая возможность. Залитая солнцем каменная кладка выглядит особенно красиво, фонтан в центре как будто подсвечен изнутри. На площади много людей, одну сторону полностью занимают еще открытые лавки. Поэт с удовольствием осматривается, как вдруг замечает в толпе знакомую высокую и широкоплечую фигуру с седой макушкой. Ведьмак пересекает площадь целенаправленно, словно камень ручей, рассекая толпу, и Лютик сначала хочет его окликнуть, но в итоге решает просто догнать. Он едва не теряет Геральта из виду, пока пробирается сквозь толпу и вываливается из нее с другого края площади, но успевает увидеть, как ведьмак исчезает за поворотом. Быстро зайдя за тот же поворот, Лютик наблюдает, как Геральт, толкнув дверь, скрывается внутри невысокого трехэтажного дома, отделанного красным кирпичом. Любопытство берет верх, и он подходит ближе. Едва ему на глаза попадается вывеска, как кровь в жилах буквально застывает, будто заставляя сердце остановиться. К горлу подкатывает ком обиды. На вывеске красивым витиеватыми буквами, словно издеваясь, красуется надпись «Бордель «Горячие бедра». Лютик пулей летит по улицам, не разбирая дороги, то и дело сталкиваясь с уже редеющими к вечеру прохожими. После того, что он увидел, первой реакцией было желание залететь внутрь и спросить у чертового ведьмака, неужели его бедра недостаточно горячие, раз он поперся спускать свои деньги в это проклятое место?! Так он бы хоть раз попробовал нормально, а не съехавшим с катушек после очередной охоты! Лютик бы продемонстрировал, что горячие у него не только бедра, но и рот, и вообще все, что ведьмак пожелает. Но тот во время их секса ведет себя как альфа-самец, пресекая любые, на его взгляд, лишние движения, и всегда просто грубовато берет его. Неужели Лютик годится только для снятия напряжения, потому что он этакий безотказный вариант, который всегда рядом? К горлу снова подступает мерзкий ком. Добравшись, наконец, до снятой ими комнаты, Лютик швыряет приобретенные до этого вещи на одну из кроватей и сам плюхается следом, зарываясь пальцами в волосы. За время дороги голова немного поостыла, и барду пришлось признать, что вообще-то, Геральт ему ничего не должен. По факту они вообще друг другу никто. Бард мог сейчас просто уйти, и ничегошеньки в жизни ведьмака не поменялось бы. Это Лютик носится, как зависимый, со своей любовью, Геральту едва ли есть дело до чувств какого-то барда, о которых он даже и не в курсе. Поэт думает, что если бы и отважился признаться, по лицу бы, конечно, не получил – ведьмак никогда не отличался жестокостью и ударил его единственный раз еще в первую встречу, справедливости ради, заслуженно – но точно оказался бы выброшенным из его жизни с разбитым сердцем и ощутимой вероятностью никогда больше не быть личным бардом и спутником Белого Волка. Он бы остался без Геральта. Навсегда. Размышляет о том, что придется вернуться к своим одиноким странствиям, разбавленным выступлениями и ничего не значащими ночами в постели очередной женщины, что не будет больше уютных вечерних посиделок у костра со свежим жареным мясом, не будет приключений, удивительных историй, сюжетов для новых баллад. Жизнь снова станет обыденной. А без любимого ведьмака вдобавок и пустой. На улице уже начинает темнеть, Геральт должен скоро вернуться. Сил и желания видеть его сейчас нет, поэтому Лютик решает пойти еще побродить по городу. Вызима в сумерках, освещенная лишь слабо разгоняющими тьму редкими факелами, пламя которых отбрасывает на каменную кладку улиц и стен домов дрожащие тени, кажется немного зловещей. Бард решает поблуждать неподалеку, чтобы не нарваться на неприятности. Мысли снова возвращаются к сложившейся ситуации. Лютик понимает, собственная реакция на осознание того, что его ведьмак может коротать время в постели со шлюхой была слишком острой. Может быть, если бы между ними все было в порядке, не накалялся воздух от напряжения и недосказанности, поэт бы простил ему это. В конце концов, Геральт взрослый мужик. Поэт тоже когда-то грешил частым посещением подобных мест, но это было до встречи с Белым Волком. Он влюбился почти сразу, а когда узнал, каково это, отдаваться тому, к кому испытываешь столько эмоций, кого хочется до дрожи в пальцах, обычный секс просто ради снятия напряжения стал казаться пресным. Ни одна девушка не вызывала в нем такую бурю чувств. Лютик просто любит Геральта, потому и хочет только его. Но в обратную сторону это обстоятельство не работало. Погруженный глубоко в свои мысли, бард не заметил, как завернул на какую-то неприветливую улицу, которую освещала только взошедшая луна и пара уже коптящих факелов. Он осматривается, пытаясь разобраться, насколько далеко ушел от постоялого двора и как ему теперь вернуться обратно. Решив попробовать просто пойти назад, Лютик разворачивается, но тут от стены отделяются две тени, моментально перегородив дорогу с двух сторон. Сердце барда начинает биться чаще. У него с собой нет никакого оружия, кричать в такой поздний час, скорее всего, бессмысленно, поэтому он просто замирает боком, стараясь держать обе фигуры на виду и попутно придумывая, что делать. - Смотри-ка какая птичка залетела в нашу клетку, - издевательски тянет одна из теней, - перышки так и сверкают. Их лица скрыты глубоко надвинутыми капюшонами, поэтому Лютик может только по звуку различить, кто говорит. Он быстро мотает головой, стараясь следить сразу за обоими нападавшими, но тут в руках одного из них блеснуло, отражая падающий свет, лезвие, и поэт отвлекся, чем тут же воспользовался второй, одним прыжком преодолев расстояние до жертвы и приставляя к его горлу вытащенный в прыжке нож. Обоняния касается зловонное дыхание: - Да, такие перышки не грех слегка подрезать, - нож чуть скользит по горлу, предупреждая, что дергаться бесполезно и даже опасно. - Уумменянничего нет, - от страха Лютик начинает заикаться. - Сейчас мы это проверим, - говорит тот, что за спиной, кивая своему сообщнику. Тот подходит и начинает грубо обшаривать одежду барда в поисках наживы. Но тот не соврал, у него действительно ничего с собой не было, все пожитки остались в комнате. - Черт, реально пусто, - зло рычит один из грабителей. Он отстраняется и сплевывает на кладку, - что будем делать? - Вот подстава, - недовольно тянет второй. – Такая птичка, а пользы никакой. Хотяяя… - тут поэт чувствует, как вторая рука нападающего хватает его за подбородок, слегка поворачивая голову. – Смотри, какая симпатичная мордашка, может хоть развлечемся немного? От этих слов Лютика окатывает ледяной волной ужаса. Сердце ускоряется еще больше, норовя выскочить из груди. Тело начинает бить крупная дрожь. - Так он же парень... - А какая разница? Рот у всех одинаковый, а этот к тому же посмазливее многих девок будет. - А если он член мне прикусит? - Тогда мы его милое личико мигом подправим. Так, что живого места не остается. Ты ведь будешь хорошо себя вести, правда, птичка? В ушах шумит кровь, Лютик едва слышит, что говорят бандиты. Он повинуется давлению на плечи, неаккуратно встает на колени, нож задевает горло, оставляя пока неглубокую царапину, но он почти не чувствует этого. Тело сковал страх, оно почти не слушается, и бард мысленно прощается с этой жизнью, откуда-то приходит уверенность, что живым его в любом случае не отпустят. Тот, что перед ним, подходит ближе, протягивая руки к ширинке, а второй издевательски тянет: - Давай, птичка, покажи что умеешь. С такой смазливой мордашкой тебе наверняка не впервой сосать член. От грабителей пахнет немытыми телами и какой-то кислятиной, от удушающе мерзкого запаха кружится голова, к горлу тут же подкатывает тошнота. В этот момент с другого края узкой улицы раздается громкий голос: - Отойдите от него! Оба бандита синхронно поворачивают голову, Лютику безумно хочется сделать так же, но он боится все еще приставленного к горлу лезвия. Однако знакомый голос, звенящий от ярости, он бы не перепутал ни с чьим другим. Геральт. Пришел за ним. - Эй, мужик, шел бы ты отсюда, не видишь, занято! - стараясь напустить угрозы в голос, говорит один из бандитов. Бард слышит приближающиеся шаги. - Еще один шаг, и я перережу этой птичке горло, - предупреждает тот, что держит его. Нож прижимается к горлу еще плотнее, задевая края пореза. - Тронете его, и я буду медленно расчленять вас до тех пор, пока вы не издохнете от боли. Даю вам две секунды, чтобы убраться отсюда. - Да что ты о себе возомнил, тварь паршивая! - вскидывается второй, прыгая с ножом вперед. Раздается резкий звук доставаемого из ножен меча, потом булькающий хлюп рассекаемого тела, глухой удар об землю, и все стихает. В воздухе ощутимо запахло кровью, ощущение тошноты становится почти невыносимым. Из рук оставшегося в живых бандита выпадает нож, и он обращается в бегство. Стоит хватке разжаться, Лютик падает вперед на ладони, его рвет прямо на мощеную улицу. Когда спазмы прекращаются, он чувствует, как его левую руку закидывают на плечо, помогая подняться и устоять на ногах. - Лютик, ты не ранен? Сил хватает только на слабое качание головой. - Пойдем, я отведу тебя в комнату. Геральт буквально тащит его на себе. Они проходят мимо валяющегося на каменной кладке тела второго бандита, из спины которого чуть левее середины торчит клинок. В голову приходит неуместная мысль, что у ведьмака отличный прицел, попал, наверное, прямо в сердце, и тут же растворяется. Меч Геральт достает и аккуратно убирает в ножны, затем снова подхватывает Лютика и тянет в сторону постоялого двора. Весь путь проходит как в тумане. Голова поэта все еще кружится, тошнота не отступает, а сердце бухает так, словно сейчас разорвется. Более-менее в себя он приходит только уже лежа на кровати в знакомой комнате. Ведьмак куда-то отлучается, но быстро возвращается со словами, что бадья для купания скоро будет готова. Лютик только слабо кивает. Навернув пару кругов по комнате, Геральт берет стоящий неподалеку табурет и садится рядом с бардом, опираясь локтями о колени и склонившись чуть-чуть вперед. - Можешь мне объяснить, что ты делал ночью один на темной улице, которая даже со стороны выглядит опасной? – его голос все еще звенит нотками ярости, взгляд обжигает золотым огнем, зрачок шириной не толще иглы. - Я случайно зашел туда. Я был очень расстроен, поэтому брел, не разбирая дороги, вот и получилось так, - голос барда звучит тихо и неуверенно. - И что же привело тебя в такое состояние? У портного не оказалось ткани нужной расцветки? – ведьмак не хочет издеваться, но испытанный страх за чужую дорогую ему жизнь дает о себе знать. Слова Геральта задевают, всколыхивают что-то внутри, шок и ужас от пережитого, еще не схлынувший адреналин, взвинченные до предела нервы – все это наслаивается друг на друга, перекрывая здравый смысл и голос рассудка, и в конце концов выливается в гневную тираду: - Нет, я расстроился, потому что люблю такого тупоголового бесчувственного ведьмака. Ты никогда – никогда! – не занимался со мной сексом в нормальном состоянии, только под своими сраными эликсирами, словно я всего лишь кусок мяса для твоих прихотей. Почему, Геральт? Неужели я для тебя хуже каких-то продажных шлюх? Несмотря на все пережитое вместе, ты продолжаешь отрицать, что я твой друг, и я понимаю, что, по сути, никто для тебя, и ты ничего мне не должен, но осознавать это с каждым разом все более невыносимо! - к концу запал у Лютика пропадает, и на последних словах голос начинает дрожать. Бард утыкается взглядом в потолок. Отваги взглянуть на ведьмака не хватает, да и вряд ли он увидит там что-то хорошее. Накатывает какая-то странная апатия, даже боль в груди скорее тянущая. Ему уже все равно, что там будет дальше. А может это последствия пережитого сегодня. - Лютик, посмотри на меня, – голос Геральта непривычно мягкий, и от удивления бард все-таки поворачивает голову, натыкаясь взглядом на жидкий янтарь, в котором плещется такое непривычное тепло. - Я действительно ходил сегодня в бордель, но не за тем, зачем ты подумал. Я искал там того кузнеца, о котором говорил тебе недавно. Когда пришел в его мастерскую, подмастерье сказал, что тот частенько бывает в одном борделе, которым заправляет его сестра. Я решил не затягивать с этим и найти его, чтобы узнать, возьмётся ли он за починку ведьмачьего доспеха. Кузнец вправду оказался там и сразу вспомнил меня, поэтому предложил пропустить с ним кружку-другую эля за обсуждением заказа. Мы договорились встретиться завтра в мастерской и посмотреть, что можно сделать. Он сказал, что выкупил недавно у какого-то торговца новые необычные чертежи, и доспех можно будет даже улучшить. Он, конечно, предложил мне скоротать время с одной из местных девок, но я отказался. Вот и все. С каждым новым предложением потрясение Лютика становилось больше, пока не достигло апогея. Но ему все еще было не очень понятно происходящее. - Но почему ты отказался? И почему рассказываешь мне все это? Геральт тяжело вздыхает, но продолжает: - Потому что, когда я говорил, что ты мне не друг, я действительно это имел в виду. К друзьям не испытывают того… влечения, которое я испытываю к тебе. Когда я нахожусь под действием эликсиров, все мои инстинкты сильно обостряются, и я не в состоянии до конца контролировать это. Сначала я хотел оттолкнуть тебя, чтобы не подвергать опасности, но однажды ты сам нарвался, и я взял тебя грубо и жестко, почти не контролируя себя. Когда увидел тебя после без единого живого места, всего в синяках и укусах, мне впервые стало мерзко от себя самого. Но отказаться от тебя я не мог. Думал, что принуждаю тебя или ты воспринимаешь это как плату за совместные путешествия. Каждый раз, видя тебя после, ненавидел себя, за то, что делаю это с тобой так. Наверное, нужно было поговорить, но я… не умею все это. Никогда прежде со мной такого не происходило. Я не мог подумать даже, что ты тоже, такого как я… Не договаривая, Геральт утыкается взглядом в свои ладони. А Лютик в этот момент просто старается не умереть от счастья. Слова ведьмака словно сбросили с души все оковы боли, захотелось броситься на шею, обвить руками и никогда не отпускать. Поэт даже на секунду подумал, что, наверное, валяется там на улице с перерезанным горлом, а это его личный рай, но тут же оставил эту мысль. Геральт пришел и спас его. Как всегда. Грудь переполняет теплом и нежностью, поэтому он просто шепчет: - Обними меня, Геральт. Ведьмак вскидывает на него все еще неуверенный взгляд, но слушается: пересаживается на край кровати и затягивает Лютика к себе на колени. Тот утыкается носом ему в грудь, вдыхая такой родной и приятный запах, тихо бормоча, зная, что он своим мутантским слухом все равно услышит: - Святая Мелитэле, неужели все ведьмаки такие сложные в налаживании отношений или это просто мне так повезло? – вопрос скорее риторический, Геральт в ответ только тихо хмыкает, уткнувшись носом в каштановую макушку, и прижимает к себе крепче. - Что будет дальше? – робкий вопрос вырывается сам собой, скорее мысль вслух. Поэт сам удивляется, что произнес его, но тут же становится интересно, что ведьмак ответит, и ответит ли вообще. - Сегодня услышал от странствующих торговцев, что в Туссенте развелось много низших вампиров. Думаю, надо отправится и проверить это. Ты ведь там никогда не был? - Нет, я слышал про знаменитый винный край, что там очень красиво и вина там так много, что в нем можно купаться, и оно самое потрясающе вкусное на всем континенте. Но самому мне насладиться этим не доводилось. В ответ раздается тихий смех, и, по мнению поэта, это самый красивый звук в мире. - Вино там правда вкусное. Вот и посмотришь. Я купил тебе вчера лошадь и одеяло. Как только закончим с делами, двинемся в путь. И эти слова для Лютика значат больше, чем самые пылкие признания в любви.