Без звука. Без запаха. Без цвета. Она может быть долгой, может быть короткой. Она может оглушать, и может успокаивать. Она может надоедать одним, и быть желанной для других. Тишина. Её можно ощутить, но объяснить это явление практически невозможно.
Зависая в воздухе одна за другой блестящие пылинки появлялись и тут же таяли в тени плотных бордовых штор, куда не могла проникнуть узенькая ярко-желтая полоска света, сползавшая постепенно с изящных темных обоев до сухого почти черного деревянного плинтуса. Еле заметное движение частиц пыли, сияющих в просвете, контрастно выдавливало себе мизерную часть пространства, заполненного густым неподвижным воздухом, тяжесть которого можно было буквально ощутить всем телом, разве что не увидеть в такой грязно-багровой темноте.
Мерно отдавали каждый шаг секунды, звенящие глухим маленьким стуком в простоватом механизме настольных миниатюрных часов, искусно собранных в деревянном корпусе. Этот небольшой сувенир стоял будто намертво прибитый к пыльной поверхности тумбы из темного дерева, на которой у самого края лежала замысловатая заколка для волос, лаконично изображающая перья павлина, к сожалению, также похороненная под матовым пушистым слоем пыли.
Словно солдат на параде, не смеющий нарушить ритм, не сбивала своего идеального темпа стрелка, переходя от одной тонкой черной отметины к следующей. Семь, восемь, девять, десять, одиннадцать...этот ритм отбивается, пока стрелка покороче не достигнет зловещего числа «12». Тогда ритм перебьет другой, более динамичный и не такой однообразный, ритм из звонких кратких ударов крохотного молоточка, заработает другой несложный механизм, и монотонная музыка ненадолго смешается с короткой мелодией, напоминающей звучанием музыкальную шкатулку. Но сейчас не время. Тот, кто неподвижной фигурой лежал на краю широкой мягкой кровати, точно знал, когда заиграет мелодия, но сейчас было не её время.
Фигура свернувшись лежала на боку, держа руки так, чтобы закрыть голову, и прижав к себе колени максимально близко, словно отгораживая незащищенное туловище от предстоящей опасности. Однако опасностей таких не было. За плотной бархатистой тканью штор приглушенно доходили вялые сигналы автомобилей, вероятно как обычно простаивающих в пробке за много десятков метров вниз отсюда. До прикрытых руками ушей еле доносился этот городской шум, но они не хотели слышать и этой малой его части. Закрытые глаза, посиневшие распухшие, измученные, требовали тишины и темноты. Они не хотели видеть. Редко, когда в этой душной комнате мог разрушить мнимую грязную тишину слабый всхлип. Его было больше несколько дней назад, было шумнее.
Казалось, здесь царит покой целыми сутками, будто в комнате давно не бывало ни единой души, а на самом деле всё непрерывно гудит: толстые стены, этот давящий потолок, этот источающий мерзкий холод паркет, даже мебель участвует во всем этом звенящем хаосе. Этот скомканный шум бесконечно сопровождают тикающие часы. Неужели никто не слышит его? Или это всё рождает изнуренное сознание, не знающее вот уже который день нормального сна, что там говорить о регулярном питании.
Глаза тяжело начали открываться, встречая привычное темное месиво из приглушенных холодных бордовых оттенков. Постепенно и предметы начали приобретать более точные очертания, уже не так походя на сплошную кляксу. Тонкая полоса проникшего из-за штор света дошла до пустого кресла, смотрящего в сторону кровати. Эту голову не покидают одни и те же навязчивые мысли о том, что за дверью послышатся приближающиеся шаги: это подошва дорогущих туфель отбивает по деревянному покрытию привлекательный глухой ритм. За ним последует щелчок, затем слабый скрип деревянной массивной двери, с выгравированными на ней вычурными орнаментами.
Шаги последуют к комоду и на его поверхности окажутся звякающие своими тяжелыми сегментами золотые наручные часы, затем более глухой стук выдаст то, что на комоде остался еще и телефон. Тень проследует вдоль стены, обходя кровать и цокая своими широкими низкими каблуками. Наконец фигура присядет со вздохом на кресло, спина ее расслабится и откинется назад, ноги вытянутся перед собой, а на подлокотники лягут уставшие руки с закатанными до локтя рукавами рубашки. Усталые карие глаза, смотря на
тебя, улыбнутся, а несколько не очень заметных морщинок предательски проявятся. Он ждет приветливого слова, чтобы ответить на него чем-то загадочным и не всегда сразу понятным, так присущим его натуре. Но едва размыкаются тонкие губы в слабой улыбке, чтобы произнести хотя бы полслова, как мираж тут же исчезает.
Перед сухими глазами все то же пустующее кресло, и дверь не открывалась. Никто сюда не приходил, здесь давно никого другого не было. Милый разум сам себя утешает. Ничего страшного, иллюзия объявится снова, такая желанная, что хочется верить в неё каждый раз. Сознание играет само с собой в злые, нечестные игры, подбрасывая по одной слабой веточке в этот, казалось бы, полный золы почти догоревший костер.
Не стараясь сильно напрягаться, память ищет день, когда в последний раз был слышен голос Гэри за дверью, спрашивающий о предстоящем приеме пищи. Когда это было в последний раз? Вчера? Сегодня? Неделю назад? Не важно, это не важно. Вопрос возникший в голове растворился сам собой в мутном как туман разуме, не пришлось и даже думать о том, чтобы отгонять мысль.
Только редкая нужда заставляет это ослабшее худое тело двигаться. Руки уперевшись в мягкое скомканное покрывало не спеша поднимают тяжелую верхнюю часть туловища, легко предавшуюся гравитации, и вот головная боль снова напоминает о себе, ударив мерзкой волной по вискам. Она была слабой до этого, и голова привыкла к ней, будто так и надо. Глаза бесчувственно смотрят на голые пальцы ног, касающиеся ледяного пола.
Давай, мы уже проделывали это, встать не так уж трудно, перенеси вес на ноги и удержи. Вот так.
Шаг за шагом невысокая тонкая фигура обошла кровать, время от времени отталкиваясь от стены рукой, если подводило равновесие. Вот и дверь в спальню позади, теперь стоит быть внимательнее на лестнице. И она пройдена, также быстро как и гостиная. Удивительно быстро, будто сознание умышленно пропускает эти моменты. Не запоминает их.
Это не так уж трудно, правда? Поверни направо и открой дверь. Ты в ванной.
Всё такое светлое, что глазам стало сразу же больно и они зажмурились, фигуре оставалось надеяться на свою память и осязание. Руки ухватились за угловатый холодный пластик.
Это должно быть тумба, главное держаться за нее и дойти до следующей такой же гладкой слитной. Глаза потихоньку стали привыкать, но свет здесь оказался не таким уж и ярким, как привиделось сначала. Справа что-то двигалось? Фигура обернула болезненный взгляд к тому, что привлекло внимание периферийного зрения.
Это был силуэт сгорбившейся девушки, еле удерживающей своё равновесие, опираясь на тумбу обеими руками. Черные глаза раскрывались медленно становясь всё больше, а темные круги под ними всё заметнее. Девушка в отражении была в шоке, но не в силах показать его более эмоционально. Она уставилась вперед, ее плечи зажатые, спрятавшиеся, ее исхудалые уродливые руки, вцепившиеся в тумбу, казалось, из последних сил удерживающие полуживое тельце. При тусклом свете лицо выдало, некогда упругие и светлые, но теперь уже впалые щеки, нездоровая кожа была ближе к земляному цвету, а к синякам под и так опухшими глазами прибавились еще и мешки, из-под белой хлопковой косынки на это неухоженное лицо спадали неаккуратные грязные волосы.
— Как ни посмотрю в эти гребаные зеркала, меня все время встречает чужой человек. Кто ты сейчас? — спросила себя фигура, растягивая губы в болезненного вида ухмылке. С каждой секундой изображение в зеркале становилось все четче, и кажется, еще уродливее. Ухмылка спадала медленно, глаза с жалостью рассматривали эту картину, трясущаяся рука потянулась к волосам и не спеша стянула белую ткань с головы.
Сколько это уже продолжается?
В отражении этот сгорбившийся сухой силуэт походил на мумию. Подушечки худых пальцев осторожно дотронулись места вокруг глаз, затем сползли к сухим тонким губам, они потрескались.
Сколько дней? Неделю? Больше?
Взгляд медленно направился к двери в ванную, к матовому стеклу, через которое так хотел пробиться свет из открытой солнечной кухни.
Когда ты в последний раз была на свежем воздухе?
«Холодное светло-серое небо. Толпа каких-то незнакомцев стоит позади, я их не видела раньше, да и не до этого. Мне абсолютно все равно кто они такие. Мои колени затекли, они готовы распухнуть, прижаты к холодной серой земле. Мои глаза смотрели на его лицо, умиротворенное, таким я не видела его никогда. Но в голову ударяет новая волна, и вот глаза заплывают слезами снова, силуэты растворяются, пока горячие капли не падают вниз на уже сырые синие брюки. Обеими руками я сдерживаю себя, чтобы не выпустить истошный вой, который уже заполнил мои уши. Как так получилось? Еще пару дней назад он тебе улыбался и был полон сил, но сегодня лежит холодный, его лицо искаженное, исправленное, неаккуратные швы соединяли ткани, что успели расползтись в аварии.
Это не его лицо. Он не умер. Такого не могло произойти с нами. Я никогда не задумывалась, что он однажды умрет. Но почему же тогда все внутри так жжет, так болит, а слезы сами собой текут из усталых опухших глаз. Я не спала сегодня, как бы сильно мне ни хотелось закрыть глаза и проснуться от прикосновения его теплой руки. Запах холодного парфюма еще висел в воздухе, спальня носила его запах, но его там не было и больше не будет.
Они говорят обо мне. Не успели рабочие еще придать его тело земле, как злые глаза и злые сердца понесли мое имя в толпе незнакомцев. Лучше бы этих людей здесь не было сегодня. На мои плечи легонько упало пальто, пропахшее мужским одеколоном, это, наверное, Гэри.
Свежая рыхлая земля перед коленями пахнет дождём. На косынку уже стали падать первые капли с неба. Кажется, все ушли. Я ощущаю, что кто-то все еще стоит позади, не стоит его мучить. С ноющей болью колени наконец отталкиваются от земли, заставляя все тело пошатнуться на секунду.
— Отвези меня домой.»
Раздался тихий скрип металла, поток воды, несущейся из крана прекратился, завершая все парой капель шумно падающих в наполненную ванну. В прозрачную теплую воду ступила худая нога, затем вторая и девушка опустилась в воду, придерживая себя руками за бортики ванны. Она медленно сползла по спинке, погружая голову в воду, в уши и нос тут же залило. Горькая вода проникла дальше в носоглотку и это заставило тело резко вынырнуть, затем стены ванной заполнил громкий непрерывный кашель.
Вцепившись рукой в бортик ванны, организм Ханы пытался изо всех сил выбросить всю жидкость, в которой та захлебнулась. В мутных от подступивших горячих слез глазах постепенно темнело, кашель становился все тише и уходил все глубже, звуки стали глуше, но вот он долгожданный перерыв, и девушка срывает краткий спасительный вдох перед тем как снова начать избавляться от воды в глотке. В висках ощущался бьющий пульс, и в ушах наконец исчезла заложенность, которая была похожа на глухую тонкую стенку, не дающую чистому звуку пройти к перепонке. Девушка слышала собственный кашель, который звонко отталкивался от кафеля на стенах просторной комнаты и возвращался обратно к ней.
Наконец все прекратилось и в ванной снова повисла тишина, правда уже разбавляемая редкими всплесками. На сальные мокрые волосы вылилась полупрозрачная белая жидкость, вскоре превратившаяся в пену. Кожа головы болела от каждого движения, которые совершали пальцы, втирая шампунь все глубже в волосы.
Есть ли тут осознанность в действиях?
Пена вместе с водой стремительно сбегала вниз по длинным темным волосам, казалось, что прикосновения к коже головы стали менее болезненными после этого.
О чем ты сейчас думаешь?
Стекающая каплями с волос вода в мутную ванную. Неподвижный женский силуэт был чем-то зачарован. Взгляд был прикован к блестящей вещице на тумбе. Это была его бритва, небрежно оставленная, забытая им с утра, как обычно. Почему горничные не убрали ее?
Они здесь вообще были хоть раз после его...смерти?
Изящный инструмент, холодный, в умелых руках он с легкостью избавлял хозяина от утренней щетины. Он знал, что она ежится от его колючих поцелуев, поэтому уделял этой процедуре внимание почти каждый день.
Лезвие, наверное, до сих пор острое? Проверь?
Эта бритва, чья она теперь без него? Этот дом, чей он? Пэйгана больше нет, так есть ли смысл Хане сейчас находиться здесь? Изображать эту скорбь?
Нужна ли тебе эта жизнь, где счастье пронеслось кометой и тут же растаяло? Так может быть, есть способ прекратить все это?
На холодный кафель ступила мокрая нога, с нее текла ручейком вода, растекающаяся по полу в расщелины между плитами. Еще один шаг и воды стало больше, фигура вышла из ванны, а под ней и постепенно увеличивающаяся прозрачная лужа, в которую падали с частым стуком с волос и тела стремящиеся вниз капли. Заветная вещица в глазах девушки будто стала сиять ярче.
Всего одно движение и больше не нужно будет мучить себя.
Момент и холодная бритва уже лежала в бледной мокрой руке. Оно малость тяжелее, чем казалось. Несмотря на осевшую за все это время пыль, оно все еще немного поблескивало от ламп.
Я не смогу теперь жить так, как спокойно жила раньше.
Ничего больше не будет, как раньше.
И будет ли что-то теперь вообще?
Или не будет и все закончится тут?
Из плотных гудящих мыслей девушку вывел внезапный стук входной двери, она только что закрылась. Шаги тяжелых туфель по паркету прошли по коридору осторожно, кто-то, кто был за стеной в этот момент, наверняка заметил горящий свет в ванной из матового стекла двери. Шаги прекратились. Кто бы то ни был, он вдруг остановился. Вода холодными редкими каплями стекала по постепенно охлаждающемуся телу, отвлеченный настороженный взгляд Ханы был обращен к двери в ванной. Кажется, вот-вот дверь откроется, и кто-то войдет внутрь. Но мертвая тишина исходила от обеих сторон, ни единого звука, ни единого движения. Даже мысли замолчали и попрятались по углам еще недавно гудящего разума.
— Хана? — произнес мужской голос, в нем слышалось сомнение, — Вы…вышли. Слава богу… — снова задержал паузу знакомый голос, но затем вставил следующее более уверенно, — Звонил адвокат, он просит встречи. Сегодня. Это насчет мистера Мина.
Сырая рука аккуратно без лишнего звука положила бритву обратно на место, сама же девушка покачиваясь двинулась к вешалке у двери, стянула с крючка махровый халат и, немного небрежно, быстро им укутала свое мокрое холодное тело. Дверная ручка повернулась, дверь медленно отворилась внутрь и из нее осторожно вышла Хана, ступая на паркет босыми сырыми ногами.
— Сколько у меня времени? — хриплым голосом она прервала тишину, глядя куда-то вбок, не встречаясь взглядом с собеседником. Она и без того знала, кто стоит и разговаривает с ней сейчас.
— Примерно час, затем он покинет страну. Вероятно надолго, поэтому дело у него к Вам срочное, — произнес в ответ мужчина в очках, с неаккуратно убранными назад русыми волосами.
***
Гостиная. За пустым обеденным столом сидели друг напротив друга Хана и нежданный гость, позади стоял Гэри с таким видом, будто читает что-то важное в своем телефоне, однако он, конечно же, был внимателен ко всему что сейчас скажет адвокат его недавно погибшего босса.
Мужчина средних лет, азиат, выглядящий опрятно, как и подобает его должности. Он вытаскивал из кожаного портфеля какие-то скрепленные бумаги, тем временем Хана молчаливо наблюдала за движениями его рук, но мыслями была где-то далеко. Из этого состояния ее вывел голос, назвавший ее имя. Звучало это так непривычно странно для ее ушей.
— Госпожа Мин. Я приношу свои соболезнования в связи с Вашей утратой. Однако, я явился не совсем по этому поводу, — он сложил пальцы в замок и продолжил, небольшая стопка бумаг лежала между девушкой и мужчиной, — Ваш супруг, должен отметить, был из внимательных людей, это похвально.
«Боже…» — Хана поморщилась, отводя глаза куда-то в сторону, —
«…госпожа Мин. Звучит ужасно.» — промелькнуло в голове девушки. Она успешно прослушала часть того, что ей говорил адвокат Пэйгана. Взгляд Ханы еще секунду помотался по столу, затем все же остановил фокус на человеке, сидящем, напротив. Китаец же смотрел на бумаги и держал руки сложенными перед собой.
—…прошу прощения за то, что опускаю формальности, но я удивлен тому, что не успела пройти и неделя после заключения Вашего с Господином Мином брака, как он выявил желание внести корректировки в собственное завещание. Буду честен, он упоминал о возможном редактировании завещания около трех месяцев назад. Вообще, наверное, это очевидно, что люди с его статусом нередко просят о проведении подобных процедур. Все-таки время сейчас такое…
— Простите, а можно…— выпалив, девушка вздохнула с паузой, опустила голову, и дотронулась ладонью опухших глаз, будто легонько их протирая, затем с новым вдохом подняла взгляд и продолжила, —…быстрее? О чем конкретно вы хотели поговорить? О том, что успел и не успел сделать мой муж или...? — она снова опустила голову, и, будто не в силах ее держать, подперла лоб полусогнутой кистью. Выдох. По вискам расползлась свежая волна боли. Вдох. — Простите. Просто, можно ближе к делу? — каждое слово, казалось имело свой вес, и весило немало. Каждый ответ был словно рывок. Отвыкнув от привычки разговаривать, человеку будет тяжело поддерживать разговор как ни в чем не бывало. Казалось бы, пара недель. Но насколько это оказалось странно, удивительно.
На прозвучавшие слова обратил внимание и до этого не привлекавший к себе внимания, Гэри. Он смотрел на Хану, остановив свои очень важные дела в телефоне, который держал в правой руке. Его лицо не выразило ни одной эмоции. Мужчина за столом вскинул брови и приоткрыл рот, глаза его бегали по столу. В эту же секунду он вернул себе невозмутимый вид, будто бы запрятав все свои эмоции в мешок. Адвокат положил обе ладони на бумаги и придвинул их вперед, ближе к Хане.
— Всё здесь, — монотонно произнес он, — но если коротко, то Ваш супруг внес корректировку от том, что в случае его смерти, вся его доля в компании «Крей», имущество, а также активы в «LITA», опустим еще некоторые формальные слова, перейдут в Ваши руки, — Хана старалась его слушать в то время, когда на лбу собрались две тонкие морщины, брови постепенно сдвинулись, а глаза открывались все шире из-под опухших век. Из приоткрытых тонких сухих губ не доносилось дыхание. Слова мужчины в какой-то момент стали глуше, — … свидетель здесь, и я как адвокат выполнил свои обязательства.
Девушка почувствовала неприятное движение в области солнечного сплетения, тошнота подбиралась медленно, заставляя тело слабеть. Была ли у этого причина или нет, но Хане было
неприятно слушать всё это. Мысли в эти дни были совсем не о всяких там завещаниях. Самобичевание? Наверняка, ближе будет тоска, неудержимая и доставляющая физическую боль и немощность. Также, как и в этот день в ванной, каждый день в кровати эту умолкнувшую голову посещали мысли о том, чтобы закончить жизнь. Различными способами. Но сил не хватало, воли не хватало, чтобы сделать хоть какой-то рывок.
Желания?
Неприятные слова из уст незнакомого человека остановились, давно, а в восстанавливающейся картинке проявились два силуэта. Это Гэри провожал адвоката до двери. Кажется, Хана пропустила больше, и снова из-за своих размышлений.
Все как раньше, да? Витаешь в облаках, а так и время ускользает от тебя.
Стук.
По деревянному паркету раздавались приближающиеся стуки каблуков тяжелых туфель. Местами паркет издавал краткий тихий скрип. Человек, в очках которых отражалось распахнутое огромное окно, держал руки за спиной и молчал.
Стук.
Он медленно вдыхал спертый воздух этой просторной знакомой комнаты. Взгляд неожиданно упал на бежевый ковер около электрического камина. На том же самом месте, куда прикован в этот момент был его взгляд, когда-то лежало в темноте остывающее тело человека, пробравшегося в эти апартаменты с целью устранить Мина. Мгновение и ковер снова в свете из окна, без единого следа крови. Иногда Гэри удивляло то, как безупречно работают «уборщики».
Русоволосый сдвинулся с места и подошел ближе к обеденному столу, за которым до сих пор сидела Хана. Она, морщась от ощущения скорой надобности выворачивать свой и так пустой желудок, наблюдала за бывшим помощником Пэйгана. Он не выглядел так безупречно, как при «службе», бородка малость заросла, проявилась ранее незаметная щетина, волосы не были уложены назад как это было всегда, а просто небрежно зачесаны назад, малая часть из прядей выбивалась в стороны и вперед. Его губы содрогнулись.
Стук. Часы в гостиной не идут. А стрелка в них дрожит, не смея двинуться вперед ни на секунду.
— Я не говорил этого ранее. Вы бы…не услышали меня, — он сделал паузу ровно в том месте, что оба поняли причину смысла следующих слов, — Мистер Мин как-то раз сказал мне, что, если вдруг в один день его не станет, то я должен буду Вам…— Гэри снял свои очки и протер переносицу, покрасневшую от оправы. Он смотрел на свои очки в руке и продолжил говорить, — Мистер Мин, хотел, чтобы я рассказал Вам обо всём.
Хана за каждым тяжелым вздохом, сдерживала поднимающееся по глотке мерзкое чувство, но продолжала слушать Гэри. Она сглатывала быстро накапливающуюся во рту слюну, в глотке отдавало чем-то резким кислым. Но она не убегала в ванную, ждала каждое слово. Из всех сил, она выдавила из себя «И о чем?», после чего эту беседу прервал резкий громкий продолжительный звук. Мелодия доносилась из кармана джинс Гэри. Он поднял трубку, так и не ответив на вопрос. А девушка, поняв, что не получит ответ, сорвалась с места и побежала так быстро, как только могла в сторону коридора.
Стук. Этот был последний. Тишина. Стрелка замолчала. Механизм угас.
Зажимая рот рукой, брюнетка добежала до середины коридора, зацепилась за ручку двери в ванную, и ворвалась туда. Звуков из ванной Гэри не слышал из-за телефонного звонка.
— А, мадам Циммерман? Неожиданно, Вы обычно связываетесь через кого-нибудь, а не напрямую, — позволил себе Гэри.
— Она не поднимала трубку, уже сколько…? Недель? В общем и целом, я ей звонила. Надеюсь, не померла птичка. Вот что, — прозвучал низкий голос дамы с той линии, — Может через пару денёчков наведаюсь к ней. Передай. Ну а пока, все.
