Приручение лисицы

— А я тоже выпил, Макс, можешь себе представить. — И что делать будем? — в самых расстроенных чувствах спросил Макс, сиротливо глядя на кувшин. Доигрались. — Ну как что? Закроем дверь изнутри и будем с тобой веселиться, — ехидный голос Джуффина как никогда некстати. Внизу живота уже скручивается тугой комок горячего желания. Вершитель смотрит укоризненно. Кеттариец качает головой. — Ну ладно тебе, не хмурься, сэр бука. Работать. Грём не такая страшная вещь, какой конечно кажется. Джуффин передаёт ему часть дел, небольшую коробочку со скрепками, самопищущие таблички. Сам садится за то же самое. Попутно грызёт карандаш. Видимо возбуждение потихоньку кусается. Макс ёрзает на кресле, иногда сжимает ноги, стараясь получить хоть немножко удовольствия. Стояк ноет, низ живота остро скручивает, посылая возбуждение вниз, где и без него тяжело. Уже хватает. Джуффин иногда бросает на него взгляды, потом перестаёт, грызёт свой карандыш, заполняет уже вторую табличку, хмурится, берёт в руки дело, читает. Макс тоже старается работать. Правда старается. Портит три таблички подряд, потому что на ней появляется абсолютно лишнее: можно хотя бы подрочить, я сейчас начну скулить, трахни меня. Да уж. Совершенно не то, что Кофа ожидает увидеть в отчёте с утра, прихлебывая камру. Джуффин то ли соврал, что выпил грём, то ли он такой суровый дядька, что на него такая ерунда не действует. То-ли он просто-напросто титан и давит в себе это идиотское сексуальное напряжение. Макс мельком думает, как же хорошо, что Куруш сегодня в архиве, у них там тоже какая-то работа. Потому что Макс, стараясь действовать незаметно, слегка гладит себя через тонкую ткань лоохи. Член действительно жутко твёрдый и требует внимания, практически ноет. Джуффин продолжает пялиться в табличку, прожигая её глазами. Поэтому Макс слегка смелеет, опускает руку вниз и сжимает твёрдую плоть у основания, стараясь, чтобы на лице не отпечаталось эмоций. А застонать ой как хочется. Макс делает вид, что вчитывается в текст дела, даже подкрепляет несколько строчек розовыми скрепками. Или у него просто зрение пятнами пошло. А стоит Максу поднять глаза от бумаг, как он натыкается на полный желания и хитрости взгляд начальника. Становится стыдно. Докатился Макс, тайком дрочешь при начальстве. Джуффин улыбается, буквально расплываясь в ухмылке, облизывает губы, откидывается на спинку своего кресла. — Не бойся, Макс. Всё в порядке. Вытащи его, хочешь ведь. Макс краснеет, смущается под взглядом, неловко жуёт губу. Джуффин поднимается со своего места, больше сейчас похожий на хищника. Снова этот неопределённый возраст, серебристые короткие волосы, потеплевшие глаза. Макс издаёт совершенно жалобные звуки, когда начальство перегибается через подлокотник, спинка слишком высокая, а рука с поразительно длинными пальцами ложится на пах, слегка сжимая. Макс снова теряется в своих же звуках. Джуффин целует его в скулу, оставляет несколько поцелуев на шее, затем чувствительно кусает в мочку уха, создавая острый контраст между лаской и приятной болью. — Ну не хнычь, Макс. Всё хорошо. Сделай себе приятно. У Вершителя трясутся руки, пока он расстегивает булавку на лоохи, затем ремешок на скабе и одежда спадает на кресло, оставляя его обнажённым по пояс. Под одобрительные порыкивания шефа ладонь опускается в скабу, сжимает твёрдый член под судорожный вздох. Джуффин убирает ткань скабы, открывая вид на ласкающего себя Макса, возбуждённо тянет воздух носом, уткнувшись в лохматый затылок. Макс жалобно стонет, в нём смешивается возбуждение вместе со стыдом. Он густо краснеет шеей, кусает губы, позволяет начальнику целовать себя в шею, тихонько стонет, продолжая ласкать себя. Джуффин гладит его по волосам, прикусывает кожу на плече, зализывает след от зубов. А клыки у кеттарийца и правда острые. Возбуждение бьёт в голову, смущение заливает тело, шеф прикусывает собственную губу, что-то для себя решает. А затем легко машет рукой и мебель слегка переставляется. Стол стремительно отъезжает в сторону к книжному шкафу, кресло Джуффина слегка пододвигается к креслу подчинённого. Мужчина садится напротив, продолжает подбадривающе улыбаться. Только вот глаза в поволоке острого, почти животного желания. Как только держится. Макс задушенно хрипит. Это слишком интимно, слишком близко, слишком откровенно. И невероятно сексуально. Потому что Джуффин медленно расстегивает украшенную подвеской булавку на лоохи, одновременно прикусывает свою губу, рука скользит по обнажённому «сухому» торсу, всё же шеф невероятно эстетично сложен, не смотря на худобу силы и грации в нём невероятное количество, ногти оставляют красные полосы на шее, тянутся вниз, к груди. Длинные пальцы забираются под скабу. Ремешок не расстегивают, просто забираются под светлую ткань. Макс судорожно дышит, руки явно мало чтобы расслабиться после этого идиотского пойла. Вершитель кусает нижнюю губу, болезненно и сильно, стараясь хоть чуть-чуть придти в себя. Но, кажется, в планы шефа это не входит. Он убирает ладонь из-под скабы, поднимается ею вверх и сжимает собственное горло. Это просто невозможно горячо. Макс начинает стонать, уперевшись затылком в спинку кресла, рука на члене сбивается с ритма, он дышит часто и через рот, смотрит мутными от похоти глазами, наконец-то высоко и протяжно хнычет. Почему-то кеттарийца этот звук возбуждает больше всего, потому что он сильнее сжимает горло, практически перекрывая себе подступ к кислороду, с силой царапает торс, нервно и быстро расстёгивает маленький бежевый ремешок на скабе и наконец-то обхватывает член. Макс облизывается. Член у Джуффина практически идеален. В меру длинный, в меру широкий, ровный, без загибов, увитый венами по всей площади. Таз сводит от желания. И он наконец-то встречается с шефом глазами и больше не может оторваться. Его буквально прижало этим взглядом, лишило возможности ходить, стоять и дышать одновременно. Он может только оставаться на своём месте и продолжать эту пытку. А хочется откровенно больше, хочется прижаться, целовать горло с синими отпечатками от пальцев, ощутить их в себе, затем на бёдрах, а потом опуститься на член, цепляясь Джуффину в плечи. Эти плечи. Макс готов завыть. Он не устаёт поражаться и восхищаться начальством. Халли высокий, поджарый, на торсе пара шрамов, один тонкий, на боку, другой пошире, что на линии с краем скабы. Он настоящий охотник, от него не убежишь, не спрячешься, не откажешься от него. Он заполняет всё сознание, охраняет, бережёт, заставляет восхищаться, пусть и не осознанно. Он нравится Максу так давно, что это уже можно назвать старой любовью. А сейчас к этим чувствам примешивается желание. И Джуффин ухмыляется, отпускает свою шею, на ней действительно остались синие отпечатки, облизывается и произносит короткое: — Чёртов грём. Чтобы после этого двинуть кресло Макса к себе и обхватить руками лицо, впиваясь в губы своими. Жадно, властно, покровительствуя, но вместе с тем невозможно нежно и здесь лучше всего подойдёт слово дорвался. Дорвался до губ, до желанного тела, до человека, сводящего его с ума. Вот он. Перебирается на его колени, сладко стонет, когда обхватываешь его запястье и тянешь на себя, припадая губами к выпирающим ключицам. Ну какой же он худой. — Я тебя усыновлю. Ты хоть что-нибудь ешь не на службе? — рычит, ворчит, кусается. Макс смеётся сквозь стон, запуская руку в волосы. — Боюсь после такого, вам придётся на мне жениться, а не усыновить. — Надо будет, женюсь, — жёстко отрезает начальство, зализывая место укуса, крепко обхватывает бёдра ладонями, сминает, слегка царапается. Не так сильно, как самого себя. Макс не устаёт поражаться этой смеси грубости и нежности, пусть она бывает довольно незаметна с первого взгляда. Джуффин прижимает его к своему тазу, толкается через одежду, заставляя Макса громко застонать, вцепившись ему в плечо. Дверь кабинета слегка приоткрывается, но в неё тут же летит какой-то тяжёлый том с книжного шкафа и рычащий голос Кеттарийца заставляет нежданного гостя захлопнуть её с той стороны: — Нельзя! Джуффин возвращает внимание Максу, выцеловывает шею, крепко обнимает руками талию, прижимает к себе максимально близко и ещё чуть-чуть. А когда первый смазанный в чём-то палец проникает внутрь, Макс уже не выдерживает, зовёт его по имени, сжимает волосы на затылке. — Ну наконец-то. А то вы и вы, — Джуффин довольно улыбается, глядя на смену эмоций на лице Макса, бережно, трепетно целует линию челюсти, двигаясь ровно по простате. Мальчишка на нём трясется в судорожном удовольствии, льнет совсем близко, целует синяки на шее, вызывает солнечную улыбку на лице Джуффина. — Какой ты всё-таки нежный, Макс. Я с ума схожу. Иди сюда, — на это раз целуются по другому. Приходится запихнуть своё животное начало чуть подальше. Хочется уделить парню хоть какое-то особое внимание. Поцелуй выходит сладкий, кажется на губах Макса немного остался пресловутый грём, тягучий, медленный. Время будто бы меняет свой ход. Вот они страстно кусали друг друга, Макс ёрзал у него на коленях, а теперь целуются отдаваясь чувствам, а Вершитель льнёт к нему, как котёнок. Контрастно. Наконец к первому пальцу добавляется второй, затем третий, а потом Джуффин что-то шепчет ему в шею, оглаживая ладонями бока. — А что ещё зачем? — в дурмане спрашивает Макс, получая ещё один нежный поцелуй в губы. — Чтобы точно больно не было. Иди ко мне, — Макс прижимает ближе, обхватывает его шею руками, мычит куда-то в висок. Джуффин помогает ему, одной рукой убирает руку парня с себя, переплетает их пальцы, целуются, пока Макс медленно садится. А затем сталкиваются лбами, тяжело дыша. — Блять, — опять он ругается на своём жутке языке Паука. Но это как раз таки сейчас совершенно не важно. Важно то, как хорошо в мальчишке. Как он первый раз на пробу двигает бёдрами, закатывая глаза и судорожно хватает ртом воздух, в приступе удовольствия. Джуффин всё так же держит его руку, второй свободной обнимает за талию, ведёт бёдрами вместе с ним. Как же приятно. — Оох… Джуф. Сделай так ещё раз, — Джуф. Проклятые Магистры, это даже лучше чем просто по имени. Кеттариец исполняет просьбу, ведёт бёдрами, задевая чувствительную простату внутри. Макс хватает его за заднюю сторону шеи, трётся щекой о висок, как странно, что он сейчас выше,, сладко мычит, пробует. — Это твой первый раз с мужчиной? — Джуффин не знает на кой им сейчас это знание, но почему-то спрашивает. Макс кивает, мутными глазами смотрит из-под ресниц, ловит его губы своими. — Посмотрим, как тебе понравится вот так. Джуффин выходит наполовину и толкается сильнее, до самого основания. Слышится пошлый шлепок бёдра о бёдра, смешиваясь со стоном удовольствия у Макса. — Нра-а-авится, — довольно тянет кеттариец, целует дрожащие веки и целой цепочкой совершает такие же толчки. Макс хнычет, жалобно смотрит, глаза в глаза, колени слегка разъезжаются, насколько позволяет ширина и так не узкого кресла. Халли кусает его в плечо, позволяет двигаться самому. Пробовать как больше нравится. Не удивительно, что ноги у парня быстро устают. Опыта у него подобного никогда не было. — Не расстраивайся, иди сюда. Расслабься. И вот здесь уже какое-то буйство. Джуффин позволяет ему обхватить свою шею, обнимает обеими руками за талию и слегка приподнимается на носках от пола, начиная быстро вколачиваться. Максу кажется, что он с ума сходит. Так быстро, так горячо, сильно, громко. Джуффин перестаёт молчать, сам стонет, рычит, вжимает его в себя, беспорядочно, хаотично целует шею, плечи, всё до чего дотянется. В растущим возбуждением слышит между стонами Джуф. Наконец-то никаких выканий и сэров. Наконец-то. Ножки кресла уродуют пол, потому что мебель слегка перемещается от их грубых движений, оставляют царапины на паркете. — Полам пиздец, — выдыхает Макс, вцепившись ногтями в плечо начальства. Джуффин отвечает между укусами: — Хрен с ними. Поцелуй меня. И Макс целует. Быстро, жадно, иногда кусаясь, иногда буквально всхлипывая в рот Джуффина, двигаясь навстречу собственными бёдрами, получая довольные стоны в куда-то в угол челюсти, смешанные с перевозбужденным рыком. — Джуф, пожалуйста. Пожалуйста, я так тебя хочу. Всего тебя. И кеттариец в просьбе не отказывает. Двигается жёстче, быстрее, обнимает крепче, шепчет полное любви и нежности: — Да, мой хороший. Да, милый. Иди сюда. Какой ты сладкий, с ума сойти. Такой узкий. Так приятно. Даа. И Вершитель с ума сходит от этого контраста. От сильных, жёстких толчок в паре с абсолютно нежным голос, от рыка в сочетании с комплиментами. От самого Джуффина. А может он итак уже давно безумен, просто не понимал до конца. Поэтому, когда оргазм накрывает с головой, а Джуффин дёргается в конвульсиях под ним, привалившись головой к плечу Макса, тот не может прийти в себя. Слишком хорошо. Слишком правильно. Джуффин в какой-то момент начинает смеяться, уткнувшись носом Максу в стык плеча и шеи. Вершитель вздыхает, поглаживая волосы на его затылке. — Ты ведь сам грём туда налил, да? — Да, — и они смеются вместе, стараясь одновременно целоваться.