***
Играли в футбол. Вожатые оказались странными людьми, которые решили, что мокрое поле — не помеха, а только закалка тела и духа. Онегин очень старался слинять в сторону парка и исчезнуть, но это ему не позволили очень зоркие глаза одной девушки. Так что теперь он стоял в своих тёмных брюках и рубашке и старался не обращать внимания на ветер, который студил саму кровь. Вова ёжился от холода, закутавшись в огромный свитер и перескакивая с ноги на ногу на мокрой траве. Из кроссовок можно было выжимать воду, так что они неприятно хлюпали. Рядом стоял весёлый несмотря ни на что Чацкий в штанах, кофте и кепке с надписью «Adidas». Вообще, он был похож на гопника, о чем ему сразу же сказал Ленский. Чацкий возмутился и пошёл искать Родю, которому всё-таки повезло бесследно исчезнуть с глаз вожатых. Темноволосый перевёл взгляд на Женю, который хмурым высоким столбом стоял посреди поля. У него крайне эпично развивались полы брюк, в рубашку заходил ветер, и она слегка надувалась. Кудри трепали по лицу, в беспорядке набегая друг на друга. Но Вове было важно другое. «Какой дурак выйдет играть в футбол в брюках, так ещё и на такой холод?». Эта мысль не оставляла его. Тем более, Онегин не выглядел мёрзнущим. Вова моментально назвал его моржом в мыслях. (Женя — холодец-аристократ, энергетический вампир, колдун и морж. Ещё глыба, столб, гомофоб и просто шикарный мужик). В это время морж-Женя старался не превратится в айсберг. Потому что нещадно хлестал северный ветер, ещё и собирался дождик. Вожатые смилостивились, но не думайте, что они отпустили детей в лагерь! Они разрешили им начать игру, чтобы те согрелись наконец. Разбились на команды по принципу «первый-второй». Чацкий, оказавшийся противником Ленского, поскакал на другую половину, так и не найдя Родиона. Онегин так и продолжал стоять столбом посередине, так же относясь к команде противников. Вова, так как никто не хотел, решил встать на ворота, хотя лучше бы он посидел в сторонке, на трибуне рядом с девушками. Но, помолившись человекобогу Кириллову (телефон подчёркивает слово человекобог красным, говоря мне, что я тупая и такого слова нет. Я считаю это оскорблением теории Алексея и буду жаловаться) Ленский встал около одного металлического столба, разглядывая вялые кучки детей на двух сторонах поля. Женя с самой серьёзной миной подошёл к мячу, наверное, потому что был ближе всех. От команды Ленского отлип один из парней с светлыми волосами. Подкинули монетку; Женя отошёл, парень же поднял мяч и поставил в центр. За ним будет первый удар. Мячик лениво покатился вперёд, утыкаясь в чьи-то ноги. Ноги пнули его, и он поскакал в сторону ворот. Чьи это были ворота не особо понятно, главное, мячик куда-то должен попасть. Наконец какой-то брюнет бодро побежал по полю, и остальные ожили; противники напряглись, и кто-то двинулся ему навстречу. Игра пошла. Подростки-переростки носились за мячиком по полю, пока крупные редкие капли дождя приземлялись на песок. Раздавились крики соперников и союзников. Глухие удары разлетались эхом. Внезапно перед Вовой появился Саша с кривоватой кепкой и счастливым лицом. Он катил перед собой мяч, оторвавшись от защитников и собираясь атаковать ворота. Володя отлип от столба, рассматривая несущееся чудо света. Мяч свистнул где-то над ухом и пролетел дальше линии ворот, потому что сетки давно не было, и стояла прямоугольная советских времён труба. Раздался свист и крик: «Счёт 1:0! Мяч в центр поля!». На трибунах послышались хлипкие аплодисменты, кто-то крикнул одобрительные слова Саше. — Эх, ты, Вова, голова из картона! — охнул оказавшийся рядом тёмный юноша. — Ты мяч лови, понимаешь, лови! Руками, а не глазами! — потом он хлопнул его по спине и двинулся к центру. Айсберг Евгений, кажется, даже не двинулся с места, потому что стоял в той же позе и там же, с хмурым и пасмурным лицом. К нему подошёл тот самый юноша и что-то передал. Женя недовольно повернулся, окинув взглядом парня с высоты своего роста, но двинулся к мячу. Он аккуратно пнул мяч прямо в ноги напарнику и собирался было вернуться на свою позицию стороннего наблюдателя, но его позвали, собираясь совершить атаку на противника. Онегин раздраженно развернулся к нему, подбежал, выхватив мяч из-под ног, провернул с ним что-то и двинулся на чужие ворота. На скорости вёл мяч, огибая несущихся на него противников, выкручивая какие-то финты, которые раньше «лагерцы» могли видеть только по телевизору. Он был айсбергом, который остальным «Титаникам» стоило обходить стороной. Оказался перед воротами и мягким и плавным движением стопы, закинул мяч прямо в угол-девятку. Криво усмехнулся, убирая со лба волосы и разворачиваясь к команде. Крики на трибунах и поле были явственнее: кажется, Онегин всех удивил. Подбежал и Саша, очень радостный, и что-то восклицал о технике. «Счёт 2:0!». Игра вышла на редкость хорошей. Злой темноволосый юноша подошёл к Вове и «вправил» ему мозги, так что следующие несколько даже замысловатых мячей он смог отбить. Женя лениво бегал по полю, но при этом умудряясь аккуратно вести мяч и непременно попадать в створ ворот. Ленский всеми силами и с помощью великого Кириллова выбивал некоторые возможные голы, хотя раньше в футбол особо не играл. Только если с папой на даче. Попеременно раздавались девичьи визги и какие-то одобрительные выкрики, особенно, если мяч оказывался у Жени. Саша скакал по всему полю, успевая везде дать пас. Счёт шёл ровней, потому что команда Чацкого все же пропускала голы. Вожатые с интересом наблюдали за этим противостоянием, забывая о холоде и капельках дождя. — До конца матча осталось пять минут! — выкрикнул один из заведующих детьми. — А потом все на обед! Счёт, к слову, 4:4! И без того разгоряченные и возбужденные юноши мигом оживились, выкрикивая друг к другу просьбы дать пас. Айсберг Женя пошёл топить противников и покатил мяч в сторону ворот. На это темноволосый юноша, который недавно распек Ленского выбежал, скользя в подкате и роняя Евгения. — Желтую карточку ему! — воскликнул Чацкий, подбегая к Онегину и предлагая помощь. Боже мой, скажете вы, уронили Женю! Да этот Женя же сейчас убьёт одного настырного юношу. Вова подбежал к месту аварии. Онегин сидел на песке, прикрыв глаза и прикусив губу, сдерживая эмоции. Саша уже ускакал к вожатым, треща о надобности пенальти. А у Евгения в душе пожар лизал стенки, подкатывая к горлу яд. Жесткие слова собирались выйти фонтаном. Но ведь это всего игра, всего лишь случайность, всего лишь невинная шалость. Тем более, виновник аварии уже тысячу раз извинился. Онегин хотел меняться — меняйся. Удержи злость от пострадавшего самолюбия, забей гол и живи дальше с чувством победы. Он открыл глаза, невольно натыкаясь на внимательный взгляд синих глаз. Кажется, Вова догадывался, что происходит в душе блондина и готовился успокаивать обе стороны. Онегин встал на ноги, отряхнувшись и победно взглянул на Ленского: «Смотри, мол, я спокоен и никого не избиваю!». Звуки вернулись в мир Жени: лопотание юноши, крики и споры с вожатыми Саши, визги на трибуне и шум начинающегося дождя. (Эта ситуейшн напоминает мне момент, где Шатов Ставрогину дал по лицу, а потом боялся, что тот придёт его убивать). — Все нормально, — просто ответил Женя. — Саш, что там? — крикнул он на другой конец поля. — Пенальти! — воскликнул счастливый Саня. — Ты же будешь бить? — больше утвердительно, чем вопросительно произнёс он. Вова удалился на своё вратарское место. Женя подхватил мячик и направился к точке перед воротами. — Уже и время закончилось. Пенальти и расходимся! — крикнул вожатый. Вот. На кону победа. Либо Женя забьет и выиграет для своей команды, либо промажет и согласится на ничью. Редко Женя что-то делал ради других. Чаще только за себя, эгоистично, но рационально. А теперь за спиной целая команда. Пусть это и всего лишь один матч в лагере, которых здесь были тысячи. Но выиграть здесь казалось обязательством. Володя задумался. Вратарём он особо не был, так ещё и Евгений пинает. Пропустить — проигрыш и позор для всей команды. Отбить — триумф. Ленскому отбить этот мяч было важнее, чем Онегину забить. Так что наступил момент истины, момент самой острой кульминации. Разбег, песок, летящий из-под кроссовок, быстрые капли дождя, сосредоточенный взгляд и абсолютное владение телом. Прыжок, когда все мышцы тянутся, полёт, холодное прикосновение мяча… ближе, ближе, но… мяч тихо скользит мимо, издевательски медленно пролетая совсем рядом с кончиками пальцев и улетает дальше. Тишина. — Вот это прыжок был! — восхитился Саша. — А мы-то выиграли! — подпрыгнул он, желая затащить Женю в объятия, но тот быстро ретировался, не хотя контактировать с едва знакомыми людьми. — Счёт 5:4, все на обед! Дождь лил чуть ли не из ведра и только сейчас стало заметно, что он идёт. Капли проникали всюду, мокрый песок налип на обувь, а потным юношам грозило заболеть. Так что все мигом побежали к лагерю, хохоча и распевая песни победителей. Проигравшие, правда, не разделяли радости, но все равно быстро плелись к зданию и спасительному теплу. Ленский рассеянно перебирал ногами, особо не расстраиваясь. Он же не футболист… — Ну, Вов, прыжок-то действительно был хороший, — похлопал его по плечу темноволосый. — Да, это я виноват в проигрыше. Разозлился, наскочил на этого, вот и пенальти. Ты молодец, — с такими словами он отошёл в глубоких раздумьях. В комнате было сухо и тепло, что очень обрадовало насквозь промокшего Ленского. Оставалось переодеться и спуститься вниз. Жени не было, быть может, он сразу же пошёл на обед. — Ну, Вова, ну, игра была! — счастливо воскликнул Саша, уже сидя за столом. Перед ним стояла горячая тарелка борща. (Автор хочет борщ). — А ты, Родя, — начал он, поворачиваясь к Раскольникову, который вдруг нашёлся и сидел теперь за столом, — тебя почему не было? У нас такой матч был! Родя в ответ пробурчал что-то неразборчивое и принялся за суп; Вова последовал его примеру. Так, за быстрым говором Сани, который все ещё вспоминал лучшие моменты, прошёл обед. По пути ещё пара человек из его команды похвалили Вову, потрепав по плечу и сказав что-то о последнем мяче. Чацкий снисходительно улыбался, следя за этим и всем своим видом показывая, кто здесь победитель. — Ты песню-то написал? — спросил внезапно Саша, стоя уже перед самой дверью. — Почти, — коротко произнёс Вова. — Это хорошо, что почти… Вы вместе сочиняли? — с интересом прищурился Шурик. — Да… — неуверенно начал Володя. — Да, вместе, — уже чётче договорил темноволосый. В ответ Саша только хмыкнул, лукаво улыбаясь, и развернулся к своей двери, так и не спросив подробностей о стихотворении у Владимира. Вова только плечами пожал, заходя к себе. Онегин сидел с листком в руках и внимательно его разглядывал. — Допишем? — спросил Ленский, хотя это и так было очевидно. — Да, возьми, — протянул Женя листок. — Второй куплет, и все, можно попробовать сыграть, — вытащил он гитару в который раз. Володя плюхнулся на кровать, ломая голову над рифмами. — Кстати, — подал голос Евгений. — Ты действительно хорошо прыгнул, особенно для человека, который не занимаемся этим делом. — Это как-то случайно получилось, — задумчиво ответил Володя. — Но и на том спасибо. Но ты-то занимаешься этим делом? — повторил, спросив, слова Жени Вова. — Ты слишком хорошо играешь. — Это долгая история… — вздохнул Онегин. — Меня отец отвёл в секцию, хотя странно, что он захотел, чтобы я занимался спортом. Я ходил с пяти лет. И до его смерти… — на этих словах Ленский невольно вздрогнул, потому что совсем не думал о том, что отец Жени мог быть мёртв. — А потом мы выиграли один важный турнир. В тот день, совсем как сегодня, я бил пенальти и принёс победу команде. Тогда впервые за долгое-долгое время он меня похвалил. Я был так счастлив, что решил стать лучшим в городе, стране, мире… Но, как видишь, это дело я бросил, но кое-какие навыки остались, — закончил свой рассказ Женя. — Скукотища это, чего рассказывать-то. — Напротив, очень интересно, — заспорил Вова, все ещё думая. — Твой отец умер… когда? — Когда мне было двенадцать, — просто ответил блондин. — Прости, что заставляю рассказывать, — неловко произнёс Ленский. — Я просто не представляю, каково это жить без отца. — Ничего, — хмыкнул Онегин. — Мне от этого не грустно и не пусто. Может, даже лучше, что он умер, — передернул плечами блондин. — Как ты можешь такое говорить?! — ужаснулся темноволосый. — Ты просто не знаешь моего отца. Он был жесток и холоден. Он, кажется, ненавидел меня, — нахмурился, с силой прикусив губу Женя. Потом выхватил сигарету, отставив гитару и подошёл к окну. Трясущимися руками поджег ее и уставился в окно. — Он же твой отец! Как он мог тебя ненавидеть? — с нотками обвинения спросил Ленский. — Да вот запросто, — сухо заключил Евгений. — А твоя мама? Почему она не сказала твоему отцу остановиться? — вновь уставился на Женю он. — Я не помню маму, — тихо произнёс кудрявый юноша. — Ее нет уже очень давно. — Прости, пожалуйста, — неловко произнёс Вова, стараясь придумать что-то. Слова утешения? Онегин вроде не особо ломается. — Прости, что тебе приходится все это вспоминать. — Ничего, — в который раз повторил Женя, оборачиваясь и пристально глядя в лицо Вовы. — Я давно не чувствую грусти… — он как-то спохватился, снова с силой кусая губу, — точнее, меня это не тревожит. Дела давно минувших дней. Ленский покачал головой, как-то побледнев и будто бы постарев на пару лет. — Мне жаль тебя… и жаль того, что ты так жил, — с болью проговорил поэт. — Я и сейчас так живу, — фыркнул Женя, круча зажжённую сигарету в руках. — Тебя не должно это как-то задевать. — Не должно? — переспросил Вова. — Но любой обычный человек пропитается сочувствием после такого. — Любой обычный человек? — приподнял бровь Евгений. — Но какое вам дело до незнакомого и эгоистичного парня и его жизни? — Не такого уж и незнакомого, — начал Владимир. — Это естественное явление, Жень. Понимаешь, чувствовать жалость — это нормально и обыденно. Я не понимаю, почему ты так говоришь. — Видимо, я не человек, — горько улыбнулся Онегин. — Ничто человеческое тебе не чуждо. Просто ты привык отметать подобные чувства, но они есть. В тебе есть, вот здесь есть, — произнёс Вова, прикасаясь к своей грудной клетке, где трепыхалось сердце. — Хоть кто-то в меня верит. — Эти слова разбились о потолки и пол, оставляя осколки. Но осколки эти были осколками доверия. Невербальная тонкая ниточка появилась между соседями по комнате. Скоро все изменится. Вова очень внимательно смотрел на Женю, чувствуя в этих словах сладкую горечь и надежду. Неужто надежда на светлое будущее и счастье? (Короче, записываемся к Вове на психологические сеансы). — Но у нас ещё песня есть, — прервал задумчивое и тягучее молчание Женя, снова выбрасывая сигарету в окно. — Ты зачем соришь, а? — недовольно спросил Ленский. — Мне кажется вожатые так с лёгкостью определят, кто у нас курит. — После песни и так все всё поймут, — поморщился Онегин. — А песню ещё написать надо, давай уже. После напряжённого придумывания рифмы, Володя вытянул из-под руки изрядно помятый листик. До этого они с Женей спорили из-за концовки. — Я тебе говорю: «ты врешь, не даёшь говорить, выдыхаешь без фильтра ложь», мы же вроде договорились, — устало вздохнул Женя. — Зачем так пессимистично? Хочу счастливый конец: «Он любил ее больше сигарет, И готов был свергнуть Казбек» (Казбек самая высокая точка Кавказа, держу в курсе). — Казбек? — не понял Женя. А потом расхохотался. — Можешь предложить что-то лучше? — обиделся Вова за Кавказ. — Он сыпал блёстки на пол И руку лезвием царапал, Чтобы умереть И на неё никогда больше не смотреть, — сымпровизировал Онегин. — Да ты точно будущий самоубийца, — уверенно заявил Вова. — У тебя даже стихи про смерть. — Я просто сказал, что в голову пришло, — цокнул в ответ Женя. — Он бросил курить И стал хорошо жить, — заявил Вова. — Усеян окурками пол, А мы когда-то были вдвоём. — Любовь была бессмертна, и счастья целая карета. — Тихо сочится боль Сквозь беспокойный сон. И капают слёзы на койку И на бледную футболку. (Стихи писала по пьянке, простите. Женьке плюсую, грустные стихи даже легче писать). В итоге, договорились на какой-то мутный, несчастливый конец. Главное — загадочность, сказал Женя и сотворил с текстом что-то непонятное. Вова заявил, что такими темпами он скоро станет футуристом. Женя не понял и решил, что это оскорбление. Поэтому он добросовестно оскорбился и отвернулся от соседа. Вова на это закатил глаза и хотел написать про Казбек, отобрав листок. Онегин чуть не заорал и сам дописал куплет, садясь за аккорды. Тут уже Вова обиделся и сел к соседу спиной на койку. Зазвучали и задребезжали струны. Женя тихонько мычал под нос, стараясь придумать мелодию. — Значит, так, — почесал нос Онегин. — Куплеты достаточно быстро произносятся, припев легкий… кажется, все. Надо только аккорды к мелодии подобрать. Вова обиженно хмыкнул, демонстративно выхватывая карандаш и громко чиркая по листу. — Как думаешь, мне разрешат спеть в актовом зале, чтобы прорепетировать? — спросил Женя, откидываясь с гитарой на спину. — Возможно, — скупо выдавил Ленский, все ещё агрессивно махая карандашом. — Что ты так злобно рисуешь? — поинтересовался Женя, игнорируя выпады. — Ничего особенного, потом обязательно раскрою на куски и выкину в окно, — особенно ненавистно и кровожадно произнёс темноволосый. — Сам говоришь не сорить. Вожатые догадаются, что кроме курильщика к нас живет псих-художник, — хмыкнул Онегин, приподнимаясь к кровати и стараясь заглянуть в листок. — Кто псих, так это ты, — проворчал Ленский, пряча листик. — Вова, блин, дай посмотреть, — протянул Онегин, стараясь вытащить листик из рук соседа. — Нет! — с воинственным видом Вова вскочил на кровать, поднимая бумагу над собой. — Я тебя сейчас сброшу с кровати, — серьезно пригрозил Онегин. — И станет у нас плюс труп и минус псих-художник. — Угроза жизни — это статья! — заорал Володя, прижимаясь к стене и обнимая листок. — Поэтому прошу отдать по-хорошему. Если ты так сопротивляешься, значит, там что-то особенное, — подозрительно прищурился Женя. — Чем меньше сопротивления — тем меньше угрозы жизни и здоровью. — Ты этим руководствовался, когда избивал тех, кто тебе не угодил? — кольнул Ленский. — Вова, — угрожающе сощурился Онегин. — Не лезь туда, куда тебя не просят. — Я хочу знать! — воскликнул Ленский, замахиваясь листиком, как мечом. — Меньше знаешь — крепче спишь, — выдавил Онегин, отворачиваясь. — Женя! — провыл Вова. — Ну, Женя! — соскочил с кровати, выкидывая листик в сторону. — Давай, разгреби свою жизнь! — Не хочу в этом копаться, — поджал губы, смотря в стену, Онегин. — Ты объяснял мне, почему ты гомофоб, но ты не рассказывал о своём прошлом! Вдруг в нем что-то есть, что сильно влияло на тебя, а ты и не знаешь! — беспорядочно восклицал Ленский, пытаясь заглянуть в глаза блондину. — К чему тебе мое прошлое? Оставь, — поморщился Онегин. Затем резко нагнулся, подхватывая листок и заглядывая в него. — Женя! — беспомощно вскрикнул Вова, царапая рукой воздух. — Красиво, — шепнул Онегин, смотря на резкий и терпкий набросок его самого, играющего на гитаре. Линии казались неразборчивыми и выходящими за все контуры, беспорядочные штрихи лежали на бумаге. Вова цокнул, плюхаясь обратно на постель. Он рисовал то, что видел. Парень по соседству выступил прекрасной моделью. — И ты хочешь это выкинуть в окно? — спросил Женя, приподнимая бровь. — Сначала измельчить на куски, потом выкинуть, да, — согласился Вова, кивая. — Я себе оставлю, — хмыкнул Женя, засовывая в карман брюк, глядя на то, как Вова краснеет и бегает глазами. — Придётся новый нарисовать, — вздохнул Ленский. — В окно же тебя надо выбросить. — Я и сам с радостью туда выйду, — прищурился Онегин. — Сходи к психологу, а, — буркнул Вова. — Либо я тебя в дурку сдам за такие шутки. (Да что вы знаете о заботе?). — А ведь я уже видел что-то подобное, — хитро начал Онегин с коварной расползающийся улыбкой. — М? — выгнул бровь поэт, внутренне напрягаясь при виде такой довольной рожи. — В начале заезда. В твоём блокноте был рисунок, — начал Женя, чья улыбка расползалась ещё шире. Вова тихо ойкнул на выдохе, вспоминая обстоятельства рисования и последствия. — Там был я! — весело воскликнул Онегин. — Кстати, где он? — Кто он? Ты, что ли? — пытался съязвить Ленский. — Где рисунок, Вова? — требовательно спросил Женя. — В окне, — вздохнул Ленский, тоскливо оглядываясь и ожидая, когда наконец надоедливый и особенно разговорчивый сегодня Онегин слиняет куда-нибудь. — В окне, — повторил Женя, не понимая фразу. — Ты его выкинул? — с печалью в голосе спросил блондин. — Ну, да, — пожал плечами художник-псих. — О, тогда не надо ничего рисовать, ты и так был выброшен за борт. — Псих, — фыркнул Женя, хватая гитару и слова. — Я пойду просить у вожатых вход в актовый зал и микрофон. — Женя, наверное, не знал, что он вряд ли найдёт нормальный микрофон в этом заведении, но пусть питает надежды, а потом страдает. Не мы такие, жизнь такая, как сказал однажды Печорин в «Хронике 10 а». Я запомнила это на всю жизнь.***
Онегин свалил уже около часа назад. Вообще-то, было время тихого часа, но он решил, что правила не для него. Вова же в одиночестве лежал на кровати, уже жалея, что не пошёл вместе с соседом. Рисовать стало некого, писать не про что, доставать вопросами тоже. Скука страшная. Владимир скатился с кровати, вздохнув, и даже подумывал позвонить маме, которая сегодня не подавала признаков жизни и не узнала, в здравии ли её сын. Внезапно на телефон пришло уведомление, и Вова несколько удивился. Оказалось, что в друзья хочет добавится никто иной как Онегин. Рассеяно приняв заявку, Вова уставился в экран чего-то ожидая. Что-то пришло мигом. «Мне было лень переться в комнату» — гласило первое сообщение от Жени. Ленский только хмыкнул, лень Онегина была налицо. «Я подобрал аккорды, сейчас запишу голосовое» — второе сообщение на которое Ленский глядел последующие минуты три, когда вверху экрана вилась надпись: «записывает аудио…»Мы были даже не знакомы никогда, Не видел ты моих сожженных волос. И не смеялся над моими панчлайнами, Что я, как дура, говорила всерьёз. Не удивлялся моим крохотным рукам И не ругался, если чай остынет, Зато голосом охриплым своим Ты оправлял мне голосовые.
Раздались приглушенные аккорды, которые звучали несколько разбито из-за плохого звука телефонов. Переливающаяся мелодия поплелась из динамиков. А затем полился и голос Жени. Сначала тихий, но он становился все громче и громче, быстро напевая куплет, близясь к припеву. Сказать, что Ленский размяк от этого голоса — ничего не сказать. Баритон сочился по комнате, хрипотцой заполняя сознание Володи. Глухой перелив струн и мягкий, топленый голос лился и лился. И все чувства, вся история оживала, благодаря этому текучему тембру, вся боль с тихим журчанием выливалась из динамиков, затапливая душу. И странным казалось, что вот этот бездушный предмет с синим отливом на экране и холодной клавиатурой с мигающим курсором может издавать такую колыбельную. И странным казалось, что такой жестокий и холодный человек может петь так. Петь так душевно, напевно, мягко и почти ласково. Струны замолкли, скрипнули, последние слова замолкли и потонули в тишине. — Короче, Вова, как-то так, — голос выбил Володю из транса, и он резко поднял голову, рассчитывая увидеть Евгения. Но комната была пуста. Телефон погас, показав конец голосового сообщения. Раздалась короткая трель — пришло новое сообщение. Ленский судорожно разблокировал телефон, видя новое сообщение, снова голосовое. — Вова, алё, ты там жив? Тебе не понравилось? Тембр растаял, как снег весной, но осадок мелодии остался в голосе. Но услышать своё имя из уст этого человека заставило вздрогнуть. И странно было Вове, что раньше он не замечал в Жене этого. Не в силах что-то сказать, Ленский напечатал сообщение трясущимися пальцами: «это прекрасно».Через холодную клавиатуру Сумел мне подарить май в выходные. Я обещаю, больше не буду, Просто ещё раз повтори мое имя. Твои сиплые ноты прольются, Звучит в динамике опять колыбельная. Ты агрессивно-опасен на улице, Зато мне пел в голосовых сообщениях. Ты агрессивно-опасен на улице, Зато мне пел.
«Ладно, я сразу в фойе спущусь, надо нашим песню показать и подумать над танцами». Тихая трель заявила о новом сообщении. Разбитый Владимир вышел из комнаты, побрел по ступенькам, прислушиваясь к гулу снизу. Не сразу отреагировал на болтовню Чацкого, который все ещё трещал о футболе. — Вова, — тут-то Ленский дёрнулся, услышав этот голос. Обернулся, встречаясь глазами с Онегиным. Он стоял с гитарой в руках, немного нахмуренно глядя на своего соседа. — Тебе точно понравилось? Просто ты как-то… — Точно. Это превосходно. Прекрасно, удивительно, — рвано перечислял Ленский, все ещё трясясь и заглядывая в совсем немного обеспокоенные глаза. Обеспокоенные. — Ладно, — чуть дёрнул углами губ Женя. — Только обязательно прими участие в обсуждении, я не хочу решать все сам и за всех, — с этими словами он удалился. — Володь, что-то ты совсем притих, — прищурился Шурик. — Из тебя твой сосед все душевные силы высосал? — М? Нет, о чем ты? — переспросил рассеяно Вова, переводя взгляд на Саню. — Песня действительно превосходная, жду не дождусь, когда мы выступим. Они присели, а Вова надеялся снова услышать пение. Но Женя отказался что-либо исполнять заранее и просто передал суть песни. — Значит, так! — хлопнул он в ладоши. — Ты будешь сигаретой, — указал Онегин на какого-то парня. — Ты отыграешь роль девушки, — тыкнул он снова. — Ты парень. И у кого есть блёстки? — Володя, не молчи, скажи мне хоть пару слов, — пропел фальшиво Саша. — Давай, сейчас без тебя все решат. Или поставят на роль врача. У тебя блёсток, кстати, случайно нет? Блёсток у Ленского не было, но он все же вышел из своеобразного транса. Нашли и врача, блёстки позаимствовали у младших отрядов. Назначили время для репетиции. — Завтра? Но послезавтра уже выступать. Репетицию надо пораньше поставить, — начал кто-то, но на него зашикали и с тем и разошлись.Другие девочки любили Би-2. Им пели Бледный и Pyrokinesis, А хотела лишь услышать тебя, Ты был моей неизлечимой болезнью. Я ненавижу этот пасмурный день, Когда под каплями дождя и пыли Они разбили мне лицо, наплевать, Но эти суки телефон мой разбили.
После ужина Вова вышел прогуляться в парк. Он звал с собой и Сашу, но тот сослался на свои дела и ретировался. Родя снова незаметно исчез, так что в одиночестве Володя зашагал по тихо перекатывающимся камешкам. От воды веяло прохладой. Солнце близилось к горизонту. Тихо стрекотали в траве кузнечики, редко перекликались птицы в кронах деревьев, квакали лягушки. Журчал ручеёк. На мосту виднелся чей-то силуэт. Он опирался о бортики и глядел в воду. Ленский бесшумно подошёл поближе, не желая тревожить человека. Но загляделся на сверкающие позолотой волосы, в которых отражались оранжевые лучи. — Жень, — тихо позвал Вова. — Ты там не о самоубийстве думаешь? — спросил Ленский, припоминая их разговор. — Угу, как раз думал спрыгнуть, — невесело хмыкнул Онегин. — За такие шутки в зубах бывают промежутки, — выбивал на смех Вова Женю. — Это даже не шутка, — закатил глаза Онегин. — Ты-то здесь какими судьбами? — Мимо проходил, — пожал плечами Вова. — Совсем как в глупых фильмах. Случайно проходишь мимо и спасаешь главного героя от суицида. — Правда, потом у этих героев начинается своё «долго и счастливо», — без особого подтекста произнёс Ленский. И только потом подумал о последствиях. — Я даже не буду с тобой спорить про двусмысленность этой фразы и про мою гомофобию, — устало покачал головой силуэт. — Ты так пассивно к этому относишься. Неужто былая агрессия прошла? — предположил, горько улыбнувшись, поэт. — Ее и не было, — резко и неожиданно для Вовы произнёс Женя, оборачиваясь. — Не было? — удивился Вова, приглядываясь к темному человеку. — Не было, — подтвердил Женя, делая шаг ещё ближе. — Я бы хотел рассказать об этом… но мне несколько трудно. — Жень, чтобы ты не сказал, я вряд ли скину тебя в реку, говори, пожалуйста, — очень внимательно посмотрел Вова в голубые блестящие глаза. — Я, — вздохнул Женя. — Я ведь после смерти отца попал в плохое общество. Но это другая история. Спустя долгое время я обрёл там авторитет. И, чтобы чувствовать уверенность, показать себя твёрдым и жёстким человеком, я выставлял себя гомофобом. И действительно, меня начали уважать, когда мы вместе совершали подобные «набеги». Мою идею поддерживали, одобряли. Сложилось крепкое общество, а я стал вот таким, — он горько ухмыльнулся, махнув на себя рукой. — Но самое главное. Вова, — тихо начал он, доводя до дрожи своим разбитым голосом, — я не гомофоб. Ещё когда ты пытался доказать мне что-то в нашу встречу в лагере, мне хотелось признаться. Мне не хотелось слышать от тебя укоры в мой адрес. Но я игнорировал эти позывы, потому что слишком привык к той жизни. И после всего, что произошло, я решился. Эта песня… она, кажется, объединила нас. Наверное, мне следует попросить прощения, хоть это и очень тяжело для моего самолюбия, — растянул губы в улыбке Женя, совершенно разбитым льдом в глазах смотря на художника. — И я пойму, если ты не захочешь меня прощать, — тихо добавил он в конце. — Жень, я ведь тебя реально сейчас в реку скину, — дрожащим голосом сказал Вова. — Как ты мог! — рвано воскликнул Ленский, на что Онегин болезненно отшатнулся. — Ты как можешь думать, что я тебя не прощу?! — Вова, — искренне рассмеялся Женя, с облегчением выдыхая. — Вова, я сейчас от счастья в речку брошусь, честное слово. — Не надо в речку, простынешь, — проворчал Вова. — Пошли, актёр погорелого театра. Теперь-то мы с тобой станем первоклассными соседями. В этот вечер весь лёд в глазах Онегина растаял. Солнце перестало злобно курить. Луна ещё ярче блеснула своим ярко-белым ободком. На Земле стало на двоих счастливых людей больше. (Да что вы знаете о резких сюжетных поворотах? Автор сдох).