between you and me;

      он переводится в середине семестра — мальчик со сбитыми костяшками, нелепой челкой и футболкой с глупой надписью на ломанном испанском, Карла нос морщит брезгливо, но улыбается вполне искренне, когда он рукой салютует и мимо проходит, на подол юбки длинной кроссовками рваными своими умудряясь не наступить; Саму бровь вскидывает раздраженно, но ничего не говорит, он на сроке испытательном, не ему права качать, королеву свою отвоевывать, Карла одиночкой всегда была, чувства за стеной ледяной прятать с малых лет обучена.       Маркус на мотоцикле поддержанном гоняет, говорит лишь тогда, когда не спрашивают, и улыбается как-то не так, как-то изломанно и неправильно, подмигивает криво, да и волосы взъерошивает чаще обычного — Карла сталкивается с ним в центре города, когда он, на лавке развалившись, солнце кожей своей белоснежной подкармливает, зрачки за запястьями худощавыми пряча; Карла рядом садится, в телефон утыкается и Лукреции продолжает строчить — та, как в яблоко большое свалила, кровь с пальцев едва не забыв утереть, стала покладистее и добрее — Маркус взгляд переводит невольно, он Карлу замечает впервые.       — и что здесь забыла Маркиза, да еще без охраны? где твой поломанный мальчик?       — на принудительном лечении, — Карла фыркает, — его сколы мне надоели.       они не становятся ближе — конечно, это не глупая сказка, где принц на край света примчится, едва принцесса его свободы возжелает — но в коридоре сталкиваться становится чуточку проще, Маркус улыбается по-прежнему неряшливо, челку с лица сбрасывает неловким движением, Карла смотрит слегка свысока, но без всякой фальши, они друг друга видят без оков и доспехов, два расколотых сердца, что в прошлом души свои на осколки разбили, в клочья себя разнесли, стремясь хоть кому-то нужными быть; Ребека Карлу в плечо толкает, в сторону Маркуса кивает, шепчет одними губами — "что у тебя с ним?" — Карла в ответ лишь плечами пожимает, делая глоток очередной, — "у нас ничего, заберешь себе?".       на очередной вечеринке, когда алкоголь льется едва ли не реками, где в каждом выдохе не co2, а c2h5oh, Маркус под столом лежит в наушниках огромных, пяткой бит себе создает, курит дрянь странную, Карле с ним рядом не то что быть, стоять неприятно, но она рядом ложится, руку к столешнице тянет, разными пошлостями исписанной, мечтами и матами — Маркус взгляд ленивый свой на нее не переводит даже, движениям вторит, по инициалам "p&c" ведет аккуратно, Карла задыхается, ей бы на волю, ей бы в прошлое, где все хорошо было, где Поло рядом был, где крышу еще не снесло никому.       — эй, Карла, смотри на меня, просто смотри.       Маркус пальцами до щеки дотрагивается  — отрезвляет в миг — Карла сглатывает, жмурится, считает до трех и возвращается к истокам, где цинизм взамен щита, глаза без промаха стреляют; Карла на "p" витиеватую с грустью смотрит, но грусть эта светлая, и Поло, глупый несчастный Поло, сердце ее не покинет никогда; Маркус фыркает понимающе, на голову ей наушники тянет, громкость прибавляет и жмурится, атмосферой наполниться позволяет, грудью полной свободу вдохнуть — у Маркуса Джинни в коробке черепной, кошмарами по снам его она бредет устало, целует в ключицу и руку Остина не отпускает, Джинни проще было сердце его уничтожить, чем разрушить себя, и он это принял, он с этим смириться смог.       Карла на плечо его ложится, пальцы переплетает и от глаз любопытных за скатертью длинной прячет; им вдвоем — в этот самый миг, лишь на эту секунду никчемную — быть правильно и необходимо; они разные — на все сто процентов — они отрезки параллельные, и столкнуться им лишь клякса случайная поможет, но нет ничего более естественного, чем быть здесь и сейчас.       и быть вместе.