Как важно быть серьезным

4 августа 1977 года, около одиннадцати вечера по нибельхеймскому особняку Шин-Ра шел Турк и нес кофе. Турка звали Винсентом, был он молод, несдержан, да вдобавок еще и безнадежно влюблен. Ее звали Лукреция, и именно ей Винсент нес кофе. Нес и думал: "А я ей скажу - ну что вы, это было совсем нетрудно, а она так мило улыбнется, и...и..." Тут коридор закончился, и додумать, что будет дальше, Турк не успел - прямо перед ним оказалась дверь кабинета Лукреции. Винсент глубоко вздохнул, поправил галстук, пригладил волосы и вошел с радостным : - Лукреция! Вы еще работаете? Увы, его старания пропали втуне, Лукреции на рабочем месте не оказалось. Монитор компьютера ярко светился - значит, она отошла не так уж давно. Турк грустно вздохнул и решил оставить кофе прямо на столе, чтобы Лукреция увидела его, как только вошла и приятный сюрприз все-таки получился. Он поставил чашку слева от монитора и уже совсем было собрался уходить, как вдруг его взгляд абсолютно случайно - Винсент, разумеется, совсем-совсем не интересовался, чем там занималась Лукреция - скользнул по одной из строчек на мониторе и застыл. Турк уставился в монитор. Прочел фразу целиком. Пробежал глазами весь текст от начала до конца. Побледнел, затем покраснел. На лице появилось абсолютно непередаваемое выражение. И, наконец, согнулся в приступе оглушительного хохота, чем немало удивил вошедшую Лукрецию. - Что... - начала было она, но тут же замолчала, правильно истолковав поведение Валентайна и гневно уставилась на Турка. - Значит, вам смешно, да? - Яростно вопросила она, нахмурив брови и уперев руки в бока. - Простите, но... эта милая фантазия, - Винсент поднял на мисс Кресцент покрасневшее лицо, из глаз градом катились слезы, он задыхался от смеха, - что мы с профессором можем...можем так страстно...целоваться, о, Богиня! - Тут Турка обуял новый приступ хохота и он оперся обеими руками о стол, чтобы не упасть. "Да что он понимает, Турк недоделанный", - обиженно подумала Лукреция, видя, что говорить вслух здесь бесполезно, - "вот Ходжо бы не смеялся, он бы понял... Они же оба такие милые, почему бы им не полюбить друг друга?..." На следующий день Винсент осознал свой промах и долго извинялся. Через месяц он проклял свое неумение сдерживаться, пытаясь заснуть под стоны "Ааа, ооо, Ходжо, дааа", раздающиеся, казалось, над самым ухом. Еще через месяц Валентайн, теряя сознание после выстрела Ходжо, понял, что ошибка стоила ему жизни, и поклялся, что научится сдерживать эмоции, если выживет. Поэтому через двадцать с лишним лет он ничуть не изменился в лице, обнаружив утром на тумбочке несколько мелко исписанных листков, на которых, может быть, немного неумело, но зато с чувством, описывалась трогательная история любви бывшего Турка Винсента Валентайна и солджера первого класса Клауда Страйфа. Листки Винсент с абсолютно непроницаемым выражением лица отдал Тифе, сухо заметив, что "кто-то потерял, и, должно быть, беспокоится", молча выслушал сбивчивый поток благодарностей и удалился, сказав "не за что". И только поднявшись наверх, в спальню, закрыв за собой дверь и уткнувшись лицом в подушку, Валентайн позволил себе расхохотаться, мимоходом отметив, что кое-что в этом мире все же осталось неизменным.